С благодарностью Нине Карапетян

Китайская притча о хрупких игрушках

Как-то в одно селение пришел и остался жить старый мудрый человек. Он любил детей и проводил с ними много времени. Еще он любил делать им подарки – прекрасные игрушки. Они были всем хороши, только слишком хрупкие. Как ни старались дети быть аккуратными и осторожными, их новые игрушки часто ломались. Дети огорчались и горько плакали. Проходило какое-то время, мудрец снова дарил им игрушки, но еще более хрупкие, чем предыдущие.

Однажды родители не выдержали, пришли к нему и спросили:

– Ты мудр и желаешь нашим детям только добра. Но зачем ты делаешь им странные подарки? Игрушки так прекрасны, что не играть с ними невозможно. Дети изо всех сил стараются их сохранить, но они все равно ломаются, и дети плачут.

– Пройдет совсем немного лет, – ответил старец и улыбнулся, – и кто-то подарит каждому из них свое сердце. Пусть они заранее научатся беречь прекрасное, дорогое и очень хрупкое!

Вероника Томилина захлопнула книгу и посмотрела на полочку секретера, где находилась ее коллекция крошечных стеклянных игрушек. Она началась с совенка – пестрого стеклянного шарика, величиной с ягоду вишни. К шарику в виде вытянутых капелек были приделаны маленькие крылышки, ножки и забавные бровки домиком. Прозрачный желтый хвостик был похож на детскую лопаточку, а глазки, белые бусинки с черными точками зрачков, очень лукаво поблескивали. Совенка однажды принес Нике отец, чтобы порадовать – она тогда долго болела ангиной. Потом мама Алла подарила прозрачного слоника с голубоватыми ушами и весело задранным вверх хоботком, величиной куда меньше совенка. А после Ника уже сама покупала на свои карманные деньги разные фигурки. Главным критерием была миниатюрность. На полочке стояла маленькая оранжевая коровка с тонюсенькими рожками, симпатичный черный щеночек с белыми ушками, полосатый кот с самым хитрющим выражением усатой мордочки, пятнистая лягушка и лисичка с хвостом, похожим на оранжевый леденец. Конечно, Ника уже вышла из того возраста, когда играют в зоопарк или цирк, и потому игрушки спокойно стояли на полке, но даже просто чистить их надо было очень осторожно. Именно стирая пыль, Ника нечаянно обломила у белочки лапки, которыми та сжимала золотой орешек, и хвостик у голубой губастой рыбки. Отец приклеил белочке и рыбке отломанные части, но место склейки прозрачных фигурок все равно бросалось в глаза, и потому увечные игрушки были задвинуты вглубь полки на второй план и, возможно, здорово грустили.

Ника представила свое собственное сердце в виде леденцово-прозрачной вещицы, которую исполосовывали клеевые шрамы: вроде оно и целое, но в любой момент готово снова развалиться на части. Никино сердце разбил одноклассник Глеб Долинский. На новогодней дискотеке все медляки он танцевал с ней, потом, провожая до дому, долго сжимал в своей ладони ее пальцы и предложил встретиться в следующее воскресенье, чтобы поехать кататься на лыжах в Парголово. Он даже назвал время, когда с вокзала отправляется электричка, и пообещал, что будет ждать Нику возле платформ у киоска с сувенирами. Задыхающаяся от невыразимого счастья Ника не могла не согласиться. Глеб, высокий, спортивный, черноволосый и яркоглазый, нравился ей давно, как, впрочем, и всем остальным девчонкам их класса.

Два дня до воскресенья в ожидании поездки Ника провела в нечеловеческом напряжении. Занятия в школе в преддверии праздника уже закончились, а номерами телефонов они с Долинским не обменялись. Нике оставалось только ждать. Конечно, можно было поинтересоваться телефоном Глеба у кого-нибудь из одноклассников, но девочке не хотелось никого посвящать в свою тайну. Даже своей задушевной подруге, Томке Звягиной, Ника ничего не говорила о том, что давно уже симпатизирует Долинскому. Конечно, после дискотеки Томка сразу же потребовала от подруги дать объяснения, какие такие отношения у нее завязались с Глебом.

– Никаких, – ответила Ника, что, в общем-то, было правдой.

– Да ла-а-а-адно, – насмешливо протянула Звягина. – На дискотеке он от тебя ни на шаг не отходил, а потом вы вообще вместе куда-то смылись.

– Он просто проводил меня до дома.

– И все?

– И все!

– Не может такого быть!

– Представь – может!

– А зачем тогда провожать, если после новой встречи не предложить?

– Откуда я знаю…

– Так предложила бы сама!

– С ума сошла! – возмутилась Ника.

– А что такого? – не сдавалась Тамара. – На дворе двадцать первый век! Равноправие полов! И потом… ты же знаешь, у нас в классе каждая вторая девчонка умерла бы от восторга, если бы Глеб пошел ее провожать! И, уверяю тебя, ни одна не растерялась бы… А ты – настоящая ворона! Неужели тебе Глеб не нравится?

– Да так… Вроде он ничего… Я не думала об этом… – жалко пролепетала Ника.

Потом она хвалила себя за то, что ничего не рассказала подруге. Глеб Долинский не только не пришел на вокзал, где Ника битых два часа прождала его с лыжами в руках и промерзла при этом насквозь, но даже не посчитал нужным за все зимние каникулы как-то найти ее и извиниться. Замерзшая Ника даже легкой простуды не приобрела, но все каникулы чувствовала себя больной. Даже новогодняя ночь была для нее не в радость. Почти сразу после того, как часы пробили двенадцать и наступил новый год, Ника, сославшись на невыносимую головную боль, ушла спать, оставив в полной растерянности родителей и гостившую у них семейную пару – друзей отца и мамы Аллы.

Ника очень ждала, что в первый же школьный день после каникул Долинский объяснит ей свое непорядочное поведение, но Глеб даже не удостоил ее внимательным взглядом. Девочка поняла, что он не помнил о назначенном ей свидании на вокзале. Это было хуже всего. Она-то придумала для него кучу оправданий, а он банально забыл о том, что ей предлагал. Одноклассница Вероника Томилина ничего для Глеба Долинского не значила. А на дискотеке он, похоже, просто развлекался.

Вечером того дня Ника рыдала дома в подушку до тех пор, пока не пришли с работы родители. Ей пришлось опять изобразить из себя больную, чтобы не объясняться на предмет красных глаз и носа. Мама Алла совала ей градусник и грозилась вызвать врача, но Ника убедила ее подождать до следующего дня. Утром девочка взяла себя в руки, нос и глаза приобрели нормальный здоровый цвет, и вопрос о враче был снят с повестки дня. Но все внутри Ники так закаменело, что даже мешало дышать. Тогда она не очень понимала причину постоянного дискомфорта внутри собственного организма. Теперь стало ясно, что ее мучило разбитое сердце. Сейчас тупая ноющая боль уже почти ушла. Видимо, раны зарубцевались. Оно и понятно. Ника изо всех сил искала себе занятие, которое могло бы отвлечь ее от печальных размышлений, и увлеклась… китайским языком. Почему китайским? Она специально выбирала язык потрудней, чтобы мозг все время был занят делом и в нем не оставалось места для мыслей о Долинском. Неожиданно для себя Ника увлеклась и языком, и китайской культурой вообще. Вот как раз сейчас закончила читать книгу китайских народных сказок и притч. Просто так взяла в библиотеке – полистать, а оказалось, в детской, как она думала, книжке полно мудрых мыслей. Одна эта притча о хрупких игрушках чего стоит…

Ника еще раздумывала о хрупкости бытия вообще, когда услышала, как щелкнул замок входной двери. Она отложила книгу, улыбнулась прозрачным игрушкам из своей коллекции и вышла в коридор. Там переобувался ее отец.

– Привет, папа! – поздоровалась с ним Ника.

– И тебя приветствую, дочка! – отозвался Николай Иванович и окинул ее непонятным взглядом.

– Пап! Ты чего так странно на меня смотришь?

– Странно? Пожалуй, не странно, а заговорщицки!

– И в чем же будет состоять наш с тобой заговор? – удивилась девочка.

– Ну, ты даешь! Забыла, что ли? – притворно возмутился Николай Иванович.

Ника, боясь поверить собственному счастью, прошептала:

– Неужели едем?

– Едем, дочка, едем!!

– Не может быть…

– Может! Я уже и путевки на нас переоформил!

А дело было в том, что сослуживец отца Ники собирался ехать отдыхать всей семьей в Китай, но серьезно заболела его жена, и от поездки им пришлось отказаться. Путевки он предложил Николаю Ивановичу. Поскольку они были выписаны на другие имена, Никиному отцу пришлось побегать, чтобы в короткий срок уладить все формальности.

– С ума сойти… – Ника все еще была не в силах бурно изъявлять свою радость. – Получается, что мы прямо послезавтра вылетаем?

– Именно, послезавтра! Так что давай-ка начнем собираться прямо сейчас!

– И мама с нами? – с надеждой спросила Ника.

Отец покачал головой, притянул дочь к себе, чмокнул в щеку и ответил:

– Ты же знаешь, что ей завтра надо лететь на конференцию в Москву!

– Я надеялась, что она передумает…

– Как она может передумать, если ей надо там делать доклад?

Мама преподавала в химико-фармацевтической академии и вместе со своими студентами должна была читать в Москве доклад на тему «Интродукция^[1] лекарственных растений». Они так долго добивались приглашения на эту московскую конференцию, что было бы странно, если бы мама вдруг отказалась от нее даже ради поездки в Китай.

– Выше нос, дочь! – провозгласил Николай Иванович. – Мы еще не раз отдохнем все вместе. А Китай нельзя же было упускать! Мне кажется, тебе иероглифы даже снятся!

Ника наконец рассмеялась.

Когда Томилины уже почти доехали до аэропорта, Николай Иванович вдруг обратился к дочери:

– Я тебе не сказал самого главного, Никуша! Мой сослуживец, ну… Петр Егорович, на путевки которого мы едем, одну все же оставил за своим сыном, Стасом. Очень попросил за ним поприглядывать. Я согласился. Стасик – твой ровесник, думаю, особых проблем с ним не будет, а тебе – веселей. Не так ли?

Ника пожала плечами.

– Не знаю, папа. Ты когда-нибудь видел этого Стасика?

– Нет, не приходилось. Мы же не друзья с Петром. Так… работаем вместе…

– А вдруг он противный?

– Ну… уж как-нибудь выдержим…

– Постараемся… Ведь получается, что его семья устроила нам эту поездку. Мы их должники!

– Вот именно!

Как только Ника с Николаем Ивановичем вышли из такси, к ним подошли высокий худощавый мужчина и такой же длинный, худой парнишка.

– Здравствуйте! – радостно поприветствовал их мужчина. – А мы уж минут пятнадцать вас ждем! Вот, знакомьтесь, мой сын Стасик!

– Стас, – буркнул Стасик.

– Стас, так Стас! – легко согласился Никин отец и в свою очередь представился сам, а затем представил и дочь.

Взрослые тут же заговорили о билетах, контроле, багаже, предоставив Нику и Стаса друг другу.

– Тебе не нравится, когда тебя зовут Стасиком? – спросила Ника, чтобы как-то завязать разговор. Раз уж им придется провести вместе столько времени, пора начинать дружить.

– Не нравится, – буркнул парень. – Ясельное имя…

– Я тебя понимаю. Я тоже не очень люблю свое имя.

– А ты-то почему? – удивился Стас. – Вероника – очень красиво звучит!

– Имя-то красивое, согласна, но первая его часть, Вера, меня раздражает.

– Странно… Почему вдруг? Нормальное имя.

– Потому что это имя моей настоящей матери…

– И что?

– А то, что она нас с отцом бросила, когда мне было четыре года. Я ее почти и не помню. Меня вырастила папина вторая жена. Я ее мамой называю. Мамой Аллой! Смешное бы получилось имя от Аллы и Николая – Алланика.

Стас скупо улыбнулся и сказал:

– Вовсе и не смешное, а необычное! Можешь, кстати, Веронику на него и сменить!

На этом разговор иссяк, но, к счастью, взрослые наконец решили главные вопросы, и все отправились в здание аэропорта.

В самолете Ника и Стас общались мало. Оказалось, что девочка очень плохо переносит перелет, особенно воздушные ямы. Она так измучилась, что, в конце концов, крепко заснула, укрывшись пледом. В аэропорт города Санья они прилетели в два ночи по московскому времени, и потому отдохнувшая Ника чувствовала себя гораздо лучше, чем отец и Стас, которые здорово утомились. Между тем по местному времени было еще только десять часов вечера.

Когда Ника вышла из прохладного салона самолета, где работали кондиционеры, ей показалось, что она попала в сауну. Было полное впечатление того, будто лицо облепила теплая влажная салфетка. Девочка вытерла щеки и лоб сначала ладонью, потом носовым платком, но лучше не стало. Духота снова окутала ее плотной влажной тканью. Воздух был неподвижен и казался таким плотным, хоть кусай. Незаметно от других Ника даже сделала кусательное движение. Зубы так громко и смешно клацнули друг о друга, что девочка с опаской посмотрела на своих спутников. Ей не хотелось, чтобы над ней посмеялись, но, похоже, и отцу, и Стасу было не до нее. Они с интересом озирались по сторонам. Посмотреть было на что. Стены терминала украшали светящиеся китайские фонарики из красного и золотого шелка. Они были соединены тонкими переплетающимися между собой нитями, которые тоже светились. Фонарики слегка подрагивали и рвались ввысь, как маленькие монгольфьеры. Ника за неделю до поездки как раз прочитала статью о братьях Монгольфье. Свои летающие шары они называли аэростатическими машинами. Правда, сначала они были вовсе не в виде шаров, а прямоугольными. Честно говоря, Ника никак не могла этого представить. Для получения газа братья сжигали мокрую солому и шерсть. Надо думать, преотвратительный запах при этом стоял.

Китайские фонарики на стенах, разумеется, никаких дурных ароматов не испускали. Но духота по-прежнему была не очень приятна. Ника, которая побаивалась высоты, подумала, что сейчас, чтобы глотнуть прохладного воздуха, с удовольствием поднялась бы в самое поднебесье на современном монгольфьере, который наверняка заполняют уже не таким противным газом. Неужели в Китае всегда так душно? Не хотелось бы всю неделю испытывать подобный дискомфорт.

При виде здания аэровокзала у Ники захватило дух. Оно было сделано в виде пагоды с крышей из листьев пальмы. Понять, настоящие это листья или стилизация, было невозможно. Нике хотелось, чтобы листья были настоящими. Девочка уже знала, что многоярусные башни пагод – главный элемент архитектуры всей Юго-Восточной Азии, а само слово «пагода» образовано от китайского бао-та – башня сокровищ. Раньше в Китае пагоды сооружали в качестве сторожевых башен и в знак добрых предзнаменований. Ника подумала, что китайцы нашли замечательное решение для аэровокзала – всякому прилетающему в Санья – доброе предзнаменование в виде башни сокровищ.

– Смотрите! Вон там! Вот это ананасище! – крикнул Стас, первым войдя в зал ожидания.

Идущая следом за ним Ника тут же увидела огромный ананас, вокруг которого толпились туристы и яростно щелкали фотоаппаратами. В его искусственности в отличие от пальмовых листьев на здании аэровокзала никаких сомнений быть не могло, и Ника пожалела, что он несъедобный. Вот бы чудо было! Она так ждала от этой поездки чудес. Девочка тут же вытащила из сумочки свой аппаратик и тоже принялась фотографировать. Стас вынырнул из-под ее руки и так удачно встал перед объективом, что казалось, будто на вытянутой руке он держит огромный ананас, облепленный людьми. Николай Иванович от души посмеялся над этой фотографией, но попросил больше не отвлекаться, так как надо было побыстрей пройти контроль и получить багаж. И Ника уже не фотографировала, лишь с восхищением смотрела по сторонам. В зале было много растений с темно-зелеными, глянцевыми листьями, аквариумов с яркими экзотическими рыбками, а вместо одной из стен – открытая терраса с бассейном и шезлонгами возле него. Устал – садись, отдохни у воды!

На небольшой площади выходивших из здания аэровокзала встречали китайцы с поднятыми вверх табличками, на которых были написаны названия отелей. Ника не могла не улыбнуться при виде большого скопления низкорослых худеньких людей. На их фоне ее отец почти двухметрового роста казался настоящим Гулливером, да и Стас выглядел вполне героически. На смуглых лицах китайцев цвели улыбки, они выражали такое радушие и приязнь, что у Ники создалось полное впечатление того, что она все-таки попала в добрую китайскую сказку, где с ней будут происходить всяческие волшебства. Даже духота уже донимала меньше.

Томилиных со Стасом и еще нескольких людей с европейской внешностью встречала очень хорошенькая китаянка с нежным маленьким ртом, высокими скулами и черными, гладко зачесанными назад волосами, свернутыми на затылке в тяжелый узел. Ее волосы так блестели, что казались густо залакированными, будто у исполнительницы бальных танцев. Ко всеобщему изумлению, девушка приветствовала прилетевших из России на прекрасном русском языке.

– Это где ж вы так научились говорить по-русски? – выразил всеобщее удивление Николай Иванович.

Девушка рассмеялась и сказала:

– Каждый раз мне задают этот вопрос! Наверно, мне надо начинать не с приветствия, а сразу объявлять, что я не китаянка! Я из Якутии.

И девушка кратко рассказала о том, что училась на факультете востоковедения московского университета, а в Санья живет уже пять лет, работает гидом.

– Настоящее мое имя – Лариса. Правда, здесь все называют меня Лулу. Я уже привыкла к этому, так что прошу и вас называть меня именно так.

– Лулу – влажный жасмин? – решилась уточнить Ника.

– Да! А ты откуда знаешь? – удивилась гид.

– Просто я… – Девочка смутилась. – В общем, я недавно начала изучать китайский язык… Читаю, что попадается… Например, недавно книгу китайских сказок прочла. Разумеется, пока на русском… В одной из сказок героиню звали Лулу. Я запомнила, что это имя означает – влажный жасмин. Красиво… и нежно… Мне понравилось…

В отель ехали под высокими сводами листвы. Узкая дорога круто шла вверх, петляя между скалами, сплошь увитыми лианами. Внизу можно было видеть ту часть нитки шоссе, по которой только что проехали. Ника с ужасом думала о том, что если водитель сделает одно неосторожное или лишнее движение, то они непременно свалятся вниз, в изумрудную лиановую пропасть, и на этом их китайское путешествие будет закончено. Когда автобус стал спускаться вниз, Никин страх немножко уменьшился. Все-таки по мере спуска высота уменьшается. В конце концов девочка запретила себе смотреть вниз, и стало полегче.