– Лёня… Ты хочешь, чтобы я была твоей женой? Я буду. Чем хочешь, тем и буду для тебя! Только не смотри так… – я обняла его за шею, вставая на коленках.

Он отодвинул моё лицо руками, чтобы посмотреть в глаза.

Я хочу видеть её глаза, сейчас, когда она почувствовала, как мне стало больно мне от её небрежной фразы: «когда-нибудь»… Младенца чужого жалеет, рыдает о нём и не знает, кто он и что, а меня ей не жаль совсем? Разве не чувствует, как мне важно каждое её слово, каждый взгляд, каждая улыбка… как она в своей лёгкости жестока и не чувствует даже?..

Нет, поняла, значит, всё же любит?.. Я поцеловал её в губы жадно, почти зло, я обижен немного, заведён этим, я не мог теперь же идти на учёбу, просто не мог сейчас позволить ей оторваться от себя, я хочу чувствовать, что она всё же моя, всё же любит меня, всем моим существом, снова раствориться в ней и почувствовать, как и она растает во мне…

Вскоре после Нового года, неизвестно откуда взявшиеся, художники пригласили Лёлю позировать им. Мне вовсе не льстит это признание Лёлькиной и без этого бесспорной красоты, я начинаю испытывать то, что называется ревностью. Тем более, что при мне ей не однажды звонит кто-то, она отвечает, алёкает несколько раз и не получив ответа, кладёт трубку на аппарат.

– Кто это? – спросил я.

Она пожала плечами, как ни в чём, ни бывало:

– Дурачится кто-то, молчат.

Я знаю, что так делают влюблённые, я сам так делал.

– И часто тебе так звонят?

Лёля посмотрела на меня:

– А тебе?

Я осёкся. Ведь правда, и мне звонили и до сих пор, бывает, звонят и бросают трубку. Только для меня это не имело значения, но и для неё, наверное, не имеет?..

Она стала ходить к художникам, воруя время не у учёбы, а, увы, у наших свиданий. Они подошли к ней на улице, так она говорит…

Может и мне заставить её ревновать? Может быть, она поймёт, что чувствую я? Но как? Где все многочисленные девчонки, что бегали за мной по школе, подстерегая из-за угла, чтобы натолкнуться, якобы случайно?

И тут меня осенила спасительная мысль: скоро Вечер встречи выпускников. А если нам с ребятами собраться и сыграть на нём? Успех гарантирован, нас ещё хорошо помнят в школе, среди более младших классов у девочек мы и были самыми популярными.

Я позвонил своим приятелям, с которыми мы играли. Все они рады исполнить мою затею, «тряхнуть стариной», как выразился кто-то из них. Но надо, чтобы нам позволил это сделать директор и завучи. Мы, вдвоём с барабанщиком, который учился теперь в Железнодорожном техникуме, как многие мои одноклассники, пошли к директору. Он не только не против, а очень даже «за». Оказывается, наш концерт на Выпускном, был таким успешным, что его потом долго донимали расспросами, что это за группа и где она выступает. Ведь были и родители на Выпускном и другие, кто не знал нас, как своих одноклассников. Неожиданно и приятно.

Мы начали репетиции. И теперь я, то время, пока Лёля со своими художниками, хотя бы не маялся, а репетировал нашу старую программу в школе, на школьных же инструментах, с которых мы смахнули пыль, ведь после нас так пока и не нашлось желающих и умельцев играть и петь, как ни удивительно.

И опять стали сбегаться девчонки, тайно подглядывать за нами. И спрашивали после, подбегая и краснея, неужели мы будем играть, и мы с удовольствием отвечали, что не далее как на Вечере выпускников…

Теперь важно, чтобы Лёля согласилась пойти тоже, потому что она не очень хотела. Я постарался уговорить её, прошу даже пойти, ведь иначе, вся моя затея, коту под хвост. И ничего она не почувствует и опять я останусь ревновать, а она будет парить как запредельная королева надо мной, недоступная и спокойная. Пусть хоть раз, хоть тень почувствует той кошмарной ревности, что сжигает меня ежедневно, едва мы расстаёмся…

И вот он, Вечер встречи выпускников. Лёля знала, что мы собираемся играть, это я и не думал скрывать от неё, поэтому я ухожу раньше, взяв с неё твёрдое обещание прийти.

О, успех был не то, что большой… для нас – грандиозный. Честно сказать, я не ожидал, что кроме девочек-восьмиклассниц, кто-то будет так восторженно нам аплодировать, кричать: «Браво!» и «Бис!», что станут даже подпевать нам, хлопать и пританцовывать в такт. Наш концерт небольшой, наших песен немного, мы не собирались утомлять публику, собравшуюся посмотреть друг на друга, да тискать старых одноклассниц, а растянулся вместо получаса на полтора.

И девочки подбежали нас обнимать, а мы, счастливые неожиданным успехом, обнимали и целовали их в ответ тоже.

Мне стали совать записочки с номерами телефонов, щекоча, забираясь в карманы джинсов, хватая меня, будто ненароком, я не сопротивлялся, главное, чтобы всё это видела Лёля. Пусть увидит, что и я не из самых бросовых парней, за которого можно выйти замуж «когда-нибудь».

Наконец, мы ускользнули из школы через один из чёрных ходов, и я попросил своего бывшего одноклассника, из спокойных, не из тех, что ухлёстывали когда-то за Лёлей, но тех, кто помогал нам с сегодняшним концертом, позвать её, сказать, что я жду её и где.

– А вы с Гуляевой… это… встречаетесь что ли? – удивился он.

– Ты так удивляешься…

Он пожал плечами:

– Да нет, я вообще-то не очень удивляюсь, – усмехнулся он.

Лёля вышла нескоро. То ли он искал её долго, то ли она нарочно тянула, чтобы помучить меня на морозе.

Снег посверкивает под фонарями, будто по насту рассыпаны бриллианты как на императорской короне в Алмазном фонде. Я не чувствовал холода от возбуждения, хотя мороз кусал щёки и я всё же развязал «уши» на своей лохматой шапке, сразу стало лучше. Вот и Лёля появилась, в своей шубке, в беретке, вложив руки в рукава навстречу, как в муфте. Вот всё в ней нездешнее будто, несегодняшнее…

– Замёрз, «звезда» сцены? Что ж ты поклонниц своих бросил? Там стены сейчас кипятком подмоет, – сказала она с усмешкой, подойдя ко мне.

– Каким кипятком? – я не понял.

– Тем самым, которым они писают, глядя на тебя! Все остальные парни ваши по углам с девочками разбрелись, а ты что же оплошал? – и усмешка злая и сама она бледная…

– Лёля… – проняло всё же, обрадовался я – разозлилась.

– Иди к чёрту! – она не дала взять себя под руку и, отмахнувшись, покачнулась, чуть оскальзываясь на накате.

– Упадёшь.

– Скажите, пожалуйста, какой заботливый жених! А когда тебя хватали за задницу эти прыщавые толстухи, ты не думал про меня? – во, как разобрало! Нет, я молодец всё же!

И вдруг она отвернулась неожиданно, её стошнило на снег. От нервов что ли? Она, качнувшись, схватилась за дерево. Я подскочил к ней.

– Что с тобой?

– Ох… отойди!.. – её вывернуло снова…

Она выпрямилась, взяла горсть снега голой рукой, уронив варежку, и приложила к губам.

Я поднял варежку, и держал её растерянно, чувствуя себя дураком, и чуть ли не преступником.

– Лучше? – спросил я.

Я вроде и не виноват, но ведь мне приятно было думать, что она увидит всю эту девичью возню вокруг нас четверых с парнями, особенно вокруг меня. Разве не на это самое я и рассчитывал?

– Не лучше! Нескоро теперь станет лучше! – воскликнула она, проводя, дрожащей и мокрой от растаявшего снега, ладонью по губам, по шее. – Я… ох… беременна.

– Лёля… – вот это да! Я поражён, вот уж чего я не ожидал, забыл, и думать об этом…

– Отстань! Иди, развлекайся! Ещё паре таких же дур ребёнка заделай! – она оттолкнула меня и побежала прочь.

О, Господи, как я мог узнать, как догадаться?..

Но как мог не заметить?..

А как я мог заметить?..

Или она сама узнала недавно?

Но… Почему не говорила? Потому что не хочет замуж за меня?..

Я побежал за ней. Но на скользком снежном накате я скольжу, скользит и она. И падает…

Я подбежал, напуганный, как в дурацком кино каком-нибудь, вроде этих «Унесённых ветром», что все бегают смотреть, восторгаясь, как шедевром, будто не было наших «Тихого Дона» или «Войны и мира», будто эта глупая история про продажную и фальшивую насквозь героиню может трогать сильнее подлинных страданий и страстей.

Но та на лестнице упала вроде… Какая разница, какая глупость лезет в голову в такой момент…

Лёля оттолкнула мои руки, которыми я обнимаю её, помогая подняться:

– Отстань! Обойдусь без тебя! Иди к своим фанаткам!

– Лёля, ну что ты… Лёль… давай, провожу хотя бы! – беспомощно пробормотал я.

– Видеть тебя не хочу! – поднявшись со снега она, убежала.

Но я всё равно пошёл за ней, чтобы убедиться, что она добралась до дома нормально. Поговорим завтра, когда она остынет и поймёт, что ничего преступного я не сделал. Я видел, как она забежала в подъезд, как наверху включился свет в её комнате, только после этого, постояв немного, я ушёл домой.

Но мне не спалось в эту ночь. Во-первых: возобновились безмолвные звонки, к первому и даже третьему я подскочил, думая, может быть это Лёля, но – нет и нет.

Я забрал телефонный аппарат в свою комнату и всё же дед пришёл осведомиться:

– Что у тебя происходит? Кто звонит всё время?

– Дуры какие-то, трубку бросают.

– Так отключи телефон. Два часа ночи, хорошо, воскресенье завтра.

– А если Лёля позвонит?

– Спит давно твоя Лёля, – досадливо пробормотал дед, запахивая кофту, что натянул поверх своей «спальной» футболки, – чего ей звонить среди ночи? С ума-то не сходи. Ложись, давай!

– Мы поссорились. И она… она беременная, – я посмотрел на деда снизу вверх, садясь на так и не разобранной постели, ожидая от него какой-нибудь мудрости.

– Чего?! – у деда вытянулось лицо, и остатки сна улетучились из его глаз, – доигрались, стало быть.

Он сел рядом со мной, вытянул губы трубочкой, подняв домиком брови.

– Н-да-а… дела-а… – протянул он, выдохнув. – А чего поссорились-то, – он посмотрел строго, – ты сказал что-то? Обидел её?

– Да она сама, кого хочешь, обидит! – вспыхнул я. – Замуж не хочет за меня.

Дед покачал головой, усмехаясь:

– Ох, пацан ты сопливый. Чего ей хотеть за тебя замуж? Кто ты есть? Даже не студент ещё, – он посмотрел на меня уже мягче. – Ты… вот что, папаша, новоявленный, спать ложись. Завтра, простит тебя твоя прекрасная Лёля, помиритесь, заявление в ЗАГС подадите, куда она теперь денется от тебя, раз залетела.

Дед опять усмехнулся, поднимаясь:

– Но, вообще-то… Вообще-то, ты даёшь, однако, брат: вылупиться не успел, а уже своего ребёнка заводишь. Ох, Лёшка… Не вздумайте только с институтом опять такой финт сделать как в том году, иначе, что делать-то, всю дорогу в санитарах ходить будешь, а школьную золотую медаль себе на грудь повесишь. Санитар с медалью. Как дворники при царском режиме.

– Дед… – пробормотал я довольно жалко, впрочем…

– Что, «дед»? Дети – дело хорошее, конечно, но почему вы не подумали, как вы растить ребёнка будете? На нас стариков повесите, ведь, с родителей ваших толку-то нет…

Он сказал ещё что-то в таком же роде, укорял меня за легкомыслие и неосмотрительность, понимая, впрочем, что разговор и запоздал уже, да и раньше не был полезен. Всё равно я был бы таким же неосмотрительным.

А я лежал после в темноте и думал, до чего я рад, что Лёля беременна, тут дед прав, теперь она никуда не денется от меня. Я почему-то был уверен, что то, что у нас будет ребёнок навсегда прилепит её ко мне, хотя и её и мои родители что-то не очень «прилепились»… Но разве у кого-нибудь могла быть такая любовь как у нас? Конечно, нет!

Но потом я вздрагивал, чувствуя сердце во всём теле: а вдруг она меня не любит?

Или сегодня разлюбила? Может это пушкинское: «чем меньше женщину мы любим…» с Лёлей работает наоборот?

Я заснул только к утру. Утром меня не будили рано, но к полудню всё же подняли. Я тут же взялся звонить Лёле, однако никто не отвечал. Как такое могло быть? Я пошёл к ним домой. Никто не открыл, вообще, по всему судя, никого не было. Я вернулся домой. Тревога и беспокойство раздирали меня на части. Чем больше проходило времени, тем больше я чувствовал, что Лёли не просто нет дома, что что-то произошло…

Я не ошибся, вечером позвонила Вера Георгиевна и сказала, что Лёля в больнице. Но идти не надо, на днях будет дома…