ПРОЛОГ

Посёлок Степной, детский дом-интернат, март 1956 г.

Мартовское солнце нещадно припекало спины двух девчонок лет десяти, взгромоздившихся на подоконник. Пока строгие воспитательницы пьют чай, можно и посачковать – паркет никуда не денется.

Девочки беззаботно болтали ногами и вели непринуждённую детскую беседу, время от времени откусывая от краюхи, что удалось стащить из столовой после обеда.

– Наташ, а ты своих родителей помнишь? – неожиданно спросила курносая девчонка.

– Ты что, Лен? У тебя температуры нет? – Наташа удивлённо посмотрела на подругу и шутливо коснулась ладошкой её лба.

Та увернулась, отталкивая руку:

– Нету у меня никакой температуры! – ёршисто воскликнула Лена.

– Ладно, не обижайся, – неумело извинилась Наташа и обняла подругу за шею. – Я ж знаю, что ты о родителях говорить не хочешь. Прости.

– Не хотела, – смягчилась Лена, – но вот вдруг захотела… Так ты помнишь их?

Наташа задумалась. Вопрос подруги застал девочку врасплох.

Воспоминания накрыли её потоком.

Вот они идут на первомайской демонстрации, а она, Наташа, – ей года четыре – счастливо улыбается и машет незатейливым букетиком.

…они с папой заходят домой после детского садика. Их встречает аромат свежеиспечённых блинов. В печке потрёскивают дрова. Уткнувшись в маму носом, Наташа вдыхает запах. Запах уюта. И нет в мире ничего роднее.

– Наташ? – позвала Лена обеспокоенно.

Наташа вздрогнула и тут же почувствовала, как по щеке, оставляя горячий след, покатилась слеза. Резко отвернувшись, она украдкой смахнула её.

– Наташ?.. – подруга коснулась её плеча.

– Помню, Лен… – сглотнув предательский комок в горле, наконец прошептала девочка.

– Кем они работали? – так же вполголоса спросила Лена.

– Папка – милиционером, а мамка – медсестрой, – ответила Наташа уже увереннее, а потом неожиданно для себя добавила: – Их убили. Когда мне было шесть лет.

Она посмотрела перед собой невидящим взглядом. Ладошки сами собой сжались в кулачки.

– Недавно я поклялась, что обязательно отомщу… – и спохватилась: – А ты своих помнишь, Лен?

– Неа, – глухо отозвалась та. – Даже фотографии не помогли.

И она протянула овальный кулон на золотой цепочке. Наташа открыла его. Внутри оказалось три фотографии.

На первой она без труда узнала саму Лену. Здесь подруге было от силы лет пять.

Со следующей фотографии, с оторванным уголком, улыбалась молодая женщина. Сомнений не возникало, это мама Лены – так они были похожи.

При взгляде на третью Наташа нахмурилась: фотокарточка, с которой серьёзно смотрел молодой мужчина, была перечёркнута крест-накрест. На обороте она прочитала: «Папа».

– Откуда это? – удивилась Наташа.

– Меня ж постоянно таскали к Нин Ванне, – в глазах девочки мелькнули злобные огоньки, и она затараторила, – в последний раз, ну, помнишь, как Вовка Чибисов окно разбил? – подруга кивнула. – Ну её позвали, а я там осталась. В кабинете её. Ну и стала листать свою папку…

Наташа ухмыльнулась. Нина Ивановна Петрова, директор детского дома, перед «воспитательной беседой» доставала папку с личным делом детдомовца и грозила отчислением – сказывался долгий опыт работы в школе. И каждый еле сдерживал улыбку: куда она могла отчислить? К родителям, которых нет? Или к родне, от которой скоро вернут обратно? Смех да и только. Грустный смех.

– …открыла я его, – продолжала Лена, – а там он. А внутри мамка на фотокарточке… Мой он, Наташ. Мой…

– Ах вот почему ты перестала хулиганить? – осенило Наташу.

– Ага! – радостно воскликнула Лена и тут же погрустнела. – Так-то ей незачем моё дело. А мамка моя была… как её… врачом для животных, а отец не знаю. И знать не хочу. Он мамку обманул.

– Это как? – только и нашлась что сказать Наташа.

– А вот так! – почти закричала подруга. – Безотцовщина я. И он за это ответит!

Девочка стыдливо, но при этом гордо зыркнула на подругу. Только Наташа хотела что-то ответить, как дверь одного из кабинетов открылась, оттуда выглянула воспитательница и грубо окликнула их. Вздрогнув, подруги соскочили с подоконника, схватили щётки и принялись старательно натирать полы.

Больше к этому разговору ни Лена, ни Наташа не возвращались. А через несколько месяцев, с разницей в неделю, подруг удочерили.

ГЛАВА 1

Райцентр Гагаринск, июль 1975 г.

«Не зря мне показалось, что в речке вода холоднее обычного… – думала Наталья Николаевна Бирюкова, следователь по особо важным делам, устало поднимаясь по лестнице. – Вот и простыла. Ну ты даёшь, Бирюкова! Только утро, а сил нет. Да ещё этот Ваагн мне на голову… Как будто проблем мало…»

Женщина громко вздохнула и мельком посмотрела через плечо на молодого мужчину, тенью следовавшего за ней.

– Ваагн Ваганович, вы на следствии-то были хоть раз?

– Был, – просто ответил тот, игнорируя язвительный тон вопроса.

– Расскажете? – недоверчиво поинтересовалась Наталья Николаевна.

– М-м… – замешкался молодой человек. – Да… Расскажу. Было это…

«Или?.. – её пронзила внезапная мысль, и Ваагна она уже не слушала. – Или?.. Но как это возможно?»

Ей вдруг вспомнилось, как это было тогда, несколько лет назад – почувствовать в себе, в своём теле новую жизнь. Будто бы за спиной вырастают крылья, и вместе с тем в голове сумятица: «А что дальше? А как?..»

А потом память подбросила день, когда врачи сказали, что она больше не забеременеет.

– …представляете, Наталья Николавна? – когда они преодолевали последние ступени, откуда-то издалека послышался голос Ваагна. И тут женщину повело в сторону.

– С вами всё в порядке?! – мужчина подхватил Бирюкову под локоть.

Наталья Николаевна буркнула в ответ что-то неопределённое и, невнятно поблагодарив, дёрнула дверь нужной квартиры.

Не разуваясь, оба направились в зал. Там стояли трое милиционеров и что-то негромко обсуждали между собой.

– Что тут у нас? – не здороваясь и не обращаясь ни к кому лично, спросила следователь.

– Убийство, – обернулся полноватый мужчина. Затем покосился на молодого человека за её спиной и поспешно добавил: – Наталья Николавна.

– Ах да, – спохватилась та, заметив взгляд мужчины, – это Ваагн Ваганович Абазян, выпускник школы милиции и с сегодняшнего дня наш непосредственный коллега. Ваагн Ваганович, – обратилась она уже к молодому человеку, – это Вячеслав Юрьевич Шутов, наш водитель.

– Можно просто Ваагн, – протянул руку Абазян.

– Шутов, можно просто Шутов, – пожал протянутую руку мужчина.

– С остальными познакомитесь по ходу дела, – она вновь повернулась к водителю и продолжила: – Убийство, говорите? Кого?

– Татьяна Ивановна Ломова, санитарка в больнице, – крикнул из кухни судебный медик.

– Слыхал, гля? – Шутов посмотрел на Абазяна. – Это Парамоныч. В каждой бочке…

– Кто обнаружил? – перебила Наталья Николаевна.

– Сожитель, Тетерин Сергей Алексеевич. Скорее всего, он и убил. Но говорит, что ничего не помнит, что и понятно – с таким-то перегаром, – нарочито официальным тоном доложил Шутов и добавил: – Гля…

– Где он?

– Да в соседней комнате заперли, гля, от греха подальше.

– А убитая, значит, на кухне, – следователь обвела помещение взглядом.

– Так точно.

От увиденного женщина чуть не осела. За свою, пусть и сравнительно недлинную, служебную практику насмотрелась на всякое, но убийство, совершённое с такой жестокостью, видела впервые.

Кровь была везде: на стенах, на столе, на серванте – даже на потолке виднелось несколько небольших пятен. Подавив рвотный позыв, Бирюкова собралась и сделала шаг к трупу.

Тело лежало на полу. Лёгкое платье жертвы, насквозь пропитавшееся кровью, было задрано. Огромная кровяная лужа, растёкшаяся под трупом, почти доходила до дверного проёма. И только сейчас Наталья Николаевна заметила, что наступила в эту лужу. Новая волна тошноты заставила её буквально бегом броситься в туалет.

Мужчины не сговариваясь переглянулись между собой, но промолчали. Повисшую паузу прервал Шутов:

– Мужики, гля, вы идите заканчивайте с осмотром, – и, еле заметно ухмыльнувшись, добавил: – И Ваагна с собой возьмите. У него, гля, сегодня боевое крещение, так сказать.

Он ободряюще похлопал Абазяна по плечу, легонько подталкивая его в сторону кухни.

– А я пойду, гля, Бирюкову проверю.

При виде истерзанного тела убитой Абазян застыл в тупом оцепенении. Брызги крови, труп, Парамоныч, беззвучно открывающий и закрывающий рот, – всё это Ваагн видел словно в замедленной съёмке.

– …Заснул что ли?! – медик тряс его за плечо.

– А? – мотнул головой молодой милиционер.

– Точно, заснул! – хохотнул Парамоныч. – Носилки, говорю, неси. Да Иваныча позови!

– Где? – ещё не придя в себя, выдавил Ваагн и машинально вытащил папиросу.

– Внизу они, внизу.

– Угу, – буркнул Абазян и направился к выходу.

– Гля, да шо ты всё ревёшь, Бирюкова?! – послышался из ванной растерянный голос Шутова, и Ваагн навострил уши. – Да нас с мужиками тоже чуть не вывернуло…

– Я, кажется, беременна… – словно не слыша мужчину, выдохнула женщина.

– Как беременна?.. – ошеломлённо переспросил тот.

– Вот так.

Повисло звенящее молчание. Абазян, казалось, дышал через раз, боясь выдать себя.

– Никто не должен знать, – отрезала следователь. – Пока что.

– Гля… Да я-то не выдам! – отозвался Вячеслав Юрьевич. – А остальным что скажешь?

– Вас же самих чуть не стошнило, – Наталья Николаевна выразительно посмотрела на Шутова. – А чем я от вас отличаюсь? Да, Юрич?

– И не поспоришь, гля!

Абазян ухмыльнулся и одновременно боковым зрением заметил фигуру справа.

– А носилки где? – недоумевающе спросил Парамоныч. – И Иваныч?

– Э-э… м-м-м…

Тут дверь ванной комнаты с размаха открылась и угодила Ваагну в левое плечо.

– Ваагн Ваганович? Простите! – спешно извинилась Бирюкова.

– Ничего-ничего, Наталья Николавна! – косясь на Парамоныча, ответил тот и показал папиросу. – Я это… Покурить.

– И за носилками, – напомнил судебный медик.

– Да-да, и за носилками!.. И за Иванычем.

– О, «Армения», гля! Губа у тебя не дура, Ваган! – покачал головой Шутов.

– Ваагн…

– Ещё раз прошу прощения, Ваагн Ваганович! – с нажимом на имя сказала следователь и бросила взгляд на Вячеслава Юрьевича.

– Ничего, Наталья Николавна, всё в порядке, – заверил Абазян. – Ну, я пойду.

– Да-да, – в один голос ответили все трое.

«Надо с ним поосторожнее, – пронеслось в голове у Бирюковой. – Но держится очень хорошо!»

А вслух она сказала:

– Ладно, продолжаем работать!

В комнату, где был заперт Тетерин, первым вошёл Шутов, за ним Бирюкова.

Несмотря на скудность обстановки, там было довольно-таки тесно. Напротив двери стоял старый письменный стол, под ним – стул: прежде он был со спинкой, а теперь из его сидения сиротливо торчали два штыря, и задняя левая ножка была короче остальных на пару сантиметров. Сбоку стояла табуретка. На окне, оборванный с одного края, висел тюль, когда-то белый. У стены располагалась железная кровать с замусоленным матрасом не по размеру. На ней лицом к стене лежал мужчина. Тетеря. Тетерин Сергей Алексеевич.

Наталья Николаевна осторожно приблизилась и увидела, что мужчина не спит.

– Там супружница его мёртвая, гля, а он мирно посапывает, – Шутов заговорил так неожиданно, что женщина вздрогнула.

– Не я это, – не меняя позы, ответил Тетеря потухшим голосом.

– Подозреваемый, сядьте, – приказала Бирюкова.

Мужчина медленно повернулся к вошедшим и, приподнявшись на локте, выдал:

– И не надо так кричать, гражданка следовательница.

– Ща я те так крикну, гля! – Шутов было двинулся с места, но следователь знаком попросила его не распаляться.

Кряхтя и ворча себе под нос, Тетерин уселся на край кровати.

– Давайте тогда попробуем начать сначала, – женщина подвинула табуретку ближе и устроилась на ней. – Я – Наталья Николавна Бирюкова, следователь по особо важным делам. Произошло убийство вашей сожительницы, Ломовой Татьяны Ивановны сорок пятого года рождения, совершённое с крайней жестокостью…

– Гражданка следовательница, – в голосе подозреваемого послышались жалостливые нотки. – Это не я. Вот те крест! – Тетеря перекрестился и посетовал: – Мне б похмелиться, голова чугунная, ваще не варит!

– Ну-ну, это мы ещё посмотрим, крест или не крест, – Наталья Николаевна открыла папку с блокнотом. – Для начала представьтесь, пожалуйста.

– Тетерин… Сергей Алексеевич… сорокового года рождения, – было видно, что каждое слово даётся ему с трудом.

– …года рождения, – пробубнила следователь, записывая. – Расскажите, что вы делали вчерашним вечером и минувшей ночью?

– Вчера у меня, это, выходной был, – сбивчиво начал Тетерин. – Ну я, это, и отметил. А шо, имею право! Попробуйте с моё помахать метлой! А Танька, ну то есть Татьяна, на работе была. Она санитарка в больнице, судна из-под лежачих выносит. Ну я без неё и начал. Стопку махнул, вторую… А Таньки-то всё нет. И шо-то так мне стало одиноко, шо прям из горла́ стал пить… А дальше… Не помню, хоть убей, гражданка следовательница! Ну хоть убей!..

– Когда обнаружили труп? – Наталья Николаевна пристально посмотрела на подозреваемого.

– Ну дык утром. Проснулся – во рту сушняк дикий! Еле доковылял до кухни, а там Танька… – Тетеря шмыгнул носом, – Татьяна то есть… вся в кровище лежит. Струхнул я. Думал, шо эта за мной пришла…

– Кто – эта? – перебила женщина.

Мужчина уставился на неё как на умалишённую.

– Белочка, – вздохнул он. – Ну белка.

– Угу, понятно. Что потом?

– Потом? Потом я кинулся вас вызывать. Ну то есть не вас лично, а милицию. Ну вы поняли, – Тетеря испуганно поднял на Бирюкову глаза, а потом еле слышно прошептал: – Это не я, гражданка следовательница. Не я.

– Мы разберёмся, вы или не вы, – строго ответила следователь, а затем обратилась к Шутову: – Вячеслав Юрич, можно уводить подозреваемого. Да, и Абазяна к этому привлеките. А я пока к соседям наведаюсь.

– Так точно, Наталья Николавна!

Он пропустил вперёд Бирюкову и снова запер Тетерина. Абазяна в квартире не было – работали только врачи скорой помощи.

Выйдя на лестничную клетку, водитель отправился искать Ваагна, а Бирюкова постучала к соседям. Тишина. Потом ещё пару раз – никто не открывал. Тогда она постучала в другую дверь. Точно такое же молчание.

И тут в двери оставшейся квартиры лязгнул замок.