Глава 1

Старый автобус бежал привычным маршрутом с короткой остановкой в бабушкиной станице и дальше в Волгодонск.

Ромка смотрел в окно. Ничего интересного – пустошь, сорняки, вереницы тонких деревьев. Но на маму смотреть было просто невыносимо, она плакала всю дорогу.

– Я же была у неё в выходные! А вчера по телефону – не волнуйся! Соседи заходят, всё есть… Не успели папку оплакать, трёх лет не прошло!

Ромка молчал. У него не укладывалось в голове, что бабушки больше нет. А мама плачет, тут совсем не знаешь, что делать.

Его отправляли к бабушке на каникулы, ехал охотно. Пожалуй, она понимала его лучше родителей. Подкладывала пирожки, но главное – книги подкладывала.

И не говорила – спи, уже поздно, на самом интересном месте. Да он никогда бы не узнал, что бывают такие книги!

Он уже знал наизусть имена великих мореплавателей, мог с закрытыми глазами показать на карте любой крупный порт. И, конечно, решил стать капитаном. Сначала – Мореходка, всё нужно начинать сначала.

Маме сказал, а бабушке не успел. Весной, когда сажали картошку, времени было в обрез, не поговорить. А теперь…

Почему-то было жалко – не увидит его в капитанском кителе. Как будто это главное.

Мама не плакала уже, только всхлипывала иногда. Он ткнулся головой в её плечо – крепкий, высокий, и она обняла его.

Впереди говорили вполголоса мужчина и женщина. Странный разговор – продать красавицу! Надо же, собираются кого-то продавать и спорят в автобусе!

Настаивала женщина, громко и жёстко:

– Она только ржавеет, пропадает товарный вид. Давно надо было, раз в год ходил на ней. В прошлом году вообще ни разу, в этом и подавно! Ему сколько лет, подумать страшно! А всё хорохорится, хозяином себя считает.

– Я даже произнести не смогу… – Голос мужчины был тихим и виноватым.

– Ну, как всегда, я должна всё решать, за всех думать! Ютимся вчетвером, мальчикам уже пора своих ребят заводить. Лучше ты соберись с духом хоть раз, со мной будет другой разговор. Пусть напишет доверенность, оценщика пришлём. Хорошо бы и дом оценить. Не представляю, как он управляется. А ведь ветеран, Герой Советского Союза. Для них особенные дома, персональная медсестра на каждого! Мог и сам предложить, знает, в какой тесноте живём.

– Вот об этом даже не заикайся. Про катер попробую.

– Попробует он! Да я не уеду…

– Ты забыла, мы едем на похороны!

Ромка всё понял. Конечно, «Красавица» – это катер, видел его с берега, он так и стоял у причала.

Дальше попутчики ехали молча. В автобусе было тихо, только какая-то голосистая женщина кричала по телефону:

– Не знаю, где мы едем. Ты, главное, стой и жди!

Глава 2

Станица прощалась с бабушкой во Дворце культуры. Постамент был высокий, и Ромка со своего стула не видел бабушкиного лица. А люди шли и шли – пожилые, молодые, кто-то держал за руку ребёнка, и всё это были бабушкины ученики. Мама не плакала, стеснялась на людях, а у Ромки щипало в глазах.

Столы на поминках накрыли на улице напротив бабушкиного дома. Они просто ломились от закусок, а женщины несли и несли тарелки, ставить их было некуда.

И водка в фирменных бутылках, и самогон в пластмассовых.

Их посадили в самом начале, рядом со станичным начальством. Мама держалась, как в гостях. Соседка, тётя Нюра, отодвинула Ромку и подсела к ней. Они обнялись и расплакались. И Ромка отвернулся, чтобы никто не видел его слёз.

– Не переживай, Дашуня, все там будем.

– Давно говорила ей – бросай работу, но только год как ушла.

– Ну, пожила ведь, выучила всю станицу. Дом-то продавать будешь, или как? Не продавай, хороший дом, крепкий. Сад, огород – землю хоть на хлеб намазывай. И с твоей специальностью тебя с руками оторвут. Хоть в больницу, хоть в поликлинику. А можно в социальный центр, платят меньше, зато обошла стариков и свободна, занимайся своим хозяйством. Хочешь, поговорю в больнице?

Застолье после добрых слов и традиционного тоста, не чокаясь, превратилось в обычное, не такое шумное, как свадьба или праздник какой, но всё же.

На другом конце стола Матвей из Ремонтных мастерских подсел к Деду.

Дед жил на другом краю станицы, но пришёл, тяжело опираясь на палку, с трудом переставляя больные ноги.

Добрался, уважил Наталью Ильиничну. Сына его, Антона, учила с восьмого класса и классной руководительницей была до самого выпуска. Говорила, золотой мальчик.

И вправду, золотой. Медаль чеканная, Университет, диссертация по математике. Привозил, показывал, родной отец не понял ни строчки.

И сам Дед – личность легендарная. Вернулся с войны двадцати трёхлетним и седым, как лунь. За глаза стали звать Дедом. А теперь, кто помладше, дед Егор, постарше – дядя Егор. Только по праздникам Егором Ивановичем.

Но праздники редко.

– Чего тебе, Матвей?

– Твои, говорят, приезжали. Что, уехали уже?

– Ну, да. «Красавицу» продавать хотят. Не могут дождаться, пока меня на кладбище отвезут.

– Ты разрешил?!

– Доверенности не дал, сказал, присылайте оценщика, а кому, сам решу.

– Конечно, дядя Егор, если уж продавать, то своим, станичникам. Жалко – в чужие руки.

– Да у кого из наших денег наберётся, не моторка же, хотя и моторки нынче не дёшевы.

– А мы втроём, артелью. И кредиты возьмём, и родня выручит, если что!

– Замётано, деньги найдёте – ваша будет «Красавица». И мне спокойней на душе.

Глава 3

Ромка поссорился с мамой, это случилось впервые.

Она плакала на бабушкином крыльце, а Ромка ушёл за калитку на лавочку.

Что придумала! Ну, похоронили бабушку. Сказала, останемся, девять дней должны отметить, на похороны вся станица пришла. Выходит, сколько людей выучила!

Лучше бы сразу уехали. Ходит по дому, стены гладит, слёзы на глазах. И по усадьбе ходила, но не трогала ничего, ещё нельзя, душа бабушкина здесь.

А сегодня выдала – не будем продавать дом. Деньги уплывут, а завести такое хозяйство – никогда не заработаешь. И не где-нибудь, а на родине, где и деды твои жили, и прадеды. Говорит, уволюсь. Вот Нюра, соседка, тоже медсестра. Работает сутки через двое, и дом в порядке, и стаж, и зарплата, какая-никакая.

Вернулся к маме, надо же решить, в конце концов:

– Мне же через год в Мореходку! Ни с того, ни с сего в сельскую школу!

– Вот уйдёшь в свою Мореходку, а мне куковать одной в городе! Здесь хоть на людях. Квартиру сдадим, деньги будут, дом отремонтируем, забор поставим новый.

– Ты как хочешь, а я эту зиму в городе. Вот поступлю, уйду в общежитие – хоть сдавай квартиру, хоть продавай, мне без разницы.

– Как это – без разницы? Вырастила сыночка, выучила. И не нужна мать?

– Что ты мам, не плачь! За бабушкой плакала и снова…

– Вырастила сыночка!

Не выдержал Ромка, сбежал. Шёл по широкой улице. Умные были предки, с размахом строились. Улица была пуста, ни людей, ни машин. Скучно…

В городе только свисни, его команда, школьные друзья, Костик, Валерка и Тимур, тут как тут. Все в тельняшках круглый год, и все – в Мореходку. Нашли бы, чем заняться!

В станице не друзья – приятели, Мишка, Серёжка и Витёк.

Он рассказывал им про Мореходку. И Мишка, и Серёжка слушали, раскрыв рты. А Витёк – не на того напали! Был он, что называется, красавец писаный, рослый, светлый чуб вьётся, глазищи голубые, чёрные брови в разлёт. Ресницы, как у девчонки. И петь, и плясать, и гитара, и аккордеон – просить не надо. На всех школьных вечерах заводила, первый парень на деревне. И прозвище прилипло – Артист. Ни в какую Мореходку его не заманишь.

На их пляже тоже пусто. Наверно, помогают дома по хозяйству, в станице всегда найдётся работа для четырнадцатилетнего парня.

Сбежал под горку, разделся, легко доплыл почти до середины. Полежал на спине, отдаваясь течению. Потом повалялся на ещё прохладном песке.

Одному скучно… Поднялся на косогор, огляделся. Вниз по течению у причала стояла «Красавица». Уже не белоснежная с синей и красной отделкой, как раньше. Белая краска пожелтела, цветная облупилась. Но издали всё равно выглядела красавицей.

А если посмотреть в другую сторону, можно было бы увидеть на мысе одинокую фигуру деда Егора. Но Ромка в ту сторону не смотрел.

Глава 4

Поднялся Егор в шесть, как обычно. Выпил молока с хлебом и пошёл, как он говорил, подышать рекой. Скамейку взял с собой.

Мыс был его обычным местом с тех пор, как ноги не позволяли дойти до причала и спуститься на «Красавицу».

Дон отсюда был виден весь – вниз к устью со всеми рукавами, островками и отмелями, и у дальнего причала стояла его «Красавица», второй год на приколе без хозяина.

Издали его слабые глаза не видели ни пожелтевшей белой краски, ни облупившейся синей, ни ржавчины. Она виделась ему такой же прекрасной, как давным-давно, когда он вывел на борту по трафарету её русское имя.

Почти никто не помнил в станице, как вернулся с войны Егор Куликов. Мало, кто вернулся. Приходили пешком с пристани, приезжали на автобусе из города. Каждого встречали радостно всей станицей. Плакали о тех, кто уже не вернётся.

Егор пришёл своим ходом по Дону на какой-то ржавой посудине со вмятиной на борту. Название не по-нашему, но и не по-немецки.

– Где взял?

– Где взял, там уже нету.

– Хоть как зовут?

– «Красавица».

– Ну, нашёл красавицу! Из металлолома вытащил?

Тельняшку не снимал, так и носил под рубахой. А когда в праздник надел китель с орденами, ахнула станица. Без наград никто не возвращался, воевали казаки, так уж воевали. Но столько! И звезда Героя.

Невест было в станице – только выбирай, и девчата подросли за войну, и вдовы остались. Пошёл к невесте друга своего, Степана, что погиб в сорок третьем.

Зря пришёл. Не верила Антонина похоронке, год ждала после Победы, пока перестали возвращаться с войны станичники. Но ходил, пока выходил.

Тихая стала Антонина, а до войны первой певуньей, хохотушкой была. И мучила Егора заноза – не любит его, уступила, приручил заботой и вниманием. И спросил как-то, после полстакана для храбрости:

– Помнишь Степана?

– Помню, – ответила коротко.

А годы спустя пришёл как-то за полночь со своей «Красавицы». Провела рукой по белым его волосам:

– Не бережёшь себя, не жалеешь. А случись что, я ведь дня не проживу!

– Что ты, никогда тебя не оставлю, зубами – за жизнь.

Вот и всё объяснение.

Оттаяла Тоня. У Егора сердце зашлось, когда вдруг запела одна в горнице. А уж когда из роддома привёз с маленьким Антоном, на колени встал.

Пошёл работать в Ремонтные мастерские. Восстановился в институте, откуда взяли на фронт, перешёл на заочное.

Одна Антонина и знала, как ему давалась и работа от темна до темна, и учёба. И возился со своей «Красавицей» в любую свободную минуту.

Ржавая была, без палубных надстроек, а ход отличный. Лодки в станице – у каждого двора, рыбы в Дону немеренно, но катер есть катер. Уходил далеко вверх по Дону, ни у кого такого улова не было. Вёз в город на базар.

Подняться два квартала от причала, и вход прямо в рыбные ряды. Рыбу привозил свежайшую, цену не заламывал, раскупали в два счёта.

С деньгами за пазухой ехал на толкучку. Больше негде было достать ни провод, ни крепёж, ни нужный инструмент. А ему даже сварка досталась, правда, не новей его «Красавицы». И уступил продавец мастеровому человеку, пошёл на рассрочку.

Институт одолел, когда Антон пошёл в первый класс.

Следующую зиму провозился в сарае со столяркой, к весне собрал палубные надстройки.

Выкрасил катер белым, красным и синим, старое название убрал и написал по трафарету – «Красавица» на бортах и на спасательных кругах.

Ахнули мужики:

– Красавица!

Егор вздохнул и отвёл взгляд от воды. Опять память увела далеко в прошлое. Оглянулся – к нему бежала Варя, соседка.