Глава 1

С той поры она знала, что красота – это отверженный мир. Мы можем встретить ее лишь тогда, когда гонители по ошибке забудут о ней. Красота спрятана за кулисой первомайского шествия. Если мы хотим найти ее, мы должны разорвать холст декорации.

Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия

Грозовые облака низко стелились, все время угрожая обрушиться на землю мощным потоком дождя. Земля намокла и больше не принимала воду, как будто протестуя против такой погоды.

Алиса в который раз задалась вопросом: зачем она сюда приехала? Этот пригород провинциального городка не был ее родным краем, – здесь жила бабушка, к которой она переехала, когда проблемы в семье перелились через край терпения и грозили потопить ее саму. Мать зациклилась на своих чувствах, обвинениях, бесконечных рыданиях, уже совершенно не заботясь о том, как весь этот поток неконтролируемых эмоций отразится на дочери. Впрочем, когда ее это особо беспокоило?.. Отец был против развода, но и он начал терять терпение и переехал в гостиницу.

Алиса больше не могла жить в этом доме скорби и печали, видеть все время убитую горем мать – неумытую и непричесанную, совершенно потерявшую интерес ко всему, кроме своих страданий, сделавшую из ситуации свой крест, а из себя – великомученицу.

Причина семейной драмы была донельзя тривиальна, но от этого не легче. Разлад произошел, когда мать узнала, что муж ей изменил. Он сделал это по глупости, совершил ошибку, у него никогда не было постоянной любовницы или кого-то в этом роде. На очередной выездной конференции его охмурила одна из сотрудниц, приняв долгую задушевную беседу с ней за флирт, и он как-то очень по-глупому повелся на весь дальнейший спектакль, приведший его в ее номер.

Потом его мучили ужасные муки совести. Он надеялся, что жена никогда не узнает о его минутной слабости, но она узнала, и, как водится, по вполне банальной причине. Та самая сотрудница позвонила ей домой и нагло сообщила: «Вы мешаете нашим отношениям, нашему счастью, мы встретили друг друга и теперь просто без ума. Но вас он боится бросить, поэтому будет лучше, если вы уйдете сами и не будете препятствовать нашему счастью».

Сказать, что Елена была расстроена, – это ничего не сказать. Бывшая актриса местного театра, она и так обладала неистовым темпераментом, и любая ерунда способна была вызвать бурное проявление эмоций. С тех пор как она ушла из театра и полностью посвятила себя семье, дом стал ее новой сценой, а все домашние – зрителями. Но ей не хватало драмы в жизни. Роль, которую ей больше всего нравилось играть в театре, в реальной жизни оказалась невостребованной – она дремала внутри нее, поджидая подходящего случая, который позволил бы развернуть весь талант и выразить всю глубину чувств.

Елена не была равнодушным человеком в жизни. Играя роль, она не подменяла реальные эмоции сценическими страстями – скорее доводила настоящие чувства до апогея, до полного накала, до грани, до остроты лезвия бритвы. И все было бы ничего, если бы она не ставила эти чувства и все возможные их проявления выше самой ситуации, породившей их. Сама жизнь – уникальная, интересная, неоднозначная и сложная – влекла ее только потому, что позволяла выплеснуть эмоции, а что будет там, за сценой, в реальной жизни, подбрасывающей проблемы, которые как-то нужно решать, – об этом она не думала, полностью сосредоточившись на своей игре.

Знакомые ее часто осуждали и называли эту потребность в демонстрации эмоций показухой и наигранностью. Но она была безвинной жертвой самой себя: уйдя из театра, она на самом деле не уволилась со сцены – и продолжала играть. «Пожертвовав карьерой» ради семьи, она превратила домочадцев в зрителей моноспектакля под названием «Елена в собственном доме», и ее муж и дочь каждое утро молились, чтобы сегодня она проснулась с хорошей ролью в голове.

Алисе приспособиться к таким чудачествам матери было несложно. По складу характера она была очень покладиста, не любила ссор и скандалов, поэтому пыталась подстроиться под любую ситуацию. Она старалась в целом себе не навредить, но и не выказывать своего неприятия, дабы не вызывать конфликтов. Таким образом, она как бы растворялась в окружении, подстраивалась под него, экономя свои чувства. Алису крайне тяжело было вывести из себя, и нелегко было понять, что же она на самом деле чувствует. Стараясь никого не обидеть и быть очень приятной для собеседника, она нередко соглашалась с тем, с чем была на самом деле не согласна, и была бы просто счастлива, если б разговаривать вообще не пришлось, а можно было только улыбаться. Она и увлечение выбрала очень подходящее – игру на виолончели, в которой полностью растворялась. Когда она играла, ей не нужно было заботиться о том, что о ней подумают, так как никто не обращал внимания на самого музыканта – ее только слушали.

У нее был очень ровный характер, не в пример столь эмоциональной и чуть экзальтированной матери. Казалось, та, будучи беременной и постоянно испытывая резкие перепады настроения, от радости и гармонии до ненависти и полного отчаяния, через пуповину забрала все эмоции своей дочери, обесцветив ее характер.

После рождения дочери эмоции Елены достигли полного накала. Материнский инстинкт и появившиеся вместе с ним новые обязанности на время поменяли вектор поклонения Елены с самой себя на ребенка. Но она столь ярко проявляла свои эмоции в отношении Алисы, так громко восхищалась неуверенным «агу-агу», проклюнувшимся зубиком, первыми шагами, с таким упоением рассказывала знакомым, бабушкам и мужу, что с ними происходило в течение дня, что неожиданно все внимание переносила на себя и свои рассказы – вместо того, чтобы позволить своей дочери купаться в нем. И хоть Елена искренне удивлялась и восхищалась малюткой, всеобщий интерес к персоне матери вдохновил ее на последовательное выстраивание нового образа – и она вдруг начала «играть мать». Везде: на детской площадке, в педиатрическом центре, в детских кружках и так далее – она с удовольствием знакомилась с другими мамочками, и начиналось: «О боже, вы еще не знаете моего чуда и что она еще умеет!..»

Алиса росла послушным и беспроблемным ребенком, если такое определение уместно по отношению к детям. Со временем девочка почувствовала, что, какие бы эмоции она ни проявляла, как бы ни выражала радость и удивление или нетерпение и злость – все тонуло в матери, в ее бесчисленных восклицаниях, каждый раз новых, в зависимости от того, на какой эпизод роли она была настроена в этот момент. Алиса как-то постепенно, незаметно для себя решила, что проявлять свои настоящие чувства бесполезно. Все равно мама тут же вскрикнет (испуганно, радостно, восторженно, гневно, умилительно и так далее), по-своему определит настроение дочери, поведает окружающим об этом, и все будут счастливы.

Она помнила это удивленно-вопросительное выражение лица матери, когда сказала, что не хочет идти на новое развивающее занятие, столь популярное в мамочкиных кругах, но совершенно не интересующее саму девочку. Она прочитала в глазах Елены такое разочарование, которое просто невыносимо было вытерпеть, – и согласилась пойти. А потом согласилась на танцы, которые так нравились маме. Потом на кружок прикладного искусства, где рисовали акварелью и маслом, вышивали и занимались прочим рукоделием. И наконец, игра на виолончели – о, это действительно ей очень понравилось!

Конечно, Елена любила свою дочь, уделяла ей и ее развитию очень много времени, но исполнение роли было едва ли не главной ее задачей.

Отец же семейства, Марк, был тихим и спокойным человеком. Его воспитала очень строгая мать, поэтому он навсегда усвоил принцип: женщина в его жизни имеет главенствующую роль, и он беспрекословно должен выполнять все, что она пожелает. Он никогда не вмешивался в домашние дела, вопросы воспитания, полностью отдав бразды правления в своей семье человеку, который и сам-то не понимал, куда править. Он был счастлив, что у него такая красивая, пусть и слишком эмоциональная жена, замечательная дочь, вполне презентабельная работа, позволяющая обеспечивать их жизнь без особых излишеств, но и без нужды в чем-либо.

То, что случилось, совершенно выбило Марка из седла. Вся его понятная и размеренная жизнь вдруг разлетелась на части, и он совершенно не знал, что делать. Он никогда не сталкивался с серьезными проблемами, – самым сильным потрясением для него было узнать, что существует смерть, когда ушел из жизни его отец. Но Марк тогда был еще молод и быстро успокоился, став центром заботы своей матери, продолжив учебу и обычную студенческую жизнь. О том, что нужно делать, столкнувшись с настоящими неприятностями, он никакого понятия не имел и стал просто ждать, надеясь, что все каким-то чудом разрешится само.

Но время шло, а разрешаться ничего не собиралось. Жена тянула из него все соки, обвиняя, уничтожая взглядом и длинными монологами о том, кто он такой и что он сотворил с ее, их жизнью. Терпеть это становилось все тяжелее. Постепенно Марк и сам поверил, что он просто чудовище и недостоин жить рядом с женой и дочерью, что он никогда не сможет искупить своей вины перед ними. Теперь и дочь, его единственная отрада, уехала к бабушке, оставив их один на один решать свою проблему.

Однако решать никому и ничего не приходилось. Елена упивалась своею драмой, находя в ней все большее вдохновение, и уже подключила к спектаклю всех знакомых, которым с упоением рассказывала о том, как он с нею поступил, и тем самым еще больше растравливала свою рану.

Хотя именно в этом Елена и находила утешение. Рассказывая о случившемся, о своих чувствах, она как бы говорила не о себе вовсе, – абстрагируясь и играя роль самой себя, отодвигала реальность и снимала с себя ответственность за разрешение сложившейся ситуации. Как будто из-за кулис должен был неожиданно выйти режиссер и дать новый текст. Тогда все станет понятно, все за нее решится самым правильным образом, а она будет опять на высоте – или великодушно простит мужа, или отвергнет его яростно и окончательно, или бросит все и уедет в другой город… Но сценария нового у нее не было, и ею все больше овладевала какая-то безысходность, эмоции скудели с каждым днем, хотелось забытья и прежней жизни, но, как все вернуть, она уже не представляла.

Дочь уехала. Муж, не выдержав нападок Елены и очередного показательного сбора его чемоданов, в один из таких вечеров все-таки взял приготовленные чемоданы (а не стал спокойно их разбирать) и уехал, оставив записку, что остановится в местной гостинице, и если жена захочет поговорить, то сможет его там найти.

И тут случился раскол, разделивший их жизнь на отрезки «до» и «после»…