«Я выпросила у мамы отдать меня в школу с шести лет. Мне хотелось поскорее стать такой же взрослой, как Дима, и сбежать из ненавистного сада, мне казалось, что в школе всё будет иначе, и ребята будут со мной дружить.
Но отношения с одноклассниками не задались так же, как и в детском саду. Я была для них слишком странной и замкнутой: не играла после уроков, убегая спасать семью, вздрагивала от громких звуков, вызывая смех, тушевалась и робела при общении. Ещё одной причиной непринятия меня классом стала любовь учителей. Я тянулась к знаниям, много читала и для своих шести знала гораздо больше, чем мои одноклассники. Это порождало зависть, каждый мой успех, расхваленная классным руководителем домашняя работа встречались ненавидящими взглядами, и на переменах мне сильно доставалось. Я была лишь маленькой хрупкой девочкой в большом коллективе, они дразнили меня, обзывали, толкали, не давая пройти между рядами, нападали толпой на переменах и после уроков, закидывая снежками зимой, камнями и грязью летом. Я плакала, потирая синяки. Маме я говорила, что синяки заработала сама, балуясь с ребятами. Она вздыхала и говорила мне быть аккуратнее. Мне не хотелось расстраивать её правдой. Мама была такой уставшей, всё время работала и так много плакала из-за папы, я жалела её и оберегала от своих проблем.
Лишь однажды я ей рассказала. Мне было девять, я была уже в четвёртом классе. Мы возвращались из столовой, сегодня мой аккуратный почерк вновь был продемонстрирован в качестве примера, что вызвало новую волну злости и зависти. Они окружили меня в кольцо возле кабинета и стали толкать друг к дружке, словно мячик, смеясь и с наслаждением приговаривая:
Юля дура, хвост надула
И по речке поплыла,
Как увидела моржа,
Сразу родила ежа.
Я закусила губу от обиды, молча снося все издевательства, понимая, что мне никогда их не одолеть, и всё, что остаётся – это ждать спасительного звонка на урок.
– А давайте ей волосы выдергаем, пусть ходит как драная кошка, – смеясь, предложила староста нашего класса Саша и больно дёрнула за торчащий кончик моей косички.
– Ай, – вскрикнула я.
Я обожала свои пышные вьющиеся волосы и этого уже стерпеть не могла, я схватила её за руки, не давая ко мне прикасаться.
– Сашка, давай, покажи этой дуре, – прокричали ребята.
Мы продолжили бороться. Саша была выше и сильнее меня, но вспыхнувшая ярость придавала мне сил, наши руки крепко обхватывали друг друга, она попыталась меня повалить, подставив подножку, но ничего не вышло, я смогла устоять.
– Саша! Саша! Саша! – громко скандировала толпа.
Они щипали меня и больно тыкали пальцами, пытаясь помочь своему герою.
Саша боком прижала меня к стене и навалилась всем телом, она уже уставала, а я, разозлённая, наоборот набиралась силы. Мне оставалось совсем чуть-чуть, чтобы её с себя сбросить, она это почувствовала и, не захотев терпеть поражение, впилась зубами в мою руку.
Я громко закричала, из глаз прыснули слёзы. Стоявшие вокруг ребята звонко смеялись и аплодировали Саше. Я сбежала домой с уроков и, рыдая, рассказала маме, что произошло.
На следующий день мы пришли с мамой в школу. Нас с Сашей поставили посреди класса. Рядом стояли наша классная руководительница Анна Валерьевна и моя мама.
– Ребятки, произошёл очень неприятный случай, – начала Анна Валерьевна. – Саша укусила Юлю. Это неправильно, с друзьями так не поступают. Поэтому Саша сейчас должна извиниться. Да, Саша? Вот бусы примирения, – она вложила в руки Саши янтарные бусы.
Саша стояла, молча опустив глаза.
– Саша, мы все тебя ждём. Ты же староста. Покажи положительный пример. За свои проступки нужно отвечать.
– Юля первая начала, – громко крикнул Андрей.
– Да, это она напала на Сашу, – поддержала его Лена.
– Это неправда! – зло воскликнула я.
– Правда, правда, мы все это видели, да, ребята? – прокричал Ваня.
Все одобрительно закивали, и послышался гомон голосов.
– Юля всегда такая злая!
– Да, она первая на нас нападает.
– Юля играть не умеет, она всё время дерётся.
– Нет! Вы все лжёте! – обиженно воскликнула я, силясь перекричать раздававшийся гул.
– Я просто защищалась от Юли, – всхлипывала Саша, прижимаясь к Анне Валерьевне. – Я её испугалась.
– Юля, как же так? – растерянно развела руки в сторону Анна Валерьевна. – Я совсем от тебя такого не ожидала.
– Это неправда! – топнула ногой я. – Это вы все меня обижаете и бьёте постоянно! – повернувшись к классу, крикнула я. – Они меня дразнят и издеваются, Анна Валерьевна, они меня не любят и поэтому врут, – я вертела головой по сторонам, стараясь отыскать глаза, где бы увидела поддержку. – Мама? Ты же мне веришь? – с надеждой спросила я.
– Юля, ты должна извиниться перед Сашей, – тихо произнесла мама, сжимая в руках платок. – Пожалуйста, извинись, ты вела себя неправильно.
– Нет, – категорично сказала я.
– Юля, возьми бусы. – Анна Валерьевна мягко вложила их мне в руки. – И скажи «прости», потом извинится Саша, она всё-таки тоже тебя обидела, но ты как зачинщик должна извиниться первая.
– Я не буду, – упрямо проговорила я, с силой сжимая яркие неровные бусины. – Я не виновата.
– Я покажу хороший пример,– гордо произнесла Саша и, положив свою ладонь на мои руки с бусами, сказала: – Прости меня, Юля, что я тебя укусила. Я больше так не буду. Извинись ты, и мы будем дружить.
Класс дружно зааплодировал Саше, она стояла передо мной, довольно улыбаясь, Анна Валерьевна с мамой хвалили её и гладили по голове, а я её ненавидела и сжимала до боли бусины в своих ладонях.
– Юлечка, извинись, – ласково попросила Анна Валерьевна
– Все ждут только тебя, Юля, – прошептала мама. – Покажи, что ты хорошая девочка.
– Прости, Саша, – сквозь зубы процедила я и, с силой дёрнув верёвку руками, рассыпала на пол золотые бусины.
***
Мама долго беседовала с Анной Валерьевной в кабинете. Я ждала её, усевшись на подоконник, хмуро смотрела на засыпанные снегом крыши домов, мне хотелось стать одной из падающих снежинок и раствориться в этой белоснежной пустоте.
– Юля, – тихо окликнула меня мама, выйдя в коридор.
Я спрыгнула и подошла к ней. Её глаза были заплаканы, и на щеке ещё виднелась полоса от только что пробежавшей слезы.
– Что-то случилось? – хмурясь, спросила я.
– Бедная моя девочка! – мама крепко прижала меня к себе. – Я понимаю, как тебе непросто, все твои драки, это всё из-за того, что ты видишь дома.
– Но мама, они врут, это неправда!
– Юлечка, так нельзя, ты не должна поступать так, как папа. Это неправильно, я тебе уже говорила, что мы не должны повторять его ошибок.
– Я ничего не сделала! – громко возразила я.
– Не ври, пожалуйста. Солнышко, я понимаю, тебе страшно, но я не буду тебя ругать.
– Почему ты мне никогда не веришь? – прокричала я сквозь вырвавшиеся наружу слёзы.
– Потому что ты меня всё время обманываешь, Юля! Все ребята видели, как ты дерёшься, и Анна Валерьевна сказала, что ты очень замкнутый ребёнок, и в саду воспитатели на тебя жаловались, и на дядю Мишу ты наговаривала. Как я могу тебе поверить?
– Ты же моя мама, а ты всё время веришь всем, кроме меня, – отстраняясь от неё, сказала я.
– Юля, да я сама видела, как ты била куклу! И ты солгала мне, когда сказала, что в школе всё хорошо и синяки у тебя от игр! – в слезах прокричала она.
– Я не хотела тебя расстраивать, потому что люблю, – плача от обиды, ответила я.
– Если ты не хочешь меня расстраивать, ты должна признать свою вину, Юля. Пожалуйста, просто перестань лгать.
Я долго смотрела на неё, не говоря ни слова, мы обе плакали, она громко всхлипывала и стирала слёзы кончиком платка с уставшего лица, я плакала молча, позволяя злым слезам стекать под воротничок блузки.
– Да, это я начала ту драку, – опустив глаза, призналась я. – Прости меня, мама.
– Моя девочка! – мама обняла меня и, плача, принялась покрывать поцелуями. – Моя хорошая, милая девочка, мы будем учиться с тобой доброте, мы сходим в церковь, исповедуемся, причастимся, у тебя всё получится, ты станешь самой хорошей и чудесной девочкой на свете.
***
В мои девять и Димины четырнадцать различий между нами было больше, чем сходств. Мы уже не смотрели, лежа в обнимку на его кровати, диснеевские мультики, не наблюдали с восторгом и желанием завести такую же собаку за приключениями «Комиссара Рекса»14. Дима превратился в подростка и стал держать от меня дистанцию. Он мог пропасть надолго, а потом внезапно появиться, объяснял своё отсутствие лишь фразой, что у него были дела. Он стал ещё более резким и вспыльчивым, я его часто бесила, о чём он незамедлительно сообщал, мои игры ему не нравились, свои он не предлагал. Мы стали больше молчать, чем разговаривать. Я не знала, что сказать ему, чтобы не показаться несмышлёным ребёнком, а он был весь погружён в себя и скрытен. Я плакала, меня очень расстраивало наше отдаление, а Дима как будто этого совсем не замечал. Я не рассказывала ему, что в школе меня обижают одноклассники, он был таким успешным, популярным, сильным, и мне не хотелось выглядеть рядом с ним забитым, никому не нужным ребёнком и стать ещё более неинтересной, чем я уже была.
Но произошедшее с Сашей я ему рассказала. Он увидел след на моей руке от её зубов и спросил, а я не стала скрывать. Мне хотелось поделиться своей правдой хоть с кем-то, я плакала у него на груди, он молча слушал, гладя меня по волосам.
– Почему они все лгут, Дима? Почему?
– Потому что им это выгодно, – рассудил он.
– Они рассказывают то, чего не было! Ведь не было же? Правда? Я уже сама себе не верю, – растерянно произнесла я.
– Я тебе верю. Я всегда на твоей стороне, а ты всегда должна мне доверять, понятно?
Я закивала.
– А они ещё об этом пожалеют, – крепко прижав меня к себе, сурово сказал он.
На следующий день к воротам школы подъехала Димина машина.
– Что ты тут делаешь? – удивлённо воскликнула я, подбежав и обняв Диму.
– Кто тебя обидел? – сухо спросил он.
– Вот та девочка в малиновой куртке, – я показала пальчиком на Сашу.
Дима резкой быстрой походкой направился к ней, я едва поспевала за ним следом.
Он подошёл к Саше вплотную и, грубо взяв её за грудки, с бешеной яростью прокричал:
– Ещё раз, мерзкая тварь, её тронешь, я тебе все зубы выщелкаю, ты меня поняла?
Игравшие во дворе ребята замерли, наблюдая. Саша от испуга не могла проронить ни слова, лишь всхлипывала.
– Ты поняла меня, паршивая сучка? – громко крикнул он, с силой её тряся.
– Да, – прошептала Саша и разрыдалась.
Дима выпустил её из своих рук. Саша сжалась в клубок на снегу, её спина судорожно вздрагивала, мне не было видно её лица, но по доносившимся звукам я понимала, что она плачет.
Я испытывала гордость от того, что за меня впервые кто-то заступился, мне было радостно, что моего врага проучили, но вместе с тем я чувствовала отвращение к произошедшему. Мне было страшно видеть таким разъярённым Диму и неприятно смотреть на Сашу, она была королевой класса, и такой жалкой я её ещё не видела.
– Ещё раз кто-нибудь из вас, безмозглых малолеток, её хоть пальцем тронет, я вам бошки поотрываю, понятно? И не вздумайте своим предкам жаловаться, а то хуже будет, – со злостью прокричал Дима.
Все продолжали стоять в оцепенении, не решаясь произнести ни слова, Дима крепко взял меня за руку, и мы зашагали к его машине.
– Сашу жалко, – едва слышно прошептала я.
– Она не заслуживает жалости, – грубо отрезал он и, немного подумав, добавил: – жалости вообще никто не заслуживает.
О проекте
О подписке