Часть 1

Не могу уснуть, ворочаюсь, вглядываюсь в темноту. Безрезультатно считаю до ста уже не в первый раз. Думала о хорошем, мечтала о несбыточном всё безрезультатно. Сон даже лёгким намёком не коснулся моего сознания, постель нагрелась от тела надоедливым жаром, выдавливая в бодрствование.

Всему виной мысли, бесконечные, бегущие сами собой воспоминания и зачем всё это выплеснули нам на голову? Уместней будет «в голову». Не люблю словно «правильно», просто не переношу этого: «правильно-то, правильно это».

Правильно было бы уснуть, но я не могу.

Этот день я точно не забуду никогда. Впрочем, как и вся наша группа. Полагаю, каждый из нас сегодня также мечется в тесной кровати, вспоминая кадр за кадром, помня каждое слово, задаваясь вопросом: «а как было бы, если бы, этого не было?». Как это жить по-другому, жить на земле в свободе действий и поступков, распоряжаясь своим временем, своей жизнью. Как?

Содрогнулась от этих мыслей, ещё раз перевернулась, снова считаю до ста.

Сбиваюсь на середине, снова мысли ускакали в прожитый день, выплёскивая надоедливые: «если бы; может быть; тогда».

Никак не могу отделаться от захвативших размышлений, включить бы свет и почитать, но лимит на электричество…

– А вот если бы третьей наземной войны не было? – Снова переворачиваюсь на спину, вглядываясь в темноту. – Если им верить, то я могла бы включить свет и читать сейчас, или рисовать, может, даже что-то… Ох, нет… Спать.

Безрезультатно. И я снова возвращаюсь во вчера, фрагменты лекции воскресают без моего на то желания. Вот о чём я думаю: «мне трудно представить мир иным».

С самого рождения я знаю мир именно таким, то есть таким какой, он есть, как сейчас. Длинные туннели дороги соединяют разные части нашего штаба. Хотя в новостях пишут «наш мир», «наш город», но между собой всё называют штаб, иногда «бункер», но в основном так говорят очень пожилые люди. Сплетники говорят даже, что некоторые из них жили когда-то на земле. Так, вот в центре города, того, что мы называем штаб, в самом, самом центре, в районе первой площади самая большая высота до свода, аж целых тридцать метров. В остальных районах всего десять, а в жилых и вовсе пять. От осыпания пыли и песка на голову нас защищают светоотражающие листы из плотного карбона, поддерживаемые металлическими сваями – столбами.

По дисциплине «мироустройство» мы уже изучали структуру строения мира, и оказываются карбоновые листы, скрывают собой бетонные плиты, между ними блестящая прослойка утеплителя. Я ужаснулась, когда нам показали структуру этого сооружения, – это же самая примитивная коробка, в которой мама хранит соль, только у неё из пластика, а мы живём в коробке из бетона, да ещё со встроенными железными трубами и отверстиями выходами в туннели. Вот так и живём, как те жуки, которых мы ловили в детстве и селили их в коробки из-под соли и чая. Живём как жуки. Только те быстро умирали. Правильно у них же не было труб с воздухом и проводов с электричеством.

Да, электричество. Вот что отличает нас от жуков. Под сводом установлены громадные ламы, которые протирают каждую неделю от пыли и иногда заменяют стеклянные цилиндры, те самые лампы, что освещают наш мир. Сами же дома, словно встроенные в землю контейнеры из-под удобрений с металлическими дверцами и окнами плотно запечатанные полупрозрачным карбоном разных оттенков. У жуков их тоже нет. Вот что спасёт нас, людей – дверцы и окна из карбона.

Снова считаю до ста, примерно после тридцать четыре мысли сбиваются со счёта.

У современных людей кожа бледная, глаза почти без цветных, светлые, изредка серые. Волосы цвета пыли изредка встречаются люди с рыжими волосами, а ещё реже с тёмными. Это называют – аномалия. А ещё так звали ту крупную женщину в бюро продуктов, у неё на груди была малюсенька табличка, как и у всех нас и там было написано «Аномалия» и код семьи, вот его я не помню, но помню, что звали её Аномалия, потому что это слово я-то уж слышала множество раз.

А ещё я много раз слышала, впрочем, как и всё мы жившие в этом мире, с самого детства мы слышим истории о том, что мир был другим, крайне нам так, говорят, и мы другого не слышали.

Вот сегодня, нашей группе в академии рассказывали о великой трагедии, произошедшей вначале двадцать первого века. Странно представлять, как это было, совершенно необычно. Даже неугомонный Лето елозил на стуле, вслушиваясь в каждое слово. Меня поразило нереальностью того, что я услышала. О третьей наземной войне знал каждый, с самого детства. Об этом рассказывают так же часто, как и о том, какое чудо, что всё мы ещё живы… Мы живы и это чудо… чудо… Чудо было бы жить наверху. Сегодня нам показывали слайды о том, какого было жить там.… Наверху! Вот это чудо!

Раньше люди жили на земле. Я точно знаю. Моя прабабушка родилась еще, когда люди жили на поверхности.

У людей наверху был свет и вода в каждом доме, а ещё они могли обходиться совсем без домашних аккумуляторов у них светило… Как же это называлась? То, что освещало. Ну, как же этот прибор называется. Как же? Нет, ни прожектор, ни лампа, фонарь? Нет же.… Ох, я точно не смогу сдать «мироустройство». А это грозит тем, что слова мамы окажутся пророческими и быть мне до конца своих дней помощником почвоведа, разрыхляя землю, смешивая удобрения, пропахнуть гумусом. Вот так перспектива…

Мысли утекают дальше от бесперспективного, на мой взгляд, будущего, куда-то в прошлое, во вчерашний день, где в непривычной тишине нам рассказывали:

– Когда люди жили наверху, на земле, у них было всё! Они даже не платили за воздух, они просто дышали, – звучал где-то внутри голос профессора из академии. Трудно, конечно, представит это. Ну, как воздух может быть бесплатным? Кто же тогда платил за его очистку?

Сейчас приходится платить за воздух каждому, а ещё дополнительно покупать баллоны с очищенным воздухом без пыли. Но как это не платить за воздух? Тогда можно вообще не работать. Вот, я не могу сказать: «не буду работать в парниковой лаборатории. Знаете, это не то, чего я хочу». И меня моментально вычеркнут из реестра, а значит, и в мой дом будет поступать кислорода по вентиляционным трубам меньше на одну долю. Для меня не будет дотации на очищенный кислород. Вся моя семья задохнётся от астмы.

Не хочу думать об этом. Один, два, три… снова считаю до ста, сбиваюсь, перейдя рубеж за сорок.

Зачем люди уничтожили такой прекрасный мир? А голос профессора звучит всё настойчивей:

– Мир был совершенно другим. Люди жили на земле, на пяти континентах, разделёнными океанами. Огромная поверхность воды, которую невозможно перейти или переплыть самостоятельно. На этих континентах жило чуть больше семь миллиардов человек, образуя порядка двухсот стран. Их объединяли и разделяли языковые и религиозные особенности. Уровень жизни в странах также был неодинаков. Люди, живущие на поверхности нашей планеты, дружили и враждовали между собой.

Одни хотели завладеть тем, чем владели другие; страны нападали друг на друга, всё отстаивали свои интересы; никому и дела не было сохранить общий для всех свободный мир.

На земле было много воин, но самой страшной была «Третья наземная война». Мир стал другим без шанса вернуть и всё исправить. Каждый день теперь даётся человеку с колоссальным трудом.

– Так, что же произошло? – Спросить решился лишь один из нас.

Профессор, изогнув пурпурно накрашенные губы, удовлетворённо кивнула, словно ожидала этот вопрос, запустив следующий слайд:

– Человечество, не познав ещё такого горя, которое предстояло узнать тем, кто живёт сегодня, было совершено другим. Их действия часто были эмоциональными, экспрессивными, хаотичными, приводящие к весьма странным и сумбурным поступкам.

Выдерживая паузу, дала шанс рассмотреть нам синий шар с разноцветными полосами, ректор провела лазером по надписи «планета Земля вначале двадцать первого века, вид из космоса».

– Катастрофа произошла ещё в двадцать первом веке, тогда наша планета выглядела именно так! Людей на земле было в шестьдесят раз больше, чем сейчас, а стран и вовсе осталось лишь семнадцать. Наша страна на данный момент крупнейшая. Каждая из ста девяноста пяти стран двадцать первого века имела свой управляющий аппарат, принимающий решения от лица своих жителей. Это вам сложно понять. – Она встряхнула тёмными локонами, словно отмахивалась от назойливого насекомого.

– Между управляющими структурами стран было много нелепых, порой и абсурдных договорённостей, но были и те, что служили во благо всему человечеству. Нередко эти договорённости нарушались, провоцируя на конфликты, решаемые как дипломатическим способом, так и насильственным с применением разнородного орудия. Это были постоянные истории, испокон веков, нации отстаивали свои права и нарушали чужие. Те, кто из вас хорошо изучал историю и знают, что мироздание включает в себя деление на эпохи… – Она замолчала, окинув всю группу вопрошающим взглядом, ни один не отозвался. Наверное, профессор опять ожидала какого-то ответа. – Что ж, помните, предмет «Мироздание» является ключевым на аттестационных экзаменах.

Щёлкнув кнопкой пульта сменив слайд, тукнула пурпурной точкой лазерной указки в гущу людей на картинке.

– Одна из проекций войны близкая к подлинной! Люди гибли в войнах ещё до первой эры мироздания, а уж в период средневековья были случаи столетних войн. Жизнь людей преследовали боль, смерть, голод, разорение и несчастья, но по их вине.

– Как же она любит всё время кого-то упрекать, дед говорит, это была необходимость. – Шепнул мне Лето.

К слову, многие мальчишки увлекались историей и мой сосед Лето, уж точно из их числа. А его ворчливый дед может часами перечислять названия воин, даты, когда они начинались и оканчивались, кто был виноват, а кто был прав. Но мы так редко видели яркие, тем более раскрытые на пять метров картины, что всё внимание было захвачено иллюстрациями.

Профессор осекла Лето одним лишь взглядом, это она умеет, как никто другой. Парень вжал голову в плечи, демонстративно смотря на проекцию и только тогда, она продолжила:

– Одна из стран нарушила всё мыслимые и не мыслимые предосторожности, впервые массово применив страшнейшее оружие. Ужасней оружия не было применено ни разу до той поры. Оно было запрещено международными конвенциями. Пожалуй, вам ещё рано о конвенциях. – Она снова поджала губы. – В общем, одна из стран применила новейшее оружие.

Мадам перевела дыхание, словно сама присутствовала в то время, более столетия назад. И щёлкнув пультом, сменила слайд на тот, где падают снаряды. Затем на искажённые лица от боли, на кровоточащие раны людей.

– Никто и не мог предположить, что произойдёт подобное… – Обвела лазерной указкой женское лицо, искажённое криком. – Снаряды падали с неба, раскрываясь, в воздухе покрывали землю белым, словно пепел порошком. Всё, чего касался порошок, сгорало практически за секунды. Ветер разносил порошок на многие сотни километров, покрывая всё на своём пути этим проклятием.

– Что такое проклятие? – Лето почти подпрыгнул, задрав руку, за что был вознаграждён тем же недовольным взглядом.

– Это неважно, – отмахнулась профессор, вернувшись к иллюстрации.

– Мой дедушка тоже часто говорит «проклятие», но никогда не может объяснить, что это. – Группа захихикала, но окинутые сухим, прожигающим взглядом мадам, всё тут же утихли.

– Лето, проклятие – это как пожелание, но отрицательного характера.

– Пожелание? – Попробовал он на вкус. – То есть если я своей подруге желаю быть счастливой и здоровой, то проклятие, это когда я пожелаю ей болеть и быть несчастной? – Непроизвольно взгляды устремились в его сторону.

– Очень близко к этому, – задумчиво кивнула профессор.

– Ну, дедушка даёт. – Лето хлопнул рукой по пластиковому корпусу парты. – Получает, дед постоянно всем желает бед и несчастий?

– Для твоего дедушки это лишь безобидный фразеологизм, не имеющий смысловой нагрузки. – Профессор оперлась руками о небольшую кафедру.

– Фразеологизм? – Буркнул недоумённо Лето, рухнув обратно всем весом на стул.

– Нужно чаще читать то, что задают на дом. После лекции принесёшь свой плезис на проверку.

Сосед прикусил губу, явно решив впредь молчать. Профессор, перекинув взгляд на картинку, продолжила:

– Животные, и люди умирали от ожогов и удушья. Крики и стоны от боли заполняли собой мир. Страдания людей были ужасающими, если они не умирали от удушья, то их разъедали ожоги. Ветер так быстро разносил яд, что остановить это было невозможно. Число поражённых от удушья становилось столько, что их не успевали хоронить и многие лежали на улице, источая ядовитые пары. А воздух всё тяжелел и сгущался, дышать становилось всё тяжелей. Птицы падали замертво на землю, животные выли, люди стонали, мир взвыл от боли.

На слайдах мелькали разные картинки, из животных я знала только крыс, кошек, и были собаки, который выращивали в специальных вольерах, а птицы были мелкими, серыми и незрячими.

– Только тогда люди поняли всю трагичность ситуации, но было уже поздно. Яд практически уничтожил поверхность земли, сделав её непригодной для жизни. Яд под действием влаги впитывался в землю, растения гнили на глазах, превращаясь в труху, мир земли умирал.

– Мир, птицы, животные, люди, стоны, крики… – Я погружалась наконец-то в сон.

Я совершенно не выспалась. Сегодня снова аттестация. Больше всего боюсь, что нам придётся писать доклад на вчерашнюю тему. Зеваю, тру глаза. Мама ещё на кухне, всё так же, как обычно, она готовит дневные контейнеры всем нам.

– Как же всё это вынести? – Возмущается она чему-то. Выходит, утро не только у меня сложное. – Снова уменьшают квоты на воздух. Придётся покупать уже два дополнительных баллона. Видите ли, очередной очиститель вышел из строя. Хорошо им там под куполом!

– Тише, ты что! – Папа очень опасается подобных разговоров. Только если мама уж совсем распаляется и начинает, громко выказывать недовольство он шепчет почти беззвучно, шевеля лишь губами: «круго́м уши, всё слышат, и всё записывают».

– Да, пусть знают… – мама пыхтит, но всё же речевые обертоны спадают, переходят в едва уловимое бурчание, а затем она и вовсе умолкает, поджав губы. Наши родители, предсказуемы, так словно их кто-то записал на видео несколько раз и теперь включает, ну и изредка меняет по очерёдности их настроение. Вот сегодня мама в режиме закипающей воды в кастрюле, папа тот самый кусок льда, который всё это остудит. Остудил. Мама суёт ему в руки карточку, аккуратно укладывая контейнер с едой, флягу с водой и переносной баллон с чистым кислородом в сумку на длинной лямке.

Игнорируя происходящее, целую бабушку, она смиренно сидит, как, обычно в кресле с кислородной маской на лице. У неё астма, которая всё сильнее и сильней день ото дня.

– Проснулась? – Мама указывает мне на часы, затем на такой же набор, что только что утрамбовала в сумку отца. – Это твоё. Сама сможешь хотя бы контейнеры сложить в сумку?

Мне абсолютно не хочется ни с кем разговаривать, тем более, сейчас. Просто киваю.

– После работы сразу домой! – Мама явно не в духе и виной тому, наверное, не только квоты на воздух. Снова киваю. – Нам сегодня выдают чеки, мы с отцом идём в банк, затем в главный реестр. Нужно кому-то побыть с бабушками.

– Да, мама!

– И вычисти, наконец, аквариумы! – Кричит мне в спину в тот момент, когда я пытаюсь укрыться от неё в ванной. – Это единственное, что я прошу тебя сделать!

Налив воды в умывальник, записываю в ежедневник отчётов: 200 мл воды плюс 0.1 квт энергии, статья расхода = гигиена.

День предстоит тяжёлый, облачаюсь в серую форму из плотной ткани, нахожу сумку с учебным планшетом и кейс с рабочими инструментами. Контейнер с едой, баллон с водой едва влезают в сумку, кислородный же предательски никак не хочет уместиться так, чтобы ничего не выкладывать.

Пытаясь всё утрамбовать, провозилась лишних семь минут и плезнер настойчиво верещит в кармане. Вот, уж вредная штуковина, этот портативный разум.

– Бегу! – Кричу на ни в чём не повинный прибор. Ох, если бы он умел разговаривать, давно бы меня гневно отчитал за подобное обращение. Но, я же не специально, я люблю тебя мой милый плезнер, но сегодня ты меня раздражаешь.

Плезнер, это мобильное устройство, в котором, есть всё – от часов, ежедневника, телефона, до дневника с анализами и копией ежедневника расходов. У древних людей на земле были похожие устройства, но современные намного совершенней. Когда мы писали аттестационное сочинение в младшей группе, то всё писали про свет и воздух, а я писала про плезнер, где сравнила плезнер с электронной копией меня само́й. «Он более совершенный, чем человеческий мозг, важен как сердце для человека…». Сочинение мне вернули с большим знаком вопроса, родителей вызвали в академию, мама вздыхала, папа отводил глаза, пряча ухмылку, прабабушка, прочитав моё сочинение, расхохоталась: «Ну, ты и задала им. Пусть знают правду!». Что такого в моих детских мыслях такого уж сакрального, я так и не осознала, но сочинения я впредь писала, только обсудив с мамой содержимое и тему.

Мама часто повторяет мне: «Плезнер, это сложна штуковина, и очень опасная».

В этом она права. Шестьдесят лет назад один из ученных вживил это устройство в искусственное механическое тело, так был создан первый самостоятельный робот. Об этом я писала доклад несколько лет назад по предмету «механизация». Робот был признан опасным, так как стал подсовывать своему изобретателю неправильные расчёты с целью не показать, как много энергии потребляет. Изобретение забрали в лабораторию, всех обязали регулярно сдавать плезнеры на проверку в бюро контроля техники, а лимит электроэнергии значительно уменьшили. И имя учёного стало нарицательным, так теперь и говорят: «не будь М-К1833, не трать зря электроэнергию».

Недаром я это вспомнила сегодня утром, светильники под сводом жутко раскачиваются, угрожая погаснуть, а это грозит тем, что мы останемся в темноте, страшнее только удушье от пыли.

Раскачивающиеся светильники не редкое явление, но за последнее время, это становится всё чаще и чаще. Иду как можно, быстрей стараясь, избегать вида ламп.

– Третья, подожди. Третья! – Голос подруги догоняет эхом. Суетливая и долговязая с пепельно-серыми волосами и примерно такими же глазами, опаздывающая всегда, так что увидеть её спокойно идущей, это практически невозможно. Но она моя лучшая подруга. Дружим мы с тех пор, как начали ходить и говорить. Точнее, она говорит, а я слушаю, потому что энергии в ней больше чем в проводах.

Вот, у неё красивое имя Река. В отличие от моего, которое скорей из базового курса арифметики. Меня так и дразнили в академии «арифметическая переменная». Были бы у меня светлые глаза и обычное имя, как, например, Река или Луна, жить было бы куда легче. У подруги даже есть картинка на планшете с изображением потока воды, древние люди называли это – Река. Но у меня всё не как у всех: ярко-синие глаза, золотисто-рыжеватые волосы и необычное имя… Необычная семья, две бабушки, трое детей и имена не из реестра.

Обычно, когда рождается ребёнок, родители регистрируют его в главном реестре и как рассказывала сестра, перед родителями открывают редкую бумажную книгу, родители выбирают понравившееся имя для своего ребёнка, там даже помогают найти картинку, соответствующую имени. В этом есть что-то волшебное. У меня просто цифра «три». Никакого волшебства.

– Ох, почти до утра уснуть не могла, – охает подруга, поравнявшись со мной.

– Я тоже. – Выдыхаю. – Ты тоже всю ночь думала о последней наземной войне?