Цитаты из книги «Дом, в котором меня любили»

У цветов есть свой собственный язык, мадам Роза. Я нахожу его более выразительным, чем слова.

Возможно, я превратилась в несведущую мать, потому что была несостоявшейся дочерью.

Как мгновенно мы можем меняться! С какой быстротой перестраиваемся, словно флюгер под порывом ветра.

Наши материальные вещи – это всего лишь ничтожные пустячки, которые уносит безучастный вихрь.

– Не хотите ли вернуться завтра, чтобы продолжить чтение? – как настоящий соблазнитель спросил он.

– Здесь несколько авторов, которые вам несомненно понравятся. Поль де Кок, Бальзак, Дюма, Эркман-Шатриан… Он положил на столик, стоящий передо мной, переплетенные в кожу тома с названиями, тисненными золотом. «Парижский цирюльник»[5], «Друг Фриц»[6], «Черный тюльпан»[7], «Полковник Шабер»[8]. Закусив губу, я с недоверием рассматривала книги.

В этой просторной и темноватой лавке вам начинало казаться, что вы находитесь в церкви. Я похвалила месье Замаретти за его отменный вкус и уже готова была уйти, когда он вдруг задал мне тот же вопрос, который за несколько месяцев до этого задала Александрина. Но, конечно, вопрос касался его собственной торговли, а не цветов: – Вы любите читать, мадам Роза? Его вопрос поставил меня в тупик. Я не знала, что ответить, потому что ведь довольно неловко признаться, что ты не читаешь. Так можно прослыть и за дурочку. Поэтому я что-то невнятно пробормотала, пристально разглядывая свои туфли. – Может быть, вы соизволите присесть и немного почитать? – предложил он с приятной улыбкой. (Как вы помните, он далеко не красавец, но стоит упомянуть, что у него орехово-зеленые глаза и белые зубы, к тому же он всегда очень тщательно одет. Вы знаете, какое внимание я уделяю одежде, так вот я могу сказать, что в тот день на нем были синие клетчатые брюки, жилет в розовую и фиолетовую клетку и редингот, отделан

Я приняла его приглашение и однажды днем зашла в книжную лавку. Стены были выкрашены в приятный светло-голубой цвет, и в помещении царил стойкий запах кожи и бумаги. Месье Замаретти проделал огромную работу. Появился высокий деревянный прилавок, заставленный карандашами, записными книжками, лупами, письмами и вырезками из газет. На полках стояли книги разных размеров и цветов, а возле стены лесенка, чтобы было проще их доставать. Клиенты могли расположиться в удобных креслах под яркими лампами и читать в свое удовольствие. В лавке Александрины слышалась болтовня, шуршание бумаги, которой обертывали цветы, звон дверного колокольчика и постоянный кашель Блеза. Здесь же обстановка способствовала работе и духовным занятиям.

Она упивалась этой мишурой, этой видимостью, этой суетностью.

Чем дольше я там оставалась, бессильный наблюдатель этого наплыва пошлости, тем сильнее меня охватывал гнев.