Вступительное слово

В моей жизни журналиста и режиссёра было множество интересных встреч: это и звёзды эстрады, деятели науки и культуры, сотрудники ФСБ всех рангов, учёные, директора крупных и не очень предприятий, медики и политики, представители различных религий… Букет огромный и яркий. Обо всех я делала либо сюжеты, либо передачи, либо фильмы. Однако желания написать книгу не возникало. Но вот, благодаря женитьбе сына, в мою жизнь вошёл удивительный человек – дедушка невестки – Иван Фёдорович Посашков. Первая встреча, когда мы готовили к свадьбе ролик-поздравление от старших, оставила очень сильное впечатление. Я увидела НАСТОЯЩЕГО ПОЛКОВНИКА, ветерана Великой Отечественной войны 1924 года рождения. Этот высокий, статный, в военном кителе, увешанном орденами и медалями, офицер поразил своей мудростью, чёткостью мышления, энциклопедическими и литературными знаниями и великолепным русским языком, каковой сейчас среди народонаселения встречается крайне редко.

Мы, конечно, подружились. Как и свойственно пожилым людям, Иван Фёдорович тяготел к воспоминаниям, и они были настолько яркие и для меня необычные, что решила их записывать. Каждая наша встреча включала несколько законченных эпизодов, каждый из которых аккуратно заворачивался в рассказ. Я записывала его на диктофон, на видео, строчила в блокноте. Набралось шесть часов плотной записи, и стало понятно: всё – пора! Пора эту память одного человека открыть многим, ведь о том, как он через призму своей жизни, своего видения, своих приключений проживал историю нашей страны, больше не расскажет никто! Сегодня Ивану Фёдоровичу Посашкову – 95 лет. Последние три года мы вместе работали над этой книгой, уточняя факты и события. Начиная от раскулачивания, жизни сироты, мы прошли вместе Великую Отечественную войну до Победы, отслужили в Одессе, Германии, закончили Военную академию имени Фрунзе, готовили солдат в Казани, работали в Сирии в роли военного советника, принимали должность начальника штаба дивизии в Казани и Самаре, даже школьников обучали автоделу и работали на телефонной станции и председателем садового общества. В каждом эпизоде раскрывался характер Ивана Фёдоровича – честный, бесстрашный, юморной, трудолюбивый и организованный – об этом в книге ни слова, но его поступки говорят сами за себя. Из всех медалей и орденов на парадном мундире он ценит только два боевых ордена Красной Звезды за свои личные подвиги, и об этих эпизодах мы тоже рассказали.

Очень надеемся, что книга будет интересна и школьникам, и студентам, интересующимся историей, и военным, и обычным читателям всех возрастов. Читая её, вы узнаете нюансы, о которых до сих пор нигде ничего не пишут: про истинный путь к Победе наших солдат, про формирование военных частей уже после войны, про огрехи высшего эшелона власти, про тонкости службы на Востоке и в СССР, про гражданскую жизнь бывших офицеров…

Уверена, эта книга не оставит вас равнодушными и вызовет живые эмоции. Если это произойдёт, мы с Иваном Фёдоровичем Посашковым будем счастливы – наш скромный труд нашёл своего адресата.

Светлана Кочергина

Начало

Деревня Вторая Новониколаевка Кинельского района Самарской области частенько горела. Вот и тогда, в 1928 году, когда мне, маленькому Ванюше, было всего четыре годика, случился очередной пожар. В то время мои родители – мать Мария Васильевна и отец Фёдор Львович уехали в соседнюю деревню на базар.

Пламя подобралось к дому, где жили мы, Посашковы. Родители, возвращаясь домой, увидели зарево и заторопились в деревню. Быстро ехать на телеге не получалось – мать была на сносях.

Я, испугавшись огня, решил спрятаться в амбаре, что стоял через дорогу от горящего дома, где, как мне думалось, будет безопасно.

Мать не знала, что я убежал, и рвалась в отчаянии в горящую избу, пытаясь найти ребёнка. Отец насилу её удержал. Когда, уже измождённая и без сил, она пришла в амбар и упала на солому, я дал о себе знать – сидел на жёрдочке в глубине сарая. Радости её не было предела! Она прижимала к себе сыночка, не веря своему счастью! Но от пережитого у неё начались преждевременные схватки. Меня послали за бабушкой, которой на тот момент было около 40 лет. Она запрягла лошадь и привезла роженицу к себе. Мать родила близнецов и скончалась от большой кровопотери. Куда делись дети, неизвестно. Возможно, бабка их как котят утопила. У неё своих было пятеро – мал мала меньше. Она вышла замуж в 12 лет и в 14 уже родила первенца.

Остались мы вдвоём с отцом. Дом вдовец отстроил заново добротный. Мужик он был работящий, сметливый. Имелись у нас в хозяйстве лошадь, две коровы и маслобойка. Однако братья отца, которых на деревне считали пропойцами, задумали из зависти прибрать к рукам добротную избу и хозяйство Фёдора. В 1931 году отца по их наводке раскулачили и сослали в Караганду.

Остался я совсем один. Бабка Анна Осиповна не брала внука к себе – лишний рот ей был не нужен: у самой «пятеро по лавкам». Её младший сын был старше меня всего на два года.

И порешила она избавиться от внука. Через полтора месяца после того как отца сослали, Анна Осиповна привезла меня, шестилетнего, на Куйбышевский железнодорожный вокзал. Посадила и сказала: «Сиди, пока не придёт милиционер и не заберёт тебя! Назад не возвращайся! Смотри, я тебя всё равно не пущу». Почему такой разговор состоялся? До этого она уже отправляла меня на вокзал со своим сыном. Но на следующей электричке вслед за ним я вернулся. Поэтому она приняла решение – отвезти самой.

Недолго сидел я на вокзале. Вскоре подошёл милиционер. Взял за руку и, ничего не спрашивая, отвёл в вагон-приёмник.

Накормили меня там тёплой вкусной кашей. Нас быстро набралось около 15–20 человек, как будто всех нарочно кто-то поставлял в вагон-приёмник. Милиционер построил нас парами, и мы, взявшись за руки, пошли за ним. Шли мы до детского дома № 1 на улице Оборонной. На дворе стоял 1931-й год, а мне было шесть лет с небольшим.

В детдоме вышла к нам женщина, не знаю, кто она была, – сняли с нас одежду, сожгли, одели в детдомовское и развели по палатам. В детдоме, рассчитанном на 40 человек, нас собралось за двести – теснота невозможная!

Кто-то из чиновников принял решение – развезти детей из детского дома № 1 в Куйбышеве по другим областям. Посадили нас в поезд и повезли в Пензу.

Сорок детдомовцев распределили по районам, и я попал в число тех десяти, которых направили в Каменский район. Привезли нас в клуб. Там ребят разобрали жители села Каменка. А я и ещё девочка с мальчиком попали в деревню Безруковку – колхоз имени Ленина. Привели нас в правление. Мы были хиленькие, худенькие – смотреть страшно. Меня взяли старик со старухой – им уже по 70, наверное, было. Сразу стало понятно, что они не умели обращаться с детьми, – ребёнок это чувствует. Самое страшное ждало меня впереди.

Когда мы пришли, я обошёл дом: не было ни туалета, ни бани. Непривычно для меня это всё. А после дороги помыться надо! Однако хозяева подготовились: печка натоплена, нагрета вода. В тазик с водой окунули веник. Мне велели лезть в печь – там была постлана солома. Я залез в печь, за мной задвинули тазик и сказали: «Мы заслонку закроем, а ты возьми веник и схлещи с себя грязь».

Честно признаюсь – я провоевал три года добросовестно, но нигде не испытывал такого страха, как в этой печке! Я почему-то был убеждён, что когда эти кирпичи намокнут, они упадут все! И задавят меня, и я не выберусь из этой печки! Кое-как дохлестал себя, отодвинули заслонку. Кое-как меня хозяева домыли и одели в детдомовскую одежонку – только она и была.

На другой день хозяин взял меня за руку и привёл в правление решать вопрос с одеждой. Отправили нас в сельпо, где и подобрали кое-что, и я вернулся к старикам. Прожил я у них где-то до окончания зимы. Колол дрова, носил помои, кормил свинью – в общем, по хозяйству. Без дела не давали быть ни одной минуты. В школу я так и не пошёл. Она находилась далеко, а уличной одежды у меня не было.

Отъезд в Каменку

Когда я учился в четвёртом классе, колхоз имени Ленина обеднел до того, что нам перестали давать паёк, который обязаны были давать по решению правительства. Из детей, привезённых в Каменский район, четверо умерли от голода. А мы втроём как-то удержались, может, потому, что оказались чуть покрепче. Поздней осенью, когда уже начались заморозки и выпал снежок, моя хозяйка говорит: «Колхоз на тебя ничего не даёт, а мне кормить тебя нечем. Иди в правление и проси, чтобы вам хоть что-то дали!»

Когда мы пришли в правление, председатель колхоза нас просто выставил. Мы сидели на крылечке втроём и плакали. Мимо проходил какой-то мужчина и спросил:

– Что вы плачете?

– Мы детдомовцы, а колхоз перестал нас кормить, и хозяева перестали кормить. Вот сидим, раздетые, разутые, босые, мёрзнем тут – никому мы не нужны.

– Что же вы, совсем неразумные?! Видите – висит телефон на стене. Сними трубку и скажи: дайте мне районо – и всё расскажи про себя и больше ничего не делай.

Я встал, подошёл к этому телефону, всё сделал, как этот мужчина сказал. Взял трубку, там загудело, ответила женщина. Я рассказал ей что и как, про наше положение. Она сказала – сидите в правлении колхоза и никуда не уходите, за вами сейчас приедет человек.

И действительно, прошло часа три, не больше, в эту бедную Безруковку за нами из Каменки приехал мужчина – высокий, стройный, подтянутый, в кожаной тужурке, подпоясанной ремнём с кобурой. Мы через дверь слышали, как он разговаривал с председателем колхоза. Мужик в кожанке так ругался, что я за всю жизнь не припомню подобной отборной матерщины.

После этого разговора вышел из двери председатель, потный, красный весь, и говорит нам: пошли за мной! Привёл нас в сельмаг, и там, какая одежонка была, на нас напялили. Рубахи, штаны, пальтишки какие-то. К этому времени подъехала повозка. На ней лежала солома и тулупы, поверх постланные. Прямо около магазина нас посадили в эти сани и по первому снегу повезли в Каменку. Мужчина с кобурой ехал верхом рядом на коне.

Когда мы приехали в Каменку, нас в семьях уже ждали. Меня поселили к молодым: муж, жена, и маленький ребёночек у них был. Мне этот хозяин сказал:

– Ну, что… Давай, будешь мне как сын. Я буду тебя кормить-поить, а ты будешь мне помогать по хозяйству. И в школу будешь ходить.

Очень приятный молодой мужчина был, толковый, знающий. Он меня научил, как ухаживать за кроликами. А я с его маленьким ребёночком играл.

Жилось мне здесь хорошо, и всё нормально было до поры до времени.

Пряники

Где-то к концу четвёртого класса шёл я из школы. Встретили меня два пацана, старше меня, лет по 12–13. Спросили:

– Хочешь пряников досыта?

– Конечно хочу.

– Видишь вон те ворота?

– Вижу.

– Пролезешь под ворота и сбросишь крючок.

– И всё?

– И всё.

Я подлез под ворота, сбросил крючок и ушёл. Они меня через 30 минут нашли.

– На вот свой кулёк с пряниками!

Я обрадовался до смерти. На второй день иду, вижу, стоят мужики, и мальчишка у них в середине, такой как я. И они его бьют чем попало – и кулаками, и пинками. Оказывается, те пацаны уговорили другого мальчишку, чтобы он сбросил крючок. А мужики караулили. И как поймали, забили они того до смерти… С тех пор дал себе клятву – к чужому я и близко не подойду! Это был магазин – пацаны обворовали магазин. Мне повезло, что не я! Я опоздал. На месте этого мальчика мог быть я! Даже когда было очень голодно, мы залезали вверх на тополя, ловили грача, сворачивали ему башку, варили его и ели… Мясо съедобное, но горькое. А магазин я стороной обходил.

Балалайка

В пятом классе я вспомнил про отца и родственников, которые его и раскулачили. Собрались братья и сёстры матери и отца и сдали его, а имущество забрали себе, поделили… Позже узнал, что пропили всё через несколько дней: лошадей, маслобойку… Всё подчистую пропили.

Я написал письмо дяде, который жил в доме раскулаченного брата – моего отца. Получив ответ, пошёл в районо. А тогда было правило: если кто из родственников откликался, воспитанника отпускали. Мне сказали: забирай своё имущество и езжай. А имущества у меня было: простынка, подушка с наволочкой да байковое одеяло и матрас. Вот и всё моё имущество… Но я его лишился, как только приехал к своему дяде.

С какой радостью, с каким восторгом я ехал в деревню, в родной дом! Приехал, а дом в свинарник превратили. Тётка была такая неряха! Такого я больше нигде в жизни не видел! Мой матрас, подушку и одеяло поросята разодрали на куски, и мне пришлось спать на голом полу…

Я понимал, что моё дело не очень… Узнав адрес, написал отцу, что живу у дяди Вани, пришли мне денег на дорогу! Отец быстро откликнулся, и я через недели полторы получил извещение на получение денег. Сообщил дяде, что отец прислал мне денег на дорогу. Дядя Ваня сказал: хорошо, я поеду получу… Его не было три дня. Все мои деньги он пропил. Я понял, что моё дело – совсем дрянь…

Вот тут и вспомнил про мою бабушку, что отвела меня на вокзал, да поехал к ней. А бабушка тогда жила в Самаре на улице Победы, дом 94 со старшей дочерью Шурой, что работала на Буферном заводе и была хозяйкой квартиры. Но бабка, не признав меня, – я-то уже вырос, отправила меня к дочери со словами: «Мало ли вас тут болтается по свету, и каждый называет себя внуком. Если Шурка тебя признает, приведёт ко мне, то и я тебя признаю, что ты мой внук».