Я посмотрел в её лицо, боясь увидеть в нём страх, боль, разочарование и отвращение, сожаление, что подпустила меня так близко… что позволила мне…

Она улыбнулась чуть дрогнувшими губами, красные щёки, красные, опухшие губы, капельки пота на переносице, мокрые ресницы, но между них… между них – свет… он светит прямо в меня, в моё сердце… Лёля…

– Ты… Я… – я не знал, что сказать, что говорят, когда… – Я люблю тебя… – только и мог сказать я, но разве в этих трёх словах выразить то, что я чувствовал сейчас, это так много, так неописуемо, так велико и не похоже ни на что…

Мы смотрели в глаза друг друга.

– Тебе… хорошо? – чуть слышно спросила она.

Хорошо… Какое маленькое слово для описания происходящего, какое бледное и слабое… Я целую её вместо ответа. Её горячие губы, её глаза, с этими длинными щекотными ресницами, влажный лоб, её волосы, такие горячие, завившиеся от пота, в эту жару, её маленькие уши, её шею, длинную с тонкой бьющейся жилкой. Вот оно, эхо сердца, которое я чувствую своей грудью в её груди, оно бьётся с моим в унисон, в один ритм, в один пульс…

…Его невольный вскрик, его наслаждение, стали наградой мне за тот проблеск боли, что пронзила меня на мгновение…

Но когда ночью я не захотела повторить того, что мы сделали днём, он… почти заплакал:

– Прости меня, – он сжался, обняв себя за коленки, спустившись с постели на пол.

Я села рядом на пол, обняла его плечи:

– Ты прости меня…

– Нет, – он замотал головой, – я не должен был… я…

– Не ты, Лёня, мы вместе… – прошептала я, прижимаясь головой к его плечу.

– Нет, я. Мне… Я – мужчина, мог бы и потерпеть.

– Значит, не мог. И не должен был…. Да я и не хотела, чтобы ты терпел! – уверенно сказала я.

– Теперь ты думаешь, что я грязный развратник… что…

– Что за глупости ты говоришь?!

– Но… ты не хочешь меня теперь, – он повернул лицо ко мне. – Я сделал что-то не так? Тебе плохо со мной? Тебе больно?

Я прячу лицо у него в плече:

– Нет… нет. Но… Мне страшно.

Он повернулся ко мне весь, раскрываясь, посмотрел в моё лицо. Но здесь совсем темно, луна стала тонким месяцем и восходит где-то теперь не над нашим окном. Мы почти не видим друг друга во мраке глубокой южной ночи.

– Почему? – удивлённо спросил он.

– Мы даже в институт не поступили, а вдруг будет ребёнок…

– Пусть будет, – легко согласился Лёня. – Нам помогут. Нас же с тобой вырастили как-то бабушки.

– Я не хочу, чтобы наших детей растили бабушки. Я буду скучать.

Я услышал главное: «наших детей»! Наших! Она сказала бы «моих», если бы не предполагала их со мной…

– Я люблю тебя! – он взял в руки моё лицо. – Ты меня любишь? Ты меня не бросишь? Не разлюбишь?

– Это девчонки спрашивают, лишившись невинности, как я сегодня…

– Я тоже сегодня лишился невинности.

Я не ожидала. Я не думала, что он, за которым с конца восьмого класса гонялись все девчонки в школе… Хотя, как это не ожидала, я чувствовала… я даже знала, что это так…

– Правда?.. – её голос совсем изменился, она не улыбается уже как перед этим.

– Правда. Ты так удивляешься… Я ждал тебя. Всегда. Всю жизнь.

– Почему? – она провела ладонью по моему лицу.

– Я тебя люблю с первого класса, с самого первого взгляда! С самого первого дня!

Она горячо обняла меня:

– Я знала… я чувствовала всегда, но я боялась поверить… я так люблю тебя!.. Лёня… Лёнечка мой… мой Лёнечка!

Мы не остались здесь, мы вылезли в окно вместе и ушли в кухню, где я спал, на жестковатой тахте. Теперь Лёле надо будет возвращаться обратно, но здесь мы одни во всём этом помещении с запахами подсолнечного масла, муки и каких-то сушёных трав, с земляным полом. И к тому же в окно светил фонарь с улицы и нам почти светло.

И можно было не шептаться больше и не приглушать наши восторги.

Восторг приходит и ко мне. И довольно скоро. Вначале это случалось в моменты Лёниного экстаза, в ответ на его наслаждение, но вскоре я стала очень хорошо «настроенной гитарой». Чем дальше, чем больше времени проходит, чем больше мы вместе, тем многочисленнее, ярче и сильнее моё наслаждение…

И теперь мы улетали в космические выси вдвоём. Я почувствовал радость её тела и души, ей стало так же хорошо со мной, как мне с ней. Это потому что она меня любит и желает не меньше, чем я её…

Больше того, скоро граница между телом и душой размылась, исчезла, наше наслаждение друг другом перешло на другой уровень, как переходят электроны на новую орбиту, получив заряд энергии. Мы производим энергию своими душами, преображающую и наши тела. Наше блаженство теперь нескончаемо и беспредельно. Мы двое менялись каждый день, каждый раз, когда касались друг друга, восходя всё выше, сливаясь в резонанс…

– Они нам сад спалят, – сказал, смеясь, Алексей, вернувшись с ведром перезревших семенных огурцов и кабачком под мышкой. Было пасмурно, собирались тучи к дождю.

– Что? – я не сразу поняла, о чём это он, решила, ребята костёр развели в саду.

– Да ТО, Танюша, – улыбнулся Алёша, «делая глаза». – Проморгали мы девчонку-то, – он поставил ведро, устроил кабачок на полу. – Не знаю, может и плохой я дед, но… я рад, что она с ним, с Лёней. Настоящий парень он, по-моему…

Я обессиленно опустилась на табуретку.

– Ай-яй… Всё-таки… Что ж я… Ох, Алёша… Молодые сильно. Да и в институт надо.

– Молодые… А когда ещё влюбляться-то? В пятьдесят что ли? Тоже, конечно, неплохо. Но в семнадцать это положено. Иначе всю жизнь можно так и не проснуться.

Он прав, конечно, прав, да и сделать мы ничего не могли бы.

И всё же мне тревожно. Хотя я знала, что это будет, как могло не быть, после того как он явился на нашем пороге…

И всё же… как быть теперь? Вера и Юля мне не простят, что именно здесь всё…

– Вера Георгиевна, где Лена и Алёша? – Лариса Аркадьевна посмотрела на меня так строго, так пронизывающе, а я даже в толк не возьму её вопроса.

– Алёша? Не понимаю… Лена у бабушки, на Кавказе, – ответила я, но почувствовала неладное… – Подожди, Лариса Аркадьевна… Они что, вместе?! – начинала догадываться я, обмирая от этой мысли.

– Мой Иван Алексеевич «раскололся» вчера, когда мы с Натальей подняли тревогу, в милицию хотели идти, в розыск подавать. Он, представь, знал! – Всплеснула руками Лариса и села, смягчившись ко мне. Поверила, что я не знала, что их Алёша… она продолжила, положив на мой стол заваленный историями ладонь. – ох, вера, дай воды попить, сердце выпрыгивает, давление, наверное, поднялось… Парень документы забрал из института, учиться не едет, а мой… Словом, «помог» внуку!

– Помог?! Так… сколько уже он там?! – я похолодела, но поднялась, чтобы налить ей «Боржоми». И Татьяна, хороша тоже, не написала ничего!

– Три недели с лишним! – серые Ларисины глаза снова мечут молнии, будто я виновата. Опять виновата перед ней, как было когда-то, когда Юля «заморочила» её Кирилла, как она выразилась тогда.

– Осподи… – у меня ноги подкосились, хорошо, в моём кабинете были.

– Что делать теперь? Ехать надо, возвращать их!

Я посмотрела на неё:

– Что теперь ехать? – обречённо проговорила я. – Поздно, если он туда до неё добрался… В институт не поехал, что теперь… Всё худшее уже случилось, – устало проговорила я. – Я так и знала, говорила Юле, только хуже будет, если их разлучить, только подстегнёт… Кирюшка, небось, вот так на край света не поехал бы, а, Ларис?

Она села тоже вздохнула.

– Не поехал… – сказала она. – Но тоже, знаешь… Со свадьбы едва не сбежал… Но, ты права, Кирюшка и вполовину не такой, как Алёша. Этот сильнее, горячее, больше душою, чем отец. Кирилл – проще, он как все, но Алёша не такой. Он… – Лариса посмотрела на меня и вроде даже улыбнулась: – а, знаешь, я рада, что это твоя Лена. Мне она понравилась. Очень. Только я надеялась, погодят немного, хотя бы курса до третьего… Он ведь, между прочим, ни с одной девочкой ещё не дружил.

– Вот как?.. Поэтому всё так… Никакого разбега, никаких «репетиций»… Наша-то тоже домоседка-мечтательница, книжки, телевизор. Подружек, и тех, можно сказать, нет. А парнишки только издалека и вздыхали, по телефону звонили, молчали. А то бывало, музыку включат… – я посмотрела на Ларису. Мы знакомы больше двадцати лет, и удивительно, что вот так разговариваем уже во второй раз в нашей жизни. – Может, судьба им? Родители не смогли, так они вот…

Лариса вздохнула, помолчав, спросила:

– Как Юля?

– Рожать в конце месяца, внука ждём теперь.

– Ну да… Я видела её на Выпускном, с мужем. Она ещё красивее стала.

– А как Кирилл? – спросила я в свою очередь.

– Сыт, пьян, нос в табаке. Поездки заграничные, зарплата… Хорошо всё внешне, но знаешь… Как-то всё… Эта жена его…

Я засмеялась. Но Лариса вскинулась немного:

– Что ты, ты думаешь, я из ревности материнской? Нет. Просто… Он не любит её. Из выгоды женился… А теперь… Словом, за всё надо платить. Но, – она вздохнула, улыбнувшись, – у каждого своё счастье, он хотел материального, он его получил. Юля-то как с этим мужем? Любит его?

Я пожала плечами, разве у Юли что поймёшь?

– Рожает, любит, должно быть. В сорок-то мало кто решится.

В октябре открывают подготовительное отделение в мединституты при нашем Н-ском пединституте, собеседование будет в первых числах октября. Это я сказала Ларисе, и сказала, что написала об этом Татьяне, стало быть, скоро дети вернутся.

– Правнука нам с тобой не сделали там? – вздохнула Лариса, ей-то легче, их парень, девчонка – наша, ох… нам и хлебать полной ложкой, если что… Юля со свету меня сживёт…

– Теперь, как Бог даст, – сказала я. – Что мы сделаем?

– Что ж делать прикажешь, Лёля?! Обвенчать вас, что ли в местной церкви? – начала горячиться я…

…Этим утром я застала их в кухне вместе. Спали как ангелы, только не бесполые, увы… Шагал и Боттичелли будто смешали стили, кисти в одном полотне: едва прикрытые простынёй, юные, кудрявые, заснули, прижавшись друг к другу, как застиг Морфей. Очень красивая картина, если бы я была готова её увидеть… Но меня вынесло из кухни ветром, едва я вошла.

Алексей во дворе увидел меня:

– Ты чего? Побледнела… Чё такое?.. Нехорошо?

Я приложила руку к быстро, прыгая, бьющемуся сердцу, садясь на скамейку:

– Да… Я… не знаю, Лёша… Они там… спят вместе.

Он покачал головой, сел со мной рядом:

– Сморило, значит, не успела уйти назад. Удивляюсь, как до сих пор мы их не застигли ни разу, как я давеча в саду… Ты посиди, Танюша, – Алексей взял меня за руку. – Не расстраивайся так, что теперь…

Но я не могла не поговорить с Лёлей, когда они, наконец, встали и вышли с кухни, умываться, завтракать, смущённые и молчаливые, поняли, что мы теперь всю их тайну раскрыли. А потом мужчины отправились топить баню, сегодня суббота – банный день.

Вот я и спросила внучку, что мне теперь делать.

– Зачем венчать? Что, обязательно жениться? – Лена подняла глаза на меня.

– А ты как предполагаешь? – я удивилась ещё сильнее.

Теперь что совсем уж другие времена? Все эти «маленькие веры»… Мне стало нехорошо. Я не ожидала современного цинизма в Лене…

– Бабушка, ты что? – она заметила мою растерянность и как я, ослабев коленями, опустилась на стул.

– Ты… Хочешь сказать, что это у вас так… несерьёзно?..

Лена покачала головой, взволнованно:

– Очень серьёзно, ничего серьёзнее не может быть никогда.

– Тогда… как же не жениться? Не понимаю…

– Ну, зачем жениться? Все разводитесь. Любили-любили и развелись. Я не хочу разводиться. Я хочу всегда быть с Лёней и всё. Без всяких дурацких свадеб.

Я смотрела на неё, не веря ушам:

– Это он, Лёня придумал?

– Нет. Я не хочу.

– Все девушки мечтают о свадьбе.

– Значит не все. Я не мечтала никогда.

– А дети? Или ты и детей не хочешь?

– Без детей нельзя прожить жизнь, всё равно, что никогда самой не родиться, – сказала моя странная внучка.

– Тогда как? Не понимаю.

– Бабуля, будем ждать детей, тогда и подумаю, – она улыбнулась, подошла и обняла меня, прижавшись, к моей голове своей милой головкой. – Прости, что… ты увидела нас утром…

– Что теперь… Спите вместе, хватит в окна лазать, как воришки. Всё равно дед раскрыл вас ещё две недели назад. В саду видал… – я вздохнула. – Да… Вера прислала письмо. Там у вас подготовительное отделение открывается, в первых числах октября собеседование, ехать вам надо. Или поступать, может, тоже не нужно уже? Раз такие дела?

– Да ты что, бабуля? Профессия – это главное, всё в жизни прикладывается к тому, кто ты.

Я смотрела на неё, на мою взрослую внучку. Уже спокойнее и радостнее на душе, а то эти открытия сегодняшние, эти современные взгляды, что не надо жениться, меня изрядно вымотали за это утро.