© Мосолова С. С., 2022

© Оформление. ОДО «Издательство "Четыре четверти"», 2022

1

С самого утра небо затянулось тяжелыми, серыми тучами, стало низким и скучным. Ветер был северным, холодным. Срывал с деревьев последние листья, вихрем кружил их по переулку и разбрасывал за околицей по земле.

«Что-то в этом году совсем ранняя осень, и теплом толком не нагрелись, все лето дожди лили. А теперь вот осенние пришли, – думал Михаил, открывая гараж, – а у меня левый дворник опять не работает. Вчера поленился установить, а сейчас, нате вам, полился, родимый».

На землю упали первые крупные капли, затем сразу дождь пошел ливнем. Мужчина выехал на дорожку. Бегом вернулся закрыть гараж, за минуту успел промокнуть.

– Что ты будешь делать, – с досадой выругался.

Минуту смотрел в окно, решая, вернуться домой или ехать в город к двоюродному брату, как обещал. Еще раз недовольно что-то пробурчав, завел машину, напряженно всматриваясь в мутное лобовое стекло, выехал на дорогу.

Печка, поурчав, заработала нормально. Приятели давно подсмеивались над его привязанностью к этой старой машине. Мужчина отшучивался, отмалчивался, но продолжал на ней ездить. Не в его характере посвящать посторонних людей в историю, что заставляла беречь старенькую «Ниву».

На дороге сгущался туман. На миг почудилось, словно машина плывет в дождевых облаках. Он включил ближний свет. Закурил. Странное, тревожно-волнительное чувство, пришедшее рано утром, не покидало.

«Старею, видать, – усмехнулся он, – сентиментальность появилась. Сроду мелодрамы эти не смотрел, а вчера и покурить не вышел, пока кино не кончилось».

Он отвлекся на дорогу. Сбавил скорость на всякий случай. Даже светофор в этом густом тумане горел расплывчато и загадочно. На въезде в город, с другой стороны дороги, на остановке под крытым козырьком кто-то был. Он еще раз посмотрел туда. На лавке, как взъерошенный воробьишко, подняв ноги и обхватив колени руками, сидел пацаненок. «Совсем еще ребенок, лет десять, не больше, – подумал Михаил, – но у этого ребенка совсем не детский взгляд».

– Словно отбившийся от стаи волчонок, а березу никак не срубят, – пробормотал он и снова подумал о мальчишке и сгоревшем от молнии в прошлом году дереве около остановки.

С братом дела закончил быстро. От предложения остаться на обед отказался. Выпил только стакан чая с печеньем и выехал назад. Дождь не утихал. Туман рассеялся, но все вокруг оставалось в сером мареве. Людей по-прежнему было мало. Женщина на краю дороги несмело махнула рукой.

– Сама не знает, нужна ей машина или нет.

Он посмотрел в зеркало. Дорога была пустой. Только одинокая фигура этой женщины под дождем. Он, досадуя на себя, дал задний ход.

– Куда вам?

– Вы такси?

– Нет, мы не такси. Вы будете продолжать мокнуть или ответите мне.

Она растеряно улыбнулась ему.

«Заигрывает, что ли?!» Пожалел, что вернулся за ней.

– Да залезайте уже, – раздраженно и грубо бросил он, – не подходящая погода для разговоров.

Она села в машину вся мокрая, насквозь пропитанная осенью. Чуть улыбнулась ему, словно извиняясь за свою нерешительность.

– Мне нужна остановка у сгоревшей березы, – сказала она.

Тревога мелькнула в ее глазах.

– Я знаю туда дорогу, – добавила быстро и поправила мокрую прядь волос.

– Я тоже, – отозвался Михаил, – понимая, что уже не сможет высадить ее, потому что по пути.

«Остановка у сгоревшей березы… – мысленно повторил он, – но почему не название района, улицы? Не местная?»

Но не спросил, промолчал. Какое ему дело?

– Пристегнитесь.

Она пристегнулась. Сцепив пальцы рук, напряженно смотрела в окно. Было видно, что сильно волнуется.

«На кой ляд ей остановка нужна, – опять удивился он, – да еще в такую погоду, – может, чокнутая? Да вроде не похожа. Нормальный вид. Обыкновенный. Только мокрый».

– Такой туман сильный, как бы не проехать, – негромко сказала женщина, не отрывая взгляд от окна.

– Не проедим, – отозвался он, – не здешняя, что ли? – спросил все-таки.

– Да нет. В Березовке мой дом.

«И живет в соседнем лесничестве. Только я ее не помню. Хотя сейчас многие уезжают, приезжают, не живется людям на одном месте».

Он включил радио. Но женщина, о чем-то подумав, решительно обернулась к нему и сказала:

– Нужно выключить радио.

– Почему? – удивился он.

– А вдруг он закричит, а мы не услышим.

– Кто закричит?

– Андрейка, – сказала так, словно он был сто лет с ним знаком.

Он послушно выключил радио, еще раз подумав, что баба малость не в себе.

Когда до места осталось немного, женщина, тоже поняв, что они подъезжают, снова обратилась к нему:

– Скажите, по этой дороге каким автобусом до Березовки доехать можно?

– Автобусом доехать до самой Березовки можно, да только вечером. Два рейса в день. Утренний ушел, а вечерний в половине шестого. Есть проходящие, только с дороги еще три километра топать.

«Значит, не местная», – мелькнула мысль.

– В Березовке живешь, а как автобусы ходят не знаешь?

– Недавно живу.

Они подъехали к остановке. Женщина торопливо отстегнула ремень безопасности, вытащила из сумки кошелек.

– Спасибо вам. Возьмите.

Он посмотрел на деньги. Что-то такое было в этой попутчице необычное. Он сам не мог понять, почему медлит, не уезжает.

«У всех свои истории, свои тараканы в голове», – подумал. Отказался от денег, объяснив, что просто подвозил по пути и осторожно закрыл за ней дверь.

Стекло запотело. Левый дворник не работал. Он, ругаясь, вышел из машины, чтобы закрепить этот проклятый дворник. Посмотрел на остановку. В тумане был еле виден ее силуэт. Она сидела на лавочке под козырьком и плакала. Он досадливо крякнул и пошел к ней.

– Что случилось? – без всякого такта, с раздражением в голосе спросил он.

– Его снова нет… Значит, уже не будет…

Слезы текли у нее из глаз, перемешивались с дождем на лице.

– Андрейки нет? – уточнил он.

Она согласно кивнула.

– Я вчера приезжала, ждала все утро. И после обеда, до темноты сидела. Он сказал или сегодня, или завтра буду тебя, меня значит, ждать на остановке у сгоревшей березы. В поезде из окна он ее увидел и назвал это место.

Действительно, вдоль дороги проходил железнодорожный путь и место хорошо просматривалось.

«В поезде из окна увидел… Буду ждать… Кино какое-то!»

Женщина ладонями вытерла лицо, поднялась.

Михаил предложил:

– Если вы в Березовку, я подвезу. Сам в ту сторону еду.

Внезапно он вспомнил того пацаненка, который, как воробей на жердочке, сидел здесь утром. Его осенила догадка.

– Этот Андрейка, он ребенок? Мальчишка лет десяти?

Она застыла на миг, затем спросила:

– Вы его видели?

– Сидел здесь рано утром.

Женщина выдохнула.

– Езжайте. Я буду его ждать.

Михаил пожал плечами, пошел к машине. Завел. Включил фары. Отъехал. На остановке с другой стороны дороги показалась фигура ребенка. Тогда он вышел и побежал в ту сторону. Мальчик стоял, прислонившись к столбу. Худенький, мокрый с головы до ног, с красным от холода носом и испуганными, заплаканными глазами.

– Ты Андрейка? – спросил ради формы.

Мальчик только успел согласно кивнуть, а он уже схватил его на руки и быстро пошел обратно к машине. Усадил на заднее сиденье, просигналил ей и включил заднюю скорость.

Оренбургская область. 1967 год

– Танька! Окаянная девчонка! Вот ведь божье наказанье! Иди-ка сюда.

– Чево, баушк?

Танька высунула нос и один глаз из-за угла дома, ладошкой держась за выбеленную стену.

– Сама знаешь, чево! Опять цыпленка задушила?! Я тебе говорила не подходить к наседке!

Танька насупилась, шмыгнула носом. В глазах показались слезы.

– Он же такой маленький, такой желтенький! Я его так прям хотела прижать! А он… А он… Он совсем не шевелился, – малышка в голос заплакала.

Бабушка тихо вздохнула, вытерла руки о фартук, поманила внучку.

– Иди сюда, горе луковое. Смотри, руки все в цыпках. Иди, умывайся. Сейчас мать за тобой приедет.

Притихшая Танька заревела еще громче:

– Я не хочу домой! Я здесь останусь! Там дядька меня опять в угол на горох поставит!

– Чего такое говоришь?! Какой еще горох придумала? Никто тебя никуда не ставит.

– Ставит, ставит! – упрямо твердила девочка, размазывая грязными ручонками слезы по щекам.

– Придумываешь ты все! – сердито отмахнулась бабушка, – чего не сочинишь, только бы домой не ходить.

– Пусть не ходит, – на пороге дома показался дед Андрей, – что ты, мать, в самом деле. Не хочет она домой, значит, нехай здесь остается.

– Я разве против?! – бабушка опять рассердилась, – дык как ее оставлять? Я в школу пойду убираться, а она опять убежит как в прошлый раз. И снова ее искать будем! Танька ведь неугомонная!

– Я уже не убегу! – вставила она, внимательно слушавшая разговор, дергая для убедительности бабку за юбку.

– Знаю я, как не убежишь, – не сдавалась бабушка, – даже старую бабушку Дуню заставила по оврагу лазить, искать тебя!

Маленькая Танька ответила:

– Да нет! Это баба Дуня ходила в овраг головастиков ловить. Их там так много!

– Что ты с ней будешь делать?! – бабушка удивленно подняла руку, – головастиков моя мать ходила ловить…

– Ладно, оставайся. Смотри у меня! Еще раз убежишь или сарафан порвешь, сразу в детский сад тебя отдадим. Там и воспитатели хорошие, и детей к школе правильно готовят, – говорила она уже мужу, – а тут вчерась слышу, мать ее буквам учит: – Это бы, это гы. Я ей – мам! Щас уж по-другому говорят и учат…

Но Танька уже не прислушивалась к их разговору. Она увидела, как соседский Сережка Калинин пробирался украдкой мимо их двора.

«Это он за сладким горохом идет, который у деда Василия над оврагом растет», – сообразила Танька и вприпрыжку побежала к лазу в заборе, чтобы тоже успеть полакомиться сладким горошком.

А в доме, приехавшая с работы мать девочки, уставшая, невыспавшаяся после ночной смены, засыпая на стуле, пила на кухне чай с сухарями.

– Ты, Зинка, какая-то прям полинявшая вся, – жалея дочь, вздыхала бабушка.

– Будешь тут лощеной… Щас смену отстояла, а мастер говорит, что сменщица заболела, в день опять выходить надо. Отпросилась отдохнуть хоть до обеда, я ведь дочку неделям не вижу. После обеда опять на работу ехать нужно…

– Да ты, Зин, поспи, поспи тута. На моей кровати отдохни. Чего тебе домой ехать, время терять? – сказала баба Дуня.

– Как Танька? – спросила совсем сонная мать.

– А чего ей сделается-то, – успокоила бабушка, – вон, в овраг с Сережкой побежали, – взглянув в окошко, добавила она, – не переживай, ей здесь хорошо.

– Знаю, что хорошо… Спасибо, хоть вы все мне помогаете.

– Как же не помогать, дочка, – отозвался дед, – ведь она у нас без отца растет. У остальных плохие ли, хорошие, а все же оба родителя имеются.

– Да… – помолчав, печально крякнул дед, – жалко мне Володьку, хороший был человек, чистый. А Таньку как любил! А вот поди ты, и года ей не исполнилось, а его уж похоронили… Бог хороших тоже забирает, так мать твоя говорит, – кивнул он в сторону бабы Дуни. А за Таньку ты не думай дюже. Пусть у нас живет пока. Ты сама молодая еще, дочка, налаживай свою жизнь. А внучке у нас место найдется. Здесь ее дом.

Зина благодарно кивнула. Вспомнив, сказала:

– Аню, сестру, видела в трамвае. Она у вас Таньку на выходные заберет. Они все с пацанами ее в цирк в воскресенье пойдут. Московский цирк в Орск приехал. Еще сарафан ей Манька новый пошила. К Аньке придет, тогда и примерит его на Таньку.

– Пусть съездят. А вечером в воскресенье я сам к Нюре схожу и Таньку домой приведу, – согласился дед.

Уже засыпая, Зина думала про Таньку: «Не дочь, а сын полка какой-то».

2

– Ты о чем мечтаешь? После школы куда поступать будешь?

– Чего мне мечтать? Я в девятый класс не собираюсь. Если получится, то в педучилище поступлю. У нас в городе нету. Я в Бузулук поеду. Выучусь и буду в садике воспитательницей работать. Хорошо! Тепло.

– Всю жизнь?!

– Чего, всю жизнь?

– Всю жизнь будешь в одном садике сидеть?

– Да уж прыгать по разным садикам не буду. Поближе к дому найду, туда и устроюсь. И детей своих в группе держать буду. Хорошо ведь.

Танька задумалась.

– Не знаю… Тебе, наверно, хорошо.

– А тебе нет?

Толстушка Настя полезла в портфель, достала пирожок.

– Хочешь половину?

– А с чем он?

– С повидлом.

– Нет. Я с повидлом не люблю.

Настя откусила, жуя, спросила:

– А ты куда после школы? Ты же хорошо учишься, наверно, сразу в Москву, в институт поступать поедешь?

– В Москву, конечно, хочется… Только, знаешь, сколько там таких хорошисток? Пруд пруди! Я думаю, что в Свердловск поеду. В литературный хочу поступить. На факультет журналистики.

– Точно! – кивнула головой Настя, облизывая липкие пальцы, – ты же у нас с пятого класса редактор стенгазеты. И стихи твои в городской газете печатали. Ты легко поступишь!

– Пусть трудно, лишь бы поступить! Звонок! Пошли скорее, на урок опоздаем!

Подружки побежали в класс.

Вечером Танька случайно подслушала разговор матери с отчимом.

– В этом месяце опять занимать надо, до получки не дотянем, – говорила мать. – Меня с Игорьком в больницу кладут на обследование. Вы с Танькой вдвоем останетесь.

– Нам не привыкать. Главное, чтобы сын здоровым был. Чтобы вылечили его врачи.

– Вылечишь тут! – раздраженно отвечала мать, – твоей зарплаты только поесть хватает! А Таньке нужно пальто новое, у старого рукава совсем короткие стали. И школы еще два года! А потом она в институт собирается! А кто ей оплачивать будет этот институт целых пять лет?! Мы сейчас едва концы с концами сводим!

– Зин! Зря ты так. Таня хорошо учится. Даже в нашей газете ее печатали. И на собраниях хвалят. Если мы институтов не кончали, пусть хоть она образованная будет.

– Помолчи ты! Образованной будет! Много эти образованные получают?! Копейки! Я на своем заводе больше ихнего имею! Пока она свою первую зарплату получит, мы без штанов останемся!

– Ты не права. Ольга Федоровна помогает. Посылки с одеждой отправляет и ей, и Игорьку. Мне даже неловко.

– Присылает, потому что Танька ее внучка. И больше у нее никого нет. Ведь никто не просит. Сама присылает. А Таньке лучше бы в этом году в училище поступить и хорошую специальность приобрести, чем о литературном институте мечтать.

Танькины щеки стали пунцовыми. Она всегда думала, что мать не против ее планов на будущее. «Хороший мой, папка, – со слезами на глазах думала девочка, – хоть не родной, а все равно меня защищает!».

Обида застилала глаза, солеными слезами текла по щекам.

– Если нет денег, значит, не пойду в девятый класс. Поеду с Настей в Бузулук учиться на воспитателя!

На выходные она пошла ночевать к деду с бабушкой. Еле сдерживая слезы, рассказала об услышанном разговоре и своем решении. Бабушка, подперев щеку ладошкой, грустно вздыхала, молчала. Дед покряхтел досадливо, покурил. Успокоившись, обнял внучку.

– Ну и не беда. Писателей теперь много развелось… А если ты в Бузулук хочешь ехать, тогда поступай лучше в лесной техникум. Бывал я в Бузулуке. Там в гражданскую Чапаевская дивизия стояла… Друг у меня там жил закадычный, он тоже этот техникум заканчивал. Лесничим много лет работал. Все его уважают. В лесу живет, свежий воздух, грибы, ягоды.

Всю ночь Таньке снился лес с грибами и ягодами.

В конце лета она поехала с Настей в Бузулук. Настя провалила вступительный экзамен и вернулась домой. А Танька легко поступила в техникум и стала студенткой. Эти студенческие годы были, пожалуй, самым счастливым и беззаботным временем в ее жизни.

Бузулук. 1978 год

Активная, смышленая, симпатичная Танька была на виду в техникуме. Влюбчивая по натуре, она просыпалась в комнате общежития первой из девочек, с улыбкой вспоминая вчерашний день, щурила зеленые глаза навстречу дню пришедшему. Уже с утра она была в кого-то влюблена, и хорошее настроение не покидало ее. Учеба давалась легко. Кроме учения, была драматическая студия и походы в редакцию городской газеты, где печатали ее романтические стихи. Еще нужно было успеть выучить текст для ведущей праздничного вечера в техникуме. Дел хватало. И ничего, что практически никогда не было денег в кошельке. Первого числа получали стипендию и шиковали три дня. Потом ходили друг к другу в гости по всему общежитию в надежде, что кто-то получил из дома посылку с печеньем, а кто-то привез картошку. Жилось весело и интересно. Так пролетел первый курс. И лето прошло быстро. Бабушка по отцу пригласила ее на все лето к себе в Подмосковье. Девушка с удовольствием приняла приглашение и чудесно провела время; посещая все московские театры, на которые доставала билеты. С одинаковым интересом смотрела и серьезные спектакли, и легкомысленные оперетты. Как губка впитывала все культурные новинки днем, а вечерами, слушая рассказы бабушки о своих прадедах и прапрадедах, видела в коротких летних снах туманные образы великолепных дам и кавалеров, улыбавшихся ей из далекого XVIII века.