ГЛАВА 1

Сегодня было самое дурацкое утро. Вернее, утро было обычным, и даже приятным: солнечным и теплым. Дурацким его считала голова, выглядывающая из окна панельного дома в одном из спальных районов города.

Утро началось с того, что Наташка (та еще вредина) хлопала дверью комнаты, громко топала, скрипела дверцей шкафа, шуршала пакетом, с грохотом задвигала ящики своего письменного стола и всячески шумела, чтобы разбудить младшую сестру, с которой они жили в одной комнате – и это у нее получилось. Разве это справедливо, когда тебя будят спозаранку в твои законные летние каникулы?

Но это еще ничего. Хуже было то, что соседи этим утром затеяли ремонт, и голова, терпеливо дождавшаяся ухода сестры и готовившаяся вот-вот погрузиться в сон, была вынуждена слушать соседскую дрель, от которой не спасала даже подушка, плотно прижатая к ушам. Казалось, будто соседи задумали продырявить дрелью все свои стены сверху донизу. Уже тогда утро стало дурацким.

Но самым дурацким оно стало, когда голова, оторвавшаяся от подушки и направившаяся в ванную комнату, наступила ногой в Сашкину блевотину – свеженькую и еще теплую.

К слову сказать, голова была не сама по себе: у нее были в комплекте шея, туловище, руки, ноги и все остальное, что полагается четырнадцатилетней девушке – ну, или почти все. Комплект был худощавый и нескладный, и в последнее время с ним происходило что-то странное.

Казалось, что медленно, но верно тело превращается в какое-то чудовище – уродливое, вонючее, волосатое и сальное. Так, например, раньше голова мылась раз в неделю, и ей этого было достаточно – теперь же она каждое утро была вымазана салом: лицо и волосы блестели от жира.

Руки и ноги вытянулись, болтались как плети и не слушались как следует – особенно когда надо было вписаться в поворот. Ступни росли так быстро, что уже не влезали ни в какую обувь, которую носила сестра – а ведь она была старше на два года! Отчасти это было даже неплохо, ведь теперь не нужно было донашивать обувь за сестрой. Но если так будет продолжаться, то впору станут папины ботинки!

В самых неожиданных местах росли волосы. Кожа зудела, и если подмышки можно было спокойно почесать в любое время, то вот кое-где чесать было даже неприлично.

То тут, то там то и дело вскакивали прыщи, а стоило немного вспотеть, как тело начинало пахнуть точь-в-точь как тролль. Это было особенно неприятно летом, когда горячей воды, чтобы помыться, не было.

Обычно голова проводила лето на даче, поэтому профилактические работы, из-за которых в городе отключали горячую воду, не доставляли ей неудобств. Теперь же (из-за Наташки, конечно!) она вынуждена сидеть дома и мыться в тазике.

Можно, конечно, не мыться каждый день. Папа с мамой как будто именно этого и добивались. Папа был крайне недоволен тем, что на ежедневное мытье дочери тратится много воды, и опасался, что в конце месяца получит за воду счет на кругленькую сумму. А мама, весьма наивная и нелогичная женщина, была убеждена в том, что от частого мытья голова будет быстрее становиться грязной – как бы нелепо это ни звучало.

Голова часто мечтала, как было бы здорово, если можно было родиться там, где хочешь: жить в таком доме, где горячая вода есть круглый год, и где у тебя есть своя комната. Быть не младшей сестрой, которая вечно донашивает вещи, а старшей, которой покупают все новенькое. И вообще, было бы неплохо родиться принцессой в королевской семье, чтобы не нужно было самой мыть посуду, пылесосить и убирать Сашкину блевотину!

И еще было бы хорошо самой себе выбирать имя. Чтобы тебя называли не так, как кто-то решил, а так, как тебе хочется. Голова уже придумала себе новое имя. То, которое дали родители, ей не нравилось, потому что чаще всего это имя произносили перед тем, как высказать ей претензии, обвинить в чем-то или заставить ее делать то, что ей совсем не нравится. А новое имя еще никто не знал, и оно было очень даже ничего. Поэтому, хорошенько все обдумав, голова решила, что теперь ее будут звать Лила.

Оглядев двор и не обнаружив там ничего интересного, Лила повернулась к кастрюле, в которой грелась вода на плите, и подумала (а думала она про это каждый день проходящего лета), что она давно была бы на даче, гуляла там с подружками и купалась в речке, если бы не Наташка. Это из-за сестры ей приходится каждое утро греть в кастрюле воду, чтобы искупаться!

Собственно, кто именно был виноват в отсутствии горячей воды, это так до конца и не было ясно. В объявлении, которое висело на двери подъезда с первого июня, воду обещали включить через две недели, но было уже пятнадцатое число, а горячей воды все не было, и никто не знал, когда она появится. А недавно даже холодную воду отключали на целый день! И, хотя вины Наташки в этом не было, вне всяких сомнений она была виновата – в том хотя бы, что летние каникулы Лила проводит в городе.

На кухне появился Сашка. Он вздрагивал каждый раз, когда соседи включали дрель – ее зубодробильный звук долетал даже до кухни. К счастью, затишье между ее трелями с каждым разом увеличивалось: кажется, свободные места на стенах, которые дырявили соседи, постепенно заканчивались.

Понюхав смесь овсяной каши с вареной килькой в своей чашке, Сашка, брезгливо дернув лапкой, принялся закапывать ее, шкрябая когтями по голому линолеуму. Затем он уставился на Лилу, явно ожидая от нее чего-то. Та, понимающе вздохнув, достала из кухонного шкафчика пакет сухого корма и, выудив из него пригоршню сухариков, высыпала их на пол. Сашка радостно бросился поглощать корм. Он так аппетитно хрустел, что Лила тоже решила бросить себе в рот несколько кошачьих сухарей. Задумчиво разжевав их, она пришла к выводу, что сухой корм на вкус действительно лучше овсянки с килькой.

Тут у Лилы проснулся аппетит. Она открыла холодильник в поисках чего-нибудь съестного и обнаружила, что выбор у нее сегодня небольшой: соленые огурцы, Сашкина овсянка, кусочек сыра и комок слипшейся рисовой каши, который жался к внутренней стенке сковороды. Лила знала, что каша в сковородке – это ловушка: тот, кто ее съест, должен вымыть сковородку. Поэтому, взяв кусочек сыра и отрезав ломоть черного хлеба, Лила стала жевать сухой бутерброд, радуясь, что избежала опасности.

Вода в кастрюле закипела как раз к тому моменту, когда Лила с Сашкой закончили завтракать. Вооружившись прихватками, Лила скользнула взглядом по раковине: наверняка куча грязной посуды появилась в ней после завтрака родителей и сестры, и, судя по всему, ели они что-то посущественнее бутербродов. Лила презрительно повела бровью: неужели они всерьез полагают, что ей как Золушке нужно всё это за ними мыть?

Фыркнув, Лила сняла горячую кастрюлю с плиты и понесла ее в ванную. Сашка, задрав хвост, последовал за ней – после сухого корма его мучила жажда, а питьевую миску для него оставляли в ванной.

Пока Лила с недовольным видом выливала кипяток из кастрюли в таз и разводила его холодной водой из-под крана, Сашка шумно лакал воду, разбрызгивая ее во все стороны. В это время из комнаты, расположенной рядом с ванной, вышла бабушка. Ее седые кудри украшала соломенная шляпка, а на руке кокетливо висела сумка под цвет платья.

– Я поехала, – проскрипела она. – Приеду вечером. Если куда-то пойдешь, обязательно закрой окна, выключи свет, выдерни телевизор из розетки и двери закрой на ключ.

Лиле слышала это каждое утро с самого начала лета, каждый раз одно и то же – это очень ее раздражало. Бабушка уезжала на дачу утром и возвращалась вечером, и Лиле было очень грустно от того, что бабушка не берет ее с собой. Может, в этот раз бабушка все-таки согласится?

– Можно я поеду с тобой? – Робко спросила Лила, с надеждой глядя на бабушку.

– Поедешь вместе с Наташей.

Бабушка сказала, как отрезала, и надежда Лилы интересно провести сегодня день шлепнулась наземь, не успев толком расправить крылья и взлететь.

– На мороженку дашь? – Насупилась Лила.

Прежде, чем уйти, бабушка выудила из кошелька мелочь и положила несколько монет на трюмо возле входной двери. Лиле даже не надо было их пересчитывать: она много раз убеждалась, что бабушкиной щедрости хватает только на самый дешевый пломбир в вафельном стаканчике.

Дождавшись, пока Сашка вдоволь напьется и выйдет из ванной, Лила закрылась, чтобы искупаться. Для экономии воды она разработала технологию, благодаря которой на мытье хватало одного таза теплой воды: сначала надо было намочить голову, потом намылить ее, а потом, выпрямившись во весь рост, поливать ее ковшиком – так пена, стекая с головы, мыла все тело. На это уходило половина таза. Потом можно было намылить особо «ароматные» места, и вылить на себя вторую половину воды из таза, чтобы смыть остатки мыла и пены. Технология была уже отработана, но в этот раз, едва начав поливать мыльную голову водой, Лила вдруг оказалась в кромешной темноте – свет в ванной погас.

Замерев с ковшом воды в руках, она прислушалась. В туалете Сашка старательно шкрябал когтями по кафелю – очевидно, тонна воды, которую он только что выпил, надолго в нем не задержалась. Прошло какое-то время, прежде чем Лила различила еще один звук: это старые тапки с резиновой подошвой шаркали по полу.

– Дедушка! – Что есть силы завопила Лила. – Включи свет в ванной!

Свет не включился. Зато Сашка скрестись в туалете перестал.

– Дедушка! – Раздосадованно крикнула Лила и снова прислушалась. Судя по затихающему звуку, тапки пошли на кухню.

Оценив ситуацию и поняв, что ей придется домываться наощупь, Лила пришла к выводу, что сегодня – самое дурацкое утро из всех дурацких утр в ее жизни!

В кромешной тьме голову Лилы посещало больше мыслей. Она была сердита на дедушку, но в то же время понимала, что сердиться бесполезно: дедушка так сделал не нарочно. Из-за болезни у него дрожали руки, и он мог даже не заметить, что выключил свет в ванной, когда включал свет в туалете. Но было тут что-то подозрительное: если он слышал, как Сашка шкрябает когтями по кафелю, то почему не услышал, как вопит Лила?

Выйдя из ванной в самом что ни на есть поганом настроении, Лила учуяла неприятный запах. Было ясно, что за Сашкой в туалете следовало бы убрать, но она не спешила этого делать: в конце концов, Сашку в дом принесла Наташка, а не Лила, поэтому и убирать за ним должна сестра. Иначе это просто несправедливо!

Стоя перед открытым шкафом в своей комнате и выбирая себе наряд на сегодня, Лила поджала губы: почти все вещи до того, как оказаться у нее, успели послужить кому-то другому. Ходить в обносках было унизительно, и если бы Лила могла выбирать, то никогда в жизни не носила бы ничего из того, что куплено не для неё! Но, увы, выбора у Лилы не было.

Выудив из шкафа красную футболку и леопардовые бриджи, Лила стала искать свой нагрудный бронежилет, который сестра насмешливо называла «нулевочкой». Свой бюстгальтер Лила не любила, он казался ей орудием пыток. Она не носила бы его вовсе, если бы не один неприятный случай: не так давно на улице какой-то придурок, ткнув пальцем в сторону Лилы и неприятно гыкнув, сообщил во всеуслышание, что у нее торчат соски. Это было так отвратительно! Лила готова была под землю провалиться со стыда, и по возвращению домой пожаловалась маме. Мама сказала, что ничего страшного в этом нет, все нормально – молочные железы развиваются и растут, и это естественно. Но чтобы Лиле больше не пришлось краснеть из-за всяких придурков, мама купила ей «нулевочку» – бронежилет, который, хотя и был жутко неудобным, все же защищал от ненужного внимания.

Одевшись, Лила рассеянно расчесала свои волосы – они у нее были темно-русые и, хотя достигали середины спины, были такие тонкие, что косичка из них получалась толщиной с мизинец. Из-за этого Лила редко заплетала свои волосы, предпочитая носить хвостик. По правде сказать, она завидовала сестре, у которой косичка была толщиной с кулак, и часто задавалась вопросом, почему у родных сестер такие разные косички. Лила утешала себя мыслью, что Наташку, должно быть, просто перепутали с кем-то в роддоме.

Взглянув в зеркало, Лила увидела свое отражение: большие зеленые глаза, бледное вытянутое лицо, худобу которого сильнее подчеркивали собранные в хвостик волосы… Переведя взгляд на красную футболку, Лила поморщилась. Она ненавидела красный цвет! Это был любимый цвет Наташки. Со своей красной футболкой сестра рассталась только потому, что та стала ей безжалостно мала. Лиле казалось, будто футболка кричит «посмотрите на меня!» – а ей, в отличие от сестры, вовсе не хотелось, чтобы на нее смотрели. Незачем ее лишний раз разглядывать – особенно теперь, когда она почти что тролль. Да ещё эти леопардовые бриджи, которые достались Лиле от дочери маминой подруги – более вульгарной расцветки для штанов было просто не найти! Леопардовый с красным вместе смотрелись крайне вызывающе, но, по крайней мере, они между собой хотя бы как-то сочетались. Подобрать гармоничный наряд из обносков в принципе было довольно сложно.

На часах было почти девять утра. Идти в гости к подруге было еще рано – летом Кэйт спала до полудня. Нужно было как-то скоротать несколько часов, поэтому Лила отправилась в гостиную и включила телевизор. Мельком глянув все каналы по порядку, она убедилась, что ничего интересного сейчас не показывают. Вздохнув, Лила выключила телевизор и, помня бабушкины слова, выдернула его шнур питания из розетки, прежде чем уйти в свою комнату. Ей было непонятно, зачем это нужно делать. Почему перед уходом из дома отключать от сети нужно один только телевизор? Но Лила знала: если вечером обнаружится, что телевизор не отключен, ей грозит строгий выговор.

Усевшись за свой письменный стол – старенький, обшарпанный и слишком низкий для того, чтобы можно было за ним выпрямиться, – Лила достала чистый лист, карандаш и принялась рисовать. По мере того, как на бумаге появлялся силуэт, Лила чувствовала все большее облегчение: казалось, что вся ее досада и раздражение, накопленные за сегодняшнее утро, куда-то улетучиваются, и остается только восторг от того, какой получается зарисовка. У нарисованной девушки в приоткрытом рту виднелись длинные вампирские клыки, а ее рука, обхватывающая колено, превращалась в огромный клинок, который выглядел очень круто.

Уверенности в том, что у вампиров могут быть такие руки-клинки, у Лилы не было. Но от этого ее эйфория только увеличивалась: ей не терпелось показать рисунок Кэйт, чтобы та оценила полет фантазии по достоинству. Чтобы не ударить в грязь лицом перед подругой, Лила уделила много времени штриховке, стараясь придать рисунку объем и глубину. Она так увлеклась, что не замечала ни затекшей спины, ни отсиженного места пониже нее, ни шкрябания Сашки в туалете, возмущенного тем, что за ним до сих пор не убрано.

Казалось, ничто не может оторвать Лилу от увлекательной игры светотени, однако, едва соседи за стенкой включили музыку на полную громкость, музу Лилы как ветром сдуло.

Это была самая удручающая музыка, которую только Лиле доводилось слышать. Она была наполнена басами, от которых все ходило ходуном, и когда басы стихали, можно было услышать заунывный хор мужских голосов – казалось, это грустные монахи из нотрдамского собора поют какие-то молитвы, в которых Лила разобрала только одно слово: «Амено». Эти песнопения так резко контрастировали с ее настроением, что никаких сил слушать «Амено» у Лилы не было.

Взглянув на часы и обнаружив, что полдень уже миновал, Лила поспешила к трюмо, чтобы набрать на домашнем телефоне номер подруги. После пары долгих гудков трубку на том конце подняла младшая сестра Кэйт, Женька.

– Привет, – поздоровалась с ней Лила, добродушно улыбаясь. – Кэйт дома?

Женя утвердительно хмыкнула.

– Спроси, могу ли я прийти? – Мягко попросила Лила.

Женька крикнула этот вопрос куда-то вдаль, и через мгновение снова утвердительно хмыкнула.

– Я скоро буду! – Радостно шепнула Лила и повесила трубку.

Собрав мелочь, которую оставила ей бабушка, Лила вернулась в свою комнату за ключами и впопыхах чуть не забыла свой рисунок. Сворачивая вампиршу в рулон, она безумно радовалась, что слушать скорбное «Амено» ей больше не придется.

Вспомнив наказ бабушки, Лила принялась закрывать окна. Для чего это было нужно – она тоже не понимала, но знала: если родители или бабушка обнаружат, что окна были открыты в то время, когда Лилы не было дома, то ей потом не раз придется об этом пожалеть.

Закрывая окна на балконе, который примыкал к ее комнате, Лила почувствовала на себе чей-то взгляд. Посмотрев по сторонам, Лила увидела на соседнем балконе… Отаву! Бледнокожий, со светлыми растрепанными волосами, он выглядел так, будто только что проснулся. Отава замер с сигаретой: он, по всей видимости, курил, и прервался только потому, что был удивлен, увидев Лилу на соседнем балконе.

Для Лилы эта встреча тоже была неожиданностью. Порывшись в памяти, она вспомнила, что в последний раз видела Отаву на выпускном из девятого класса. В тот вечер Лила наблюдала, как в холле здания, арендованного для выпускного, родители Отавы снимали на телефон, как тот вместе с друзьями курит на улице. Они приговаривали, что теперь ему не отвертеться, и собирались показать ему это видео на следующий день. По сути, родителей от Отавы отделяло только окно, но так как оно было затонировано, то они могли видеть сына, а он их – нет. Лиле тогда стало любопытно, что будет после того, как Отава осознает, что его укромное место для перекура было выбрано крайне неудачно. Сама Лила ни разу не курила и не собиралась начинать, поэтому ее забавляло, сколько проблем себе создавали одноклассники, пытаясь скрыть свою вредную привычку от родителей.

– Ты что тут делаешь? – Крикнул Лиле Отава хриплым, будто спросонья, голосом.