* * *

Ромка, услышав звонок, пошел открывать дверь, едва заметно вздохнув. Но, поняв, что я за ним наблюдаю, выжал из себя улыбку. Подозреваю, что звонок он бы и вовсе проигнорировал, да вот беда – был уверен: слух у меня отличный.

Всего десять минут назад он развивал мысль о том, как это прекрасно – провести вдвоем свободный вечер, и я была склонна с ним согласиться. Хотя бы по той причине, что свободные вечера в последнее время не так часто у нас бывали. Мы устроились на лоджии, любуясь цветущей сиренью во дворе, и пили чай. Вот тут и позвонила Женька. Для нее у меня была специальная мелодия на мобильном, музыкальная тема из фильма «Секретные материалы», так что Ромке даже не пришлось спрашивать, кто звонит.

– Анфиса, ты дома? – спросила подруга.

– Да, – ответила я.

– Сейчас буду.

– О господи! – простонал муж.

– Что «о господи»? – нахмурилась я.

– Она когда-нибудь замуж выйдет? – язвительно осведомился Ромка, для которого замужество Женьки стало навязчивой идеей. Он считает, что если она выйдет замуж, то появляться у нас будет гораздо реже и перестанет втравливать меня в истории. Это его вторая навязчивая идея. Послушать Ромку, так мы с подругой спим и видим, как бы заняться расследованием. Не моя вина и уж точно не Женькина, что несколько раз нам действительно пришлось…

Я не успела продолжить размышления, потому что Ромка опять проворчал:

– Кончится тем, что она останется в старых девах.

– Не останется, – отмахнулась я.

У Женьки в парнях недостатка нет, а то, что она не спешит замуж, объясняется просто: пока не влюбилась по-настоящему. А без любви о замужестве и речи быть не может. Вот я, к примеру, мужа очень люблю, но пару раз в день непременно возникает желание его придушить за несносный характер (само собой, он в свою очередь считает несносной меня), а представляете, что было бы, если бы я его любила чуть меньше? Так от мыслей недолго перейти к действиям… В общем, брак – это серьезно, и решаться на него надо лишь в том случае, если выбора нет, то есть если ты без этого человека попросту жить не можешь, а Женьке и одной живется прекрасно.

– У нее нет подходящей кандидатуры, – пожала я плечами.

– Как нет? А Петька? Я его в звании повышу и свою должность уступлю, только бы он ее уговорил.

– Господи! – возмутилась я. – Ну о чем можно говорить с твоим Петькой? Он бы хоть одну книжку прочитал. А Женечка…

– Он читал. Я сам видел. Читал. И твою последнюю книжку тоже. Очень хвалил. Петька, он вообще… толковый такой. В смысле книжек. И на многое готов для женщин – в кино, даже в театр. У него разнообразные интересы.

– Ага, – фыркнула я. – Охота, рыбалка, баня…

– Анфиса! – возмущенно воскликнул муж. – Ну не кактусы же ему разводить.

Я махнула рукой и отвернулась. Ромка обиженно засопел. Вот тут и позвонили в дверь.

– Это Женечка, – улыбнулась я. Муж побрел открывать, и вскоре вернулся с моей подругой.

Вид у Женьки был кислый, то есть совершенно несчастный вид. Я привстала, ахнула и шагнула ей навстречу.

– Что случилось?

Ромка закатил глаза и демонстративно удалился, тем самым намекая, что все Женькины несчастья ломаного гроша не стоят. Она приземлилась в кресло, где ранее обретался муж, и сказала:

– Анфиса, это свинство.

– Что? – еще больше забеспокоилась я.

– Все. Я мечтала, мечтала, и нате вам… просто насмешка какая-то. Никогда больше ни о чем мечтать не буду, одно расстройство.

Ромка сунул голову в открытую дверь и сказал с ехидством:

– В жизни бывает две трагедии: неосуществленная мечта и осуществленная.

– Философ, – презрительно фыркнула Женька, а я со вздохом спросила:

– Ты туда ездила?

Женька кивнула и поинтересовалась:

– Ромка, у тебя коньяк есть?

– Есть.

– Налей, что ли, выпью с горя, может, полегчает.

– Это пожалуйста, – обрадовался Ромка и растворился в кухне, откуда прикатил столик на колесиках, а потом принес пластмассовый стул, на который пришлось пересесть мне. Ромку стул не выдержит, при росте два метра в нем сто десять килограммов веса, хоть он и врет, что девяносто восемь. Муж у меня… как бы это сказать помягче… очень большой, вот и сейчас, устроившись в кресле и вытянув ноги, он занял все свободное пространство, и наша лоджия сразу показалась мне микроскопической.

На столике, кроме бутылки коньяка, были лимон дольками, три рюмки и плитка шоколада в вазочке. Года два назад я с трудом отучила Ромку закусывать коньяк капустой, теперь он гордится умением тонко нарезать лимон, хотя по капусте все равно скучает. Муж разлил коньяк в рюмки, поднял свою и сказал, обращаясь к Женьке:

– Ну, за твое несчастье.

– Кто ж за это пьет? – возмутилась она, но выпила, закусила и посмотрела на меня с томлением.

– Значит, ты туда ездила? – тоже выпив и закусив, повторила я свой вопрос, а Женька кивнула.

Тут надо пояснить, Женька уже давно мечтает стать богатой женщиной. На огромные богатства, как то: вилла в Испании, океанская яхта и прочее в том же духе – она не замахивается, скромно согласившись с тем, что годовой доход в сто двадцать тысяч евро ее вполне устроит. Но провинциальные журналисты похвастать таким доходом не могут, что Женьку весьма огорчает, а менять что-то в своей жизни она не собирается. Лично я уверена: мечта о богатстве – это очередная Женькина блажь, но она с этим не соглашается. Подружка моя очень деятельная особа, жизнь ведет насыщенную, и, по большому счету, на деньги ей наплевать. Но, раз вбив себе что-то в голову, она твердо решила: пока вожделенного богатства нет, счастья ей не видать. Когда я пытаюсь ее образумить, она в ответ отмахивается:

– Тебе хорошо говорить, у тебя отчим депутат. У него в Москве четыре квартиры и особняк в ближайшем Подмосковье. И ты единственная наследница. Помрет отчим – все тебе оставит.

– С какой стати ему умирать? – пугаюсь я.

– Все равно он когда-нибудь помрет. Я в том смысле, что тебе есть на что рассчитывать. А я должна о себе сама заботиться.

Я безуспешно пытаюсь понять, каким образом эгоизм и невероятная сентиментальность могут уживаться в Женьке. На досуге она пишет рассказы о животных и читает мне их вслух, обливаясь слезами. Брошенную собаку ей очень жаль, а моего отчима нисколечко.

Кстати, благодаря Женьке я начала писать детективы, это она разглядела во мне способности, которые торжественно именовала талантом. Ее собственная литературная деятельность, как и журналистика, особых доходов ей не приносила, оттого Женька и вознамерилась выйти замуж за богатого человека. Эта идея занимала ее года полтора, но все состоятельные люди (а таковых в ее жизни встречалось немало, и некоторые из них всерьез хотели связать с ней свою судьбу) по неведомой причине ей не нравились, в каждом она видела изъяны, мешавшие ей влюбиться, а без любви замуж она идти не желала. В общем, эту идею Женька оставила и стала бредить наследством. Устроила своей маме допрос с намерением вызнать: не завалялся ли где-нибудь за границей преуспевающий родственник критического возраста? Таковых не оказалось. Ближайшая родня тоже оптимизма у нее не вызывала, и Женька уже отчаялась обрести свое счастье, как вдруг две недели назад произошло чудо: ее разыскал адвокат со смешной фамилией Ягодкин и с места в карьер сообщил:

– Вы – единственная наследница…

В ту пору мне случилось быть рядом, Женька при этих словах издала звук – нечто среднее между стоном и легкой икотой – и предприняла попытку рухнуть в обморок. От счастья, я полагаю. Так что далее с адвокатом пришлось беседовать мне.

Ягодкин деловито сообщил, что некая Патрикеева Дарья Кузьминична отошла в мир иной, оставив по завещанию Женьке дом.

– Кто такая Патрикеева? – прикрыв рукой трубку, спросила я у подруги, та отчаянно замотала головой. На следующий день Женьке надлежало явиться в юридическую контору «Колпаков и К°», имея при себе паспорт. Ягодкин, простившись, отключился, а Женька понемногу начала приходить в себя.

– Вот видишь, Анфиса, если чего-то очень сильно хотеть, это непременно произойдет, – наставительно изрекла она.

На следующий день в десять утра мы уже были в юридической конторе. Женька настояла на том, чтобы я пошла с ней. Свалившееся на нее внезапно счастье почему-то очень беспокоило подругу.

– В такое время лучше, если рядом будет близкий человек, – вздыхала она.

– Ты выяснила, кто эта Патрикеева? – спросила я, по непонятной причине тоже очень волнуясь.

– Нет. Звонила вчера маме, она такой фамилии сроду не слышала. А больше спросить не у кого. Фамилия какая-то дурацкая, ты не находишь?

– Нормальная фамилия, – пожала я плечами.

– Вот сейчас выяснится, что она оставила мне развалюху в деревне, и прости-прощай мечта. – Женька глубоко вздохнула, и мы отправились длинным коридором искать нужную комнату.

Ягодкин оказался юрким старичком с плешивой головой, в очках с круглыми стеклами без оправы. Поприветствовал нас, поднявшись из-за массивного стола с зеленым сукном и монстром-чернильницей на подставке из янтаря, и приступил к делу со всей серьезностью. Патрикеева Дарья Кузьминична скончалась две недели назад, оставив завещание. Женька унаследовала дом в деревне Верхняя Сурья Колыпинского района, что находится в нашей области. Услышав новость, Женька скривилась и вроде бы потеряла интерес к разговору. Заметив это, Ягодкин сказал:

– Места там восхитительные. Редкой красоты места. Если дом в хорошем состоянии, сможете продать его за приличные деньги. – При слове «деньги» Женька оживилась.

– А что за дом? – спросила она с любопытством.

– Здесь сказано: дом площадью четыреста двадцать квадратных метров плюс сорок соток земли, находящейся в собственности у хозяйки. Даже если дом развалюха, земля все равно чего-то да стоит, – понизил голос Ягодкин.

Женька кивнула и устремила взгляд вдаль, будто обозревая предполагаемые владения.

– Завещание оформлено полгода назад, еще раньше Патрикеева Дарья Кузьминична разыскала вас, поручив это дело адвокату в Колыпине, его фамилия Задорнов. Так вот, он в свою очередь обратился к нам, а мы установили ваше местонахождение. Тогда покойной и было составлено завещание по всем правилам. После кончины Патрикеевой ее доверенное лицо связалось с Задорновым, но он в тот момент был в отпуске, и… мы приносим свои извинения, что сообщили вам о смерти родственницы с опозданием, но это, смею заверить, не наша вина. Сейчас мы оформим необходимые бумаги, и через полгода вы станете полноправной владелицей угодий.

– А сейчас? – спросила Женька, облизнув губы.

– Пока не пройдет полгода, дом вы не сможете продать.

– А жить там можно?

– Это пожалуйста.

Я с удивлением покосилась на подругу, но с вопросами решила повременить.

Довольно скоро мы покинули Ягодкина, на свежем воздухе Женька задышала ровнее, а я задала вопрос:

– Ты что, в самом деле там жить собралась?

– Ну… лето на носу. Может, и поживу. Ягодкин сказал, там места красивые. На твоем вдохновении это положительно скажется.

– На моем? – округлила я глаза.

– Не одна же я буду жить в такой глуши, – пожала плечами Женька.

– У меня своя дача есть и Ромка…

– Вот только про Ромку не надо, если он тебя любит, проедет на машине с десяток километров…

– До Колыпина не десяток, а сто двадцать километров, – возмущенно напомнила я.

– И только-то? – хмыкнула Женька. – Ладно, там посмотрим.

Я затосковала. Ни в какую Верхнюю Сурью мне ехать не хотелось, так же как и в Нижнюю. Ромка об этом ничего слышать не захочет, он и так считает Женьку божьим наказанием, а тут сто двадцать километров… В этот момент у Женьки зазвонил мобильный, это оказалась ее мама. Женька поведала ей о визите к Ягодкину и предупредила, что мы сейчас приедем.

Елена Дмитриевна встретила нас в прихожей, горя нетерпением.

– Это родня отца, – заявила она решительно. – У нас таких нет.

С Женькиным отцом она рассталась лет пять назад, и два года прошло, как он умер. Елена Дмитриевна упоминаний о нем не выносила, считая его отпетым мерзавцем. В чем была его вина, я так и не узнала, Женька на мои вопросы пожимала плечами.

– По мне, так у папы был только один недостаток: он до смерти боялся маму. Однажды он так перепугался, что забыл вернуться домой. Мама искала его целый месяц для того, чтобы сказать: ноги его больше не будет в нашем доме.