© Шнитман-МакМиллин С.

© Рыбаков А.И., художественное оформление

© ООО «Издательство АСТ»

* * *

Светлой памяти

Екатерины Владимировны Эйлер

и моего любимого друга

Виктора Ефимовича Кельнера

Предисловие

Эта книга – первое расширенное исследование биографии и литературного творчества Георгия Николаевича Владимова на русском языке, хотя и не первая монография о нем. В 1999 году в серии публикаций о русской литературе в эмиграции, выпущенных Ягеллонским университетом в Кракове, было напечатано исследование Кристины Петшицкой-Бохосевич «В поисках подлинности. О прозе Георгия Владимова»^[1]. Оно включает биографические сведения о писателе, обзор и анализ его прозы и публицистики. Кристина Петшицка-Бохосевич посетила Владимовых в Германии, и Георгий Николаевич старался помочь ей в работе, хотя прочитать эту книгу из-за незнания языка он не смог. Небольшой объем работы Петшицкой-Бохосевич определен рамками серии, но эта серьезная монография – первое систематизированное исследование творчества Владимова, и в этом несомненная заслуга ее автора.

В 2001-м было издано развернутое эссе «Крепости и плацдармы Георгия Владимова»^[2], написанное критиком Львом Аннинским. Оно особенно ценно тем, что Аннинский, ровесник и друг Владимова, прекрасно воссоздает восприятие и воздействие книг писателя в контексте современной обоим эпохи.

О Владимове написаны сотни статей, многие из которых будут с благодарностью упомянуты в моем исследовании и в библиографии^[3]. Но значение его литературных произведений и его поразительная судьба настолько важны для истории русской литературы, культуры и жизни общества, что углубленное изучение его биографии и творчества представляется совершенно необходимым. Я надеюсь, что это исследование станет еще одной вехой, за которой последуют новые книги и статьи, посвященные творчеству замечательного писателя.

Об источниках и структуре книги

Я познакомилась с Георгием Николаевичем Владимовым в эмиграции, и наше общение было особенно интенсивным в 1997–1999 годах. Волею случая или судьбы я оказывалась в его орбите в моменты перелома или кризисов его жизни на Западе, когда ему хотелось говорить и нужен был собеседник: в самом начале эмиграции в Германию в 1983-м; в 1993 году, через несколько лет после разрыва с Народно-трудовым союзом российских солидаристов (НТС), когда изоляция и неблагополучие были особенно острыми; и в конце 1990-х после смерти жены Наталии Евгеньевны Кузнецовой, когда одиночество в Нидернхаузене казалось ему почти невыносимым.

В этот период и до получения жилья в Переделкине он несколько раз в год приезжал на недельку погостить к нам Лондон. Каждый раз я спрашивала, хочет ли он выступить в университетах или в русских клубах, но он предпочитал, чтобы визиты оставались частными. Стараясь развлечь и отвлечь его, я проводила с ним почти все время. Я уже думала о написании книги. Во время одного из своих приездов Георгий Николаевич, отвечая на мои вопросы, наговорил на магнитофонную пленку пятичасовой рассказ о своем творчестве и насыщенной событиями жизни. Запись шла с перерывами, так как мы отвлекались на прогулки, чаепития, походы в музеи и магазины, семейные ужины и застолья с друзьями. При этом мы постоянно разговаривали, Георгий Николаевич вспоминал и рассказывал, и я всегда после этого делала для себя заметки. Он также составил для меня хронологию событий своей жизни. В результате в моих руках оказался совершенно неупорядоченный, но бесценный материал – жизнь и целая эпоха, рассказанная голосом незаурядного человека и прекрасного писателя. Впечатление от его личности – сложной, яркой, крупной и поразительно талантливой – не ослабело с годами. Мои попытки отстраниться, «остраниться» и написать книгу, придерживаясь принятых академических канонов, оказались бессмысленны и неплодотворны. Из текста исчезали его живые слова и суждения, его реакции, его живое присутствие и теплота – доверенный мне писателем поразительный рассказ о себе и своей судьбе. Поэтому я решила, что должна сохранить и воспроизвести как можно больше от личности самого Владимова, каким он остался в моей памяти и жизни.

Владимов передал значительную часть своего архива в Forschungsstelle Osteuropa (Исследовательский центр Восточной Европы) Бременского университета. Многие материалы этого архива, как и сохранившиеся в РГАЛИ, были использованы при написании этой книги.

Важный источник представляют письма и свидетельства современников и друзей: Василия Аксенова, Льва Аннинского, Владимира Войновича, Бориса Мессерера и других. Мемуарный очерк Марины Владимовой «Мой отец Георгий Владимов» бесценен рассказом о последних годах его жизни.

Владимов был человеком чрезвычайно активным в гражданской жизни, и в его судьбе преломились самые значительные события сложной эпохи, повлиявшие на развитие его характера и таланта. Его жизнь неразрывно связана с его прозой, и поэтому структура моей работы определилась как биографическое повествование, чередующееся с главами, в которых анализируются основные литературные произведения: повести «Большая руда» и «Верный Руслан», пьеса «Шестой солдат», роман «Три минуты молчания», рассказ «Не обращайте вниманья, маэстро» и последнее произведение – роман «Генерал и его армия». Ссылки на неоконченную повесть «Долог путь до Типперэри» можно найти в главах «Волчонок Берии» и «Поход к Зощенко».

Рамки работы

Две большие области творческой жизни Георгия Владимова остаются за пределами этой книги.

Первая – критика, в которой он начал свою жизнь в литературе. Некоторые статьи 1950–1960-х годов, которые он считал наиболее удавшимися, входят в последний, четвертый том его собрания сочинений, но это лишь небольшая часть материала. В молодости основным источником существования Владимова были внутренние рецензии, хранящиеся в архивах периодических изданий. Так как он был необычайно талантливым критиком и его статьи раскрывали очень многое в литературном процессе и атмосфере эпохи, можно надеяться, что исследование этого материала будет проведено.

Вторая – общественно-политическая публицистика Владимова и анализ многочисленных интервью с ним. Часть материалов опубликована в четвертом томе его собрания сочинений, а также книге «Бремя свободы» и статьях периодических изданий – газетах «Русская мысль», «Московские новости», «Литературная газета», в журнале «Знамя» и других. Много публикаций, записей и выступлений Владимова на политические, социальные и литературные темы хранится в архиве радиостанции «Свобода»^[4]. Это отдельная обширная область творческой и общественной деятельности писателя, требующая многостороннего анализа политических, социальных и литературных процессов 1983–2003 годов. Она интересна не только для историков литературы, но и для социологов, культурологов, политологов. Их совместные усилия в изучении этой стороны творчества Георгия Владимова могли бы дать очень интересный результат для понимания не только литературного наследия писателя, но и веяний и перемен переломной эпохи последних десятилетий его жизни.

Технические примечания

1. Все литературные тексты цитируются по четырехтомному собранию сочинений Владимова, выпущенному в 1998 году в Москве издательством «NFQ/2Print»^[5]. После каждой цитаты в круглых скобках цифрами указываются том и страница текста. Это относится также к публицистическим и документальным материалам, вошедшим в собрание сочинений.

2. Все цитаты, воспроизведенные курсивом в кавычках, – прямые слова Г.Н. Владимова, записанные мною во время встреч с ним. В некоторых случаях, когда цитаты длинные, они выносятся из основного текста и после них стоят в скобках инициалы «ГВ».

3. Несколько глав сопровождаются «Архивными приложениями». После цитат из них в основном тексте в скобках стоят буквы «АП» и дается ссылка на главу.

4. После всех цитат из материалов архива Forschungsstelle Osteuropa в скобках стоят буквы «FSO». Архив Владимова пока не каталогизирован, поэтому дать более конкретные указания на хранение отдельных документов не представляется возможным.

5. В редких случаях воспоминания Г.Н. Владимова об отдельных мелких деталях, рассказанные мне и другим людям, не совпадают. В этом случае я привожу свой вариант, но в сноске упоминаю о расхождении.

6. Все письма, воспроизведенные в тексте, приводятся в оригинальной орфографии и пунктуации.

Глава первая
Камушек в небо

 
Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом,
Золотой мой, недолгий век.
 

Александр Галич. Песня об Отчем Доме

Георгий Николаевич Владимов (Волосевич) появился на свет в Харькове 19 февраля 1931 года. «Русские писатели складываются из половинок и четвертинок», – ответил Владимов на мой вопрос о родителях. Его мать Мария Оскаровна Зейфман – еврейская «половинка» – родилась в 1902-м в Полтаве в интеллигентной семье с давней традицией женского образования. Бабушка Дона Янкелева^[6] Лернер, окончив медицинские курсы при Харьковском университете, практиковала акушерство. Образованная и очень музыкальная, она обожала поэзию и кинематограф. Дедушка Ошер Мовьевич Зейфман занимал солидный пост в страховой компании «Россия». Их дочери Мария и Ида учились в лучшей женской гимназии города и играли на рояле. Старшая, Мария, с детства обожала Пушкина и сочиняла стихи.

По воспоминаниям Марии Оскаровны^[7], родители ее были не особенно религиозны. Но каждую пятницу с восходом первой звезды зажигались семь свечей в серебряной меноре и сервировался обильный ужин, на который приходил овдовевший сослуживец отца. После ужина мать и девочки музицировали. Более строгие еврейские ритуалы, молитвы и кошерная еда связывались только с нечастыми посещениями бабушек и дедушек.

Благополучный быт семьи оборвался с началом Гражданской войны. Страховая компания прекратила свое существование, и Ошер Мовьевич сменил несколько мест работы: колбасная фабрика, обувная, банк – предприятия закрывались одно за другим. Дона Янкелева опять занялась акушерством, по вечерам иногда подрабатывая тапером в кинотеатре. Семья ходила в кинематограф бесплатно, что было радостным развлечением в тяжелые времена. Родителям новый режим совершенно не нравился. Ошер Мовьевич вздыхал и помалкивал, а импульсивная Дона Янкелева досадливо охарактеризовала советскую власть – «Холера!»:

Этим же словом бабка, и когда жила с нами после войны и была уже в полном склерозе, реагировала на все разговоры о происходящих в стране безобразиях. И голос ее делался все более пронзительным, а интонация агрессивной. Мать ее осаждала, шикала на нее, даже покрикивала, а я внутренне как-то усмехался и сочувствовал (ГВ).

В отличие от родителей, Мария Оскаровна врастала в новую жизнь с доверием и энтузиазмом. Став активной комсомолкой, она ездила по деревням, организовывала курсы ликбеза среди крестьянства и участвовала в выпуске клубных газет. «Буржуазное происхождение» мешало ее поступлению в университет. Но два года поработав на заводе подсобной рабочей, она «опролетарилась» и в 1922-м была принята на филологический факультет института народного образования в Харькове, который окончила в 1928 году с дипломом преподавателя русского языка и литературы.

Ее атеизм и культурная ассимиляция были добровольными и полными. Убежденная комсомолка, а потом и коммунистка, она верила в пролетарский интернационализм, считая национальную и религиозную принадлежность уходящим пережитком прошлого. Владимов рос с матерью, и важно отметить, что элементы бытовой и религиозной еврейской культуры полностью отсутствовали в его жизни и воспитании, и он долго не осознавал себя евреем. Поэтому события и личные последствия, связанные с атмосферой и преследованиями евреев во время «борьбы с космополитизмом», оказали на его судьбу и образ мыслей особенно сильное и тяжелое влияние.

Родители встретились в институте. Своевольная Мария, к ужасу родных, отказав накануне свадьбы жениху, ушла к Николаю Волосевичу, и в 1929-м они поженились в городке с симпатичным названием Изюм. Через полтора года родился сын Георгий, Жора, как его стали называть в семье. Когда мальчику было восемь месяцев, родители вернулись в Харьков и поселились в старом Павловском районе, по адресу улица Октябрьская, дом 8. Это была окраина города, где к маленьким домикам тесно прилегали сады.

Отец писателя, Николай Степанович Волосевич, наполовину поляк, наполовину белорус (владимовские «четвертинки») родился в Харькове в 1905 году. О его семье крестьян, мелких лавочников и торговцев известно очень немногое, в основном из писем Марии Оскаровны 1930–1931-го (FSO). В период ее беременности и первое время после рождения сына они жили с семьей мужа. Несмотря на все ее старания, отношения, особенно с золовкой и свекром, сложились очень неблагополучно, по мнению Марии Оскаровны, из-за общей низкой культуры свойственников и их открытого «черного юдофобства», на которое она очень жаловалась в письмах к подруге. Муж не был близок со своей семьей, и в ее отношения с родными вникать не хотел.

Николай Степанович был личностью яркой, одаренной и с явной авантюристической жилкой. Он увлекался современной литературой, прекрасно владел белорусским, польским и украинским языками и дружил со многими литераторами. Учитель и журналист, он публиковал критические статьи о литературе в харьковских газетах. Рукопись его неоконченного романа пропала во время войны, когда соседи растащили из опустевшей квартиры все, вплоть до бумаги: «…кто на растопку печей, кто на обертку для селедки».

Николай Степанович был непоседой и мечтал о путешествиях. Он категорически отказывался понимать, почему жена не желает оставить крохотного сына на попечение своих или его родственников и разделить с ним радости дальних странствий. Он оказался очень влюбчивым и время от времени отправлялся в путешествия по югу России или Кавказу с очередной подругой, бросая дома жену с маленьким ребенком. Для Марии Оскаровны это было чрезвычайно тяжелое и во многом унизительное время. Родители расстались через полтора года после рождения сына, сохранив «цивилизованные», по выражению Владимова, отношения. Оба души не чаяли в первенце, поэтому мальчик видел отца часто, проводил с ним много времени и «травмы развода не почувствовал».

Зимой 1934-го Мария Оскаровна с сыном переехала ближе к центру, на Журавлевку. Ее родители перебрались в Харьков и поселились неподалеку. Дед, поступив на службу бухгалтером в очередную контору, сделался «настоящим мичуринцем». Он выращивал на специально отведенном участке овощные гибриды, и его творчество казалась маленькому Жоре волшебством. Дедушка возил свои плоды на какие-то выставки, о нем писали в газетах, он получал призы, и внук, гордясь им, хвастался детям во дворе: «Мой дедушка – фей! Ему за тыкву медаль дали!» – выведя в четыре года гибрид Золушки с Мичуриным.

По словам Владимова, первым отчетливым детским воспоминанием была обида. В три года он решил забросить на небо, представлявшееся ему твердью, найденный во дворе красивый камушек. Бросив свое сокровище необычайно, как ему казалось, высоко, он несколько секунд пребывал в неописуемом восторге. Результатом был большой синяк на лбу и долгий безутешный рев от боли и от обиды: «Чистая символика, у меня потом всю жизнь так и бывало. Думаешь, добрался до неба, а получаешь по лбу…»

В квартире, где он жил с матерью, постоянно работало радио, и мальчик невольно прислушивался к нему, возясь со своими игрушками. Матери, уходившей в магазин или по делам, часто приходилось оставлять его в комнате одного. Трехлетним малышом 1 декабря 1934-го Жора услышал по радио новость, значения которой не понял. Но слово «убит» и весь тон сообщения поразили ребенка, и он, как мог, передал содержание матери: так Мария Оскаровна узнала об убийстве в Ленинграде Сергея Мироновича Кирова. Мальчик навсегда запомнил ее реакцию: «…ужаса от происшедшего и, как мне даже тогда почувствовалось, какого-то беспокойства. Я помню, что мне вдруг стало страшно, и я заплакал». Оба, каждый на своем уровне, интуитивно уловили смысл происшедшего, о чем впоследствии писал К. Симонов^[8]: «…трудно представить себе, какой страшной силы и неожиданности ударом было убийство Кирова. Во всей атмосфере жизни что-то рухнуло, сломалось, произошло что-то зловещее»^[9].

Частые игры в одиночестве способствовали рано развившемуся интересу к чтению, которое стало любимым занятием мальчика с пяти лет. Доступные детские книжки были быстро проглочены, после чего Жора стащил с материнской полки роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Попытки Марии Оскаровны отвлечь сына от преждевременного чтения успехом не увенчались. Книга была преодолена, а мнение пятилетнего критика высказано матери решительно и категорично: «Интересно про войну. А там про любовь всякую, нежности – очень скучно. И даже непонятно, зачем он это написал, только испортил…» Возможно, это раннее чтение пробудило его прошедший сквозь всю жизнь интерес к военной истории.

В 1934 году Мария Оскаровна получила место преподавателя русского языка и литературы в Харьковском кавалерийском пограничном училище имени Дзержинского, принадлежавшем ведомству НКВД^[10]