Упражнение на доверие

Свою Книгу ноября я нашла. Забавно, весь октябрь писала для лайвлибовского марафона рецензии на книжки Дома историй, обходя стороной роман Сьюзен Чой. "Ох нет, - думала, сто первая американка азиатского происхождения расскажет сто первый вариант дарк академии про студентов школы "для избранных", с непременной трагедией, при участии наставника-манипулятора, размывающего их моральные цензы. Да блин, надоело!" Как я ошибалась. Нет, внешний абрис тот же: школа искусств, принятие куда тем более ценно для 15-леток студентов, что город их ни разу не культурный центр, вроде Нью-Йорка с его Бродвеем или Лос-Анджелеса, сами знаете, с чем. Южный город в Техасе, где улицы широки, расстояния огромны, а в бесконечных пригородах дома эконом-варианта так похожи один на другой, что собственный приходится помечать крестиком, чтобы найти вечером. Сара с мамой сделали так, переехав сюда после развода.

Они небогаты. Не бедняки, нет, мама работает секретарем в университете, несмотря на инвалидность, а Сара подрабатывает в булочной, при том, что школа берет по двенадцать часов в день (да, то самое: "Вы ведь понимаете, как вам повезло быть принятыми? Не потянете - на ваше место очередь!") Они понимают, но Сара также знает, что ей позарез нужна машина, которой не купят родители, как большинству одноклассников. Здесь все ездят на машинах и никто не ходит пешком, чтобы заработать на свою, она готова вкалывать, света белого не видя. Дэвид из другой среды, у его семьи колониальный особняк в самом престижном районе города. Вообще-то, этим благосостоянием они обязаны Филиппу, отчиму, к которому красавица-мама ушла от небогатого отца Дэвида. Но он может быть спокоен, свою первую тачку получит точно в день сдачи на права.

У Сары с Дэвидом любовь. Им бы не встретиться разная среда, разные районы, они и в Школе первый год не особо замечали друг друга. Пока во время очередного занятия по актерскому мастерству, которое наставник, Великий и Ужасный мистер Кингсли называл "Упражнениями на Доверие" (именно так, все с заглавной) - пока во время очередного, состоящего в ползании и тактильных контактах внутри темного картонного куба, ее рука не коснулась его лица, и родинки над верхней губой. И губ. Кто не переживал этого "искра вспыхнула", тому не объяснишь. а кто пережил, тому объяснять не надо. На каникулах его семья уезжала в Лондон, он писал ей каждый день, а потом они встретились и было все. А потом начался второй курс и Дэвид готов был на весь мир прокричать, что Сара его девушка, а для нее органично шекспировское "люблю нежней, но не для многих глаз".

Они, весь прошлый год упражнявшиеся в доверии, на практике применить его не сумели. В юности же все как с содранной кожей, а специфика актерской профессии, которой они здесь обучаются, предполагает еще и немалую степень публичности, едва ли не эксгибиционизм, все как сквозь увеличительное стекло - дымится. И вот эта немыслимая острота чувствования для меня главное в книге, о которой можно говорить и как о романе-перевертыше с непрестанно сменяющейся оптикой; и как о модернистском, построенном по принципу китайской лаковой шкатулки: внутри одной другая, а там еще третья и все заключено в четвертую; и как о #MeToo фем-высказывании; а можно увидеть в нем метафору служения творчеству: званых много, да избранных мало - такого же обманного, как любовь, у которой всякий бриллиант к финалу истаивает до лужицы слез. Можно говорить много, но все слова мира не передадут счастья того слияния и поглощения, когда ты растворяешься в тексте и он становится тобой.

За себя могу сказать, что выпала из времени, когда читала часть Дэвида и Сары, а это примерно три четверти книги, остальные три умещаются в оставшуюся четверть. Говорят, что язык оригинала непростой и затейливый - верю. Язык перевода шедеврален. Это снова Сергей Карпов, наследник по прямой Сергея Ильина (кто понимает) и лучший у нас сегодня, несмотря на то, что переводческие премии обходят его. Истории интересуют нас ради содержания, но книги мы берем ради того "как" это написано.

Сьюзен Чой Упражнение на доверие

Знаем-знаем, проходили, ага. Где педалируется это слово, всегда делим на десять, потому что сто процентов будет ненадежный рассказчик.

История состоит из трех частей. Первая часть очень сложно сочиненная конструкция словес, через которую я продиралась. Переводчик был Карпов, а он умеет, так что для чего-то автору нужно было городить огород. Эта часть собственно и есть "книга", иллюзия автора-героини на то, что с ней случилось в юности. А происходило многое. И первая любовь, и попытка понять раскрыть таланты свои, ну, и собственно, сам раскрыватель этих талантов, царь и бог театральной студии.

Тут для молодой девушки главное удержаться на краю и не стать проблемой, которая заморозит все мечты и таланты.

Актерское мастерство - это верность настоящим эмоциям в воображаемых обстоятельствах

И тут главное от слов не переходить к делу, изменишь ударение в слове и вся композиция преобразится.

Со второй части становится всё ещё запутанней по сюжету, но легче по восприятию. Потому что мы видим (по крайней мере, я так увидела) уже эту молодую женщину через десять лет. Она успешна, нашла то, чем хотела заниматься в жизни. Но опять же, это непростая история, автор показывает её со стороны, точнее она сама себя переосмысливает со стороны, это такая проекция, как мне кажется, отступить на шаг назад и посмотреть чужими глазами. И тут , как всегда в таких историях бывает, угол зрения смещается и читатель может увидеть всю картинку в несколько другом ракурсе. Но всё равно не правдивую, всё равно с погрешностью.

И третья часть расставит все акценты, раскроет все секреты, будет просто и понятно. Главное, уложить все три части в это прокрустово ложе. Они , конечно же, сопротивляются, но я смогла для себя создать общую композицию .

Сложно рассказывать без спойлеров. По конструкции эта история мне напомнила , как минимум, две книги. Это Доверие Диаза и Бедные-несчастные Грея. Кто читал что-то из этого, тот поймёт.

Вот это по мне, сложносоставное произведение, простые линейные без выкрутасов уже наскучили.

9/10

Смотрите нейтрально. Восприимчиво. Нейтральный взгляд, без страхов, обвинений или ожиданий. Нейтральность - это "я", которое мы предлагаем другому: внимательно и открыто, неотягощенно. Никакого багажа.

Чем больше думаю об этой книге после прочтения - а отмахаться от подобных размышлений не получается уже пятый день, - тем больше она мне нравится.
Я даже повысила первоначальную оценку на полбалла - как раз за это послевкусие, за неугасающее желание продолжать крутить интерпретации, так и эдак складывать детали и кусочки истории, чтобы получить наконец финальный вариант всего пазла.
Хотя, возможно, никакой это не пазл, а вовсе калейдоскоп, где каждый встряхивает хитро устроенный тубус по-своему и наблюдает потом в субъективно окрашенном оптическом эффекте собственный разноцветный узор - было бы только желание и склонность к такого рода ламповым упражнениям.

Роман Сьюзен Чой состоит из трех частей, и каждая из них, на первый взгляд, всё больше запутывает саму суть произошедшего.
Чуть больше половины книги (151 страницу из 286) мы наблюдаем за максималистскими проявлениями подростковой любви 15-летних Сары и Дэвида - второкурсников театрального факультета элитной школы исполнительского искусства в относительно небольшом городке штата Техас.
Происходящие из совершенно разных социальных слоев ребята оказываются случайно сведены в результате очередного странноватого учебного эксперимента их одиозного учителя, мистера Кингсли, который продолжает прямо и косвенно вмешиваться в их отношения и в дальнейшем - то выступая причиной ссоры, то доводя до эмоционального катарсиса во время "Упражнения на доверие".

Химию главной пары разбавляют штрихами выписанные второстепенные линии.
Сара ссорится и мирится с лучшей подругой.
Дэвид связывается со старшеклассницей.
В их классе загорается и гаснет новая сценическая звезда.
А еще в школу приезжает труппа молодых англичан, чьи главный актер и руководитель странны, кажется, в той же степени, что и подозрительны.
Всё это рисует вроде бы экспрессивную и крайне подробную в своей избыточной, беспрестанно, чуть ли не утомительно, бормочущей о несущественных деталях прозе картину переживаний героини, однако за происходящим незримо ощущается какой-то иной слой. Некое витающее в воздухе напряжение, тянущееся между случайно оброненными тут и там словами. Неясное, почти интуитивно ощущаемое, но никак не дающее о себе забыть.

А потом начинается вторая часть, и всё переворачивается с ног на голову, отвергая вроде бы ясные предпосылки первой и нагнетая происходящее еще больше.
Всё написанное до этого оказывается романом одной из участниц событий, а слово теперь берет персонаж настолько второстепенный, что диву даешься, что она там вообще может к этому добавить.
Трюк оказывается не только сложным, но и хитро срежиссированным - автор словно проводит нас за кулисы убедительно отстроенного вымышленного мира и показывает, на каких балках и противовесах там всё держится и какую серую зону между искусством и реальностью скрывает.

Дальше следует третья часть - и читатель вынужден снова отказаться от сформулированной для себя ранее правды, вследствие чего окончательно запутывается, кто в этих интерпретациях отражает кого (а отражает ли вообще?) и, самое главное, сколько их на самом деле.
Эти изящные, но порой слишком уж постмодернистские в своих завихрениях перевертыши поначалу раздражают, но потом, при последующем обдумывании, чуть ли не идеально складываются в единый комментарий о сценических (во всех смыслах) умолчаниях, природе полубиографической литературы, злоупотреблении властью и, конечно, доверии - как базовой эмоции восхищенных подростков по отношению ко взрослым, женщины к любимому мужчине, друзей - друг к другу, детей - к родителям, а читателей - к автору.

И пусть я до сих пор до конца не разобралась в собственных эмоциях относительно авторского решения настолько всё усложнить и чуть было не утонула в изобилующей определениями первой части романа, в итоге меня восхитило, как Чой раз за разом сбивает читателя с толку, заставляя отказываться от уже сформулированного мнения о прочитанном и до одурения играя с бесконечными слоями и читательскими ожиданиями.
Мне не слишком нравился этот опыт в процессе, но впечатлило последующее его застревание в голове.
Как и подростковые любовные опыты, это было ярко, хотя порой как-то очень уж неловко и с излишне повышенными, но в то же время вычурными запросами на некие моральные истины.

... но это и есть вся суть пятнадцатилетнего возраста, еще подумает она, когда ей будет вдвое, а потом и втрое больше. Очевидное и слепое сосуществует в одной голове.

Приятного вам шелеста страниц!