9

На истории Алла с интересом наблюдала, как одноклассники, открыв рты, слушают лекцию о борьбе с религией в годы становления Советской власти. Учитель с рвением декларировал своё согласие с расстрелом священников и подрывом православных храмов.

“Зачем он так кипятится, отстаивая позицию неверия? – поражалась Алла. – Мы давно уже маршируем под знаменем коммунизма. Любому ребёнку известно: поп – это смешно, церковь – то, что давно пора снести, креститься и молиться – пережиток прошлого. А взрослому попробуй скажи, что Бог есть, – с должности слетит, статус – “долой” и презрение общества – гарантировано”.

Постепенно её мысли ушли в сторону семьи, где взгляд на религию был единственным камнем преткновения. Иногда мама аккуратно говорила о Боге, но всякий раз встречала жёсткий отпор со стороны папы.

Чем старше становилась Алла, тем больше прислушивалась к маминым доводам. Как-то в разговоре по-душам та рассказала, что будучи в оккупации, её мама – бабушка Аллы – постоянно читала молитвы, по выходным вместе с детьми ходила в церковь. И всегда была абсолютно уверена, что только благодаря Божьей помощи никто из семьи не погиб в те страшные годы.

Алла стала чаще просить маму рассказывать, как случайные на первый взгляд события при ближайшем рассмотрении оказывались звеньями одной цепи, созданной какой-то могучей, неведомой силой.

Однажды за ужином она спросила:

– Мам, а меня крестили, когда я родилась?

– Нет… Нельзя было.

– И сейчас нельзя. И правильно. Незачем “опиум для народа” распространять, – убеждённо процитировал папа.

– А я хотела бы креститься, – продолжила дочка.

– Только через мой труп! – с полной серьёзностью ответил тот.

Мама невольно вздрогнула от расхожего выражения, которое теперь упоминали по делу и без дела.

– Меня тут же со службы уволят. На гражданке-то опасно, а в армии – точно церемониться не будут, – добавил отец.

Тот диалог на кухне преследовал Аллу с начала осени.

– Покровская! Отвечай! – откуда-то извне прозвучал голос историка.

– Извините, я не расслышала вопрос, – промямлила она, вздрогнув.

– Садись! В следующий раз поставлю два в журнал. Похоже, десятый “А” полагает, что апрель – самое время портить себе аттестаты!

***

После школы Алла с Ирой возвращались домой, весело болтая. День выдался удачным. Пятёрки за контрольную по НВП, зачёт по физике, отлично сданный диалог по английскому.

На подходе к дому Алла заметила у своего подъезда скорую.

– Ир, пойду побыстрее, вдруг это к нам, – встревоженно проговорила она.

– С чего ты взяла? В подъезде пятнадцать квартир.

– Ни с чего не взяла, просто пойду.

Алла побежала к дому, потом по лестнице на четвёртый этаж. Запыхавшаяся, она остановилась, чтобы достать из рюкзака ключ. Заметив, что дверь приоткрыта, толкнула её и вбежала. Из прихожей увидела: в комнате на диване лежит отец, врач производит какие-то манипуляции, а мама ни жива ни мертва, держась за спинку стула, стоит рядом.

– Что с папой? – испуганно зашептала Алла.

– Девочка, тише. У твоего папы сердечный приступ, – строго ответил врач.

В подъезде затопали. Вошли санитары с носилками.

– Доктор, может быть, дома его полечить? – с мольбой простонала мама.

– Только госпитализация! Как можно скорее! – беспристрастно ответил врач и, обратившись к санитарам, распорядился: – Больного – в машину!

Дрожащими руками мама достала из комода документы, машинально сунула их в сумочку. Слегка опираясь на худенькую руку дочери, пошла к машине, ссутулившись, будто под тяжестью груза.

Алла плыла, как в тумане. “Папочка! Мой милый папочка! – накатывало внутри. – Как он оберегал нас с мамой от излишних забот и переживаний. Что же случилось?”

Отец Аллы вёл здоровый образ жизни и гордился, что в ведомственной поликлинике от него нет ни одного обращения по болезни, а в карте стоят лишь отметки о прохождении плановых медосмотров.

В госпитале МВД отца на каталке увезли в реанимацию. От мамы в приёмном отделении требовались лишь его документы.

– Всё. Поезжайте домой. В палату вас всё равно не пустят. Вот телефон – звоните завтра, – сказала медсестра, завершив формальности с бумагами.

Алла ладонью свезла со стола визитку. Подняв обессилившую от страха и волнения маму, повела ее к выходу.

Пахнуло прохладным весенним воздухом, дышать стало легче. Добрались до остановки. Через несколько минут пришёл почти пустой автобус. Ехали молча.

***

– Аллочка, пожалуйста, принеси аптечку и стакан воды, – слабым голосом попросила мама, как только они вошли в квартиру.

Выпитые одна за другой три таблетки успокоительного дали незамедлительный эффект – мама, едва добравшись до дивана, легла прямо в платье и тут же отключилась.

Алла была как в забытьи. Головная боль гвоздем впивалась в затылок, усиливая душевные муки. Держась за стену, дошла до соседней комнаты, с трудом стащила с дивана большую подушку, которая сейчас казалась неподъемной. Вернувшись, заботливо подсунула её маме под голову. Так же, в чём была, легла рядом, прижалась. Стала представлять, как сейчас врачи колдуют над папой, как завтра они с мамой поедут в госпиталь его навещать, как он снова будет весело шутить… С этими мыслями провалилась в тревожный, беспокойный сон.

1

0

В семь прозвенел будильник. Мама встала, причесалась, закуталась в шаль, в которой обычно выбегала на улицу.

– Ты куда? – встревоженно спросила Алла.

– Звонить… В госпиталь…

– Подожди, я – с тобой.

Алла вскочила с дивана, побежала в прихожую. Натянула сапоги без молний на босу-ногу, накинула пальтишко с капюшоном. Сунула руку в карман и, достав визитку, протянула её маме.

Ближайшая телефонная будка была у торца дома. Мама сняла трубку, опустила монетку, суетливо вращая диск, набрала номер. Послышались длинные, заунывные гудки. Ответа не было. Дрожащей рукой нажала на рычаг. Повторила всё заново. Длинные гудки возобновились. Напряжение нарастало. Женский голос на другом конце провода ответил:

– Госпиталь МВД.

– З-з-здравствуйте! Скажите, пож-ж-жалуйста, как чувствует себя Покровский? – запинаясь от волнения, спросила мама. – Его при-при-везли в реанимацию… вчера вечером.

На мгновение воцарилось молчание. Алла снова услышала голос в трубке, но он стал тише – невозможно было ничего разобрать.

Лицо мамы побелело, трубка выпала из руки и, болтаясь на металлическом проводе, издавала теперь короткие гудки. Мама припала к стеклянной стене узкой телефонной будки, начала медленно съезжать вниз, не в силах удержаться на слабеющих ногах.

Алла бросилась, чтобы её удержать.

– Мамочка! Что с тобой?! Что с папой?!

– Папы больше нет, – еле шевеля губами, прошептала мама.

– Как нет?! Что ты говоришь?!

– Он умер… – как приговор произнесла мама и потеряла сознание.

Разум Аллы сопротивлялся – не хотел принимать случившееся.

“Папа умер… Папа умер… Нет – это неправда!” – стучало в голове, отзываясь дикой болью.

Мама как будто сразу постарела; без чувств она безвольно сидела на полу телефонной будки. Рядом валялась визитка.

Не помня себя от отчаяния, Алла выскочила на улицу.

– Помогите! Пожалуйста! Пожалуйста! Помогите! – неистово кричала она.

Двое прохожих подбежали к отчаявшейся девчушке, взывающей о помощи, подхватили её маму под руки, помогли подняться. Хотели вызвать скорую. Мама вяло мотнула головой.

– Мамочка, мамочка, я с тобой… – как в бреду, шептала Алла, стараясь хоть как-то поддерживать маму, которая, опираясь на провожатых, отрешённо шла до подъезда, потом – до квартиры…

***

Три последующих дня Алла смотрела на всё вокруг, как сквозь мутное стекло. Суета: организация похорон, траурная процессия, кладбище, глубокая яма, куда под душераздирающую музыку опускают гроб, венки, опоясанные чёрными лентами, море цветов и слёзы, слёзы, слёзы…

Поминки: родственники, друзья-сослуживцы, соседи. Говорят много добрых слов о папе, потом много выпивают; вскоре начинают болтать между собой о разном, а потом и вовсе забывают зачем собрались, – обсуждают ремонты в квартирах, планы на отпуск…

“Скорее бы всё это закончилось…”

После поминок – опустевшая квартира. Теперь они с мамой вдвоём: растерянные, в один миг потерявшие опору, совершенно опустошённые и обессилевшие от свалившегося горя.

Мама обняла Аллу, стала нежно гладить по голове.

– Милая, да у тебя седые волосы! Много седых волос! – всхлипывая, заговорила она. – Маскируются в белокурой шевелюре, но вблизи видны…

В этом отчаянном всплеске Алле открылось, насколько мама чувствует её горе – горе дочери, в одночасье утратившей любимого отца. Мама тихо плакала, но Алла не могла её успокоить – из огромных голубых глаз тоже текли слёзы.

Долго-долго сидели, обнявшись.

Мама выпила успокоительное. Легла на диван. Алла села рядом.

– Дочка, ничего не бойся – мы с тобой справимся, – голос прозвучал неожиданно спокойно и убедительно. – Ты сдашь экзамены, поступишь в институт. Встретишь свою любовь и будешь счастлива.

– Мама, я хочу креститься, – твёрдо сказала Алла. – Помнишь те слова папы?

– Да. Ещё тогда я испугалась… Молила, чтобы они не стали пророческими… Нельзя было так испытывать Бога…

Она закрыла лицо руками, но сдержала слёзы, не желая, чтобы её страдание передалось дочери. Через мгновение глаза прояснились, по лицу скользнуло подобие улыбки.

– Обязательно подумаем, как тебя окрестить, – пообещала она, крепко обняв дочь.

11

Тиски горя сжимали крепко. Алла понимала, что мысль о трагедии будет преследовать ещё долго. “Так с ума можно сойти! – с ужасом думала она. – Надо как-то отвлечься. Хорошо, что завтра в школу – это, как спасательный круг”.

Утром, войдя в класс, она читала на лицах одноклассников искреннее сочувствие. Такое в их классе случилось впервые, и ребята не знали, как себя вести. Некоторые, уловив на себе взгляд Аллы, опускали глаза. Другие подходили, осторожно заговаривали, пытаясь найти нейтральную тему.

Алла не возражала, когда Гоша, сместив Илью с законного места, сел с ней за парту. Видела, что тот хочет немного расшевелить её. Для начала он прошептал, как на днях Илюха на географии Австрию с Австралией перепутал. Однако эта история не показалась Алле забавной. К наброску нелепого карикатурного портрета учительницы на салфетке, стянутой из столовки, она тоже отнеслась спокойно.

Надломленная смертью отца, за эти дни Алла почувствовала себя намного взрослее, серьёзнее. Забавы сверстников больше не трогали, ребячество казалось странным. Но всё же она была благодарна Гоше за человеческую заботу, которая помогала хоть немного отвлечься от гнетущих мыслей.

Усилием воли Алла попыталась углубиться в учёбу. Приободрилась, когда поняла, что это удаётся. Пропущенного материала оказалось много. Теперь, чтобы всё наверстать, надо было полностью сосредоточиться.

После школы она спросила подругу:

– Ир, можно приду к тебе домашнюю делать? Дома тяжко.

– Конечно, приходи! – обрадовалась Ира. – Родители на работе, Дэн на тренировке – в тишине поучим… Так пойдём сразу!

***

Ира накрыла обед. Сидя за столом в уютной кухне, Алла рассказывала, как всё произошло. Подруги тихо плакали.

– Знаешь, Ал, я всегда завидовала, что у тебя такие родители, – проговорила Ира, утирая слезы. – Какие лыжные походы твой папа устраивал для вас с мамой! Я однажды тоже ходила. Никогда не забуду! А всей семьей – на каток! А каждое лето – на море! Даже к йоге он тебя приобщил?

– Ты откуда знаешь про йогу? – испуганно спросила Алла.

– У тебя около магнитофона увидела стопку фоток с упражнениями.

– Шею защемляет, когда долго за уроками сижу… Папа принёс комплекс “Крокодил”… – начала оправдываться Алла, зная, что заграничные духовные практики под запретом.

– Да ты не переживай. Никому не скажу. Я от твоих родителей балдею. Меня вот только в учёбу носом тычут…

– Зря ты так, Ир. Они о тебе тоже заботятся, – чуть слышно сказала Алла, глаза её снова наполнились слезами.

– На тебя и голос никогда не повышают, а мне даже ремнём прилетало. Тебя били хоть раз? Ты ж далеко не идеальная. Да и в детстве не всегда же слушалась, шалила, как все?

– Нет, не били. Мне тихим голосом строго говорили что-то вроде: “Не делай так, а то будешь наказана и сидеть в своей комнате одна”. Я не понимала, что значит “будешь наказана”, но представляла огромное чудовище, которое может броситься и разорвать на мелкие кусочки. И вот, чтобы от него спрятаться, изо всех сил старалась выполнять требования родителей сразу, научилась понимать их с полуслова, даже со взгляда.

– Всё равно ж бывало что-то не так. Что тогда?

– Тогда оставляли в комнате одну. Со мной не разговаривали и вообще не замечали, будто меня не существует. До сих пор – это мой самый большой страх.

– Что именно?

– Изоляция. Тогда – в детстве – мой мир просто рушился. Я плакала и думала, что больше никому не нужна; мечтала, чтобы со мной оказалась бабушка или чтобы куклы стали живыми – уж они-то точно меня любят и пожалеют, – Алла грустно улыбнулась от воспоминаний о своих наивных детских желаниях. – В общем, чувствовать себя одинокой – самая страшная катастрофа.

Ира помолчала в задумчивости, потом твёрдо заключила:

– Ну, уж лучше так, чем ремнём.

– Ир, даже поверить не могу, что такие интеллигентные люди, как твои родители, могут детей ремнём воспитывать.

– Ещё как могут. Чуть что не так – отец сразу за коньяк, а потом давай нас с Дэном гонять.

– А мама?

– А что мама? Верещит, что мы неблагодарные! Они для нас из кожи вон лезут – всё покупают, а мы даже учиться не хотим, как им надо.

– Мрак какой-то! А разве твой папа пьет? – удивилась Алла.

– Не то чтобы пьет, но коньячок каждый вечер потягивает. А твой отец совсем не пил? – спросила Ира, заваривая в пузатом фарфоровом чайничке травяной сбор.

– Только по праздникам. Родители приглашали друзей, или мы в гости ходили. Детям всегда накрывали в соседней комнате. Мы только тосты слышали, но как взрослые выпивали – не видели. Сами в настольные игры играли или во дворе бегали.

Хлопнула входная дверь.

– У нас гости?! – донёсся из прихожей радостный возглас Дэна.

Скинув куртку, он вбежал в кухню.

– Чай ещё не пили? Отлично! Я – с вами!

– Ты же с тренировки! Пообедай сначала, – на правах старшей настоятельно проговорила Ира.

Но брат уже достал с полки огромный именной бокал, вслед за которым на стол отправились две ажурные чашки из тонкого фарфора. Вскоре кухня наполнилась терпкими ароматами мяты и смородины.

Дэн вытащил из холодильника слоёный черничный торт. Большими треугольниками разложил на десертные тарелки с нежно-розовыми цветочками по краю – от того же сервиза, что и чашки с чайником.

– Как красиво сервировал, – отметила Алла. – А кто у вас печёт?

– Мама, – ответил Дэн. – Ирка тоже умеет, но ей некогда – она всегда уроки зубрит.

– Да заткнись ты, – цыкнула сестра.

Он не отреагировал. Подвинул тарелочку с тортом ближе к гостье.

– Ал, попробуй, как вкусно.

За десертом, слушая весёлую болтовню Дэна и наблюдая за их короткими безобидными перепалками с сестрой, Алла думала, как здорово иметь друзей – таких открытых, понимающих, способных к состраданию. Жизненные силы потихоньку возвращались, как и решимость воплотить все свои планы. И не только ради себя, но и для мамы – только так дочь сможет поддержать её.

Алла встала из-за стола.

– Ребят, спасибо! Вы такие классные! Жаль, что не успели ничего выучить. Надо домой, скоро мама с работы придёт, не хочу её одну оставлять.

– Я провожу, – сказал Дэн, выходя из кухни следом за Аллой.

– Только потом сразу домой – наши тоже скоро заявятся, – предупредила Ира.

– Нет, нет! Я сама дойду, – решительно отказалась Алла.