© Светлана Игоревна Бестужева-Лада, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Святая из Пскова

– Благослови, матушка, в поход…

Широкоплечий, могучий воин, сняв шелом, преклонил колени перед ее ложем.

Княгиня устало опустила веки:

– Видишь – я больна… Куда хочешь уйти от меня? Когда похоронишь, – отправляйся куда захочешь, благословляю тебя на подвиги ратные…

Князь Святослав не мог не исполнить последнюю волю умирающей. А она лежала в своей светлице, слушала звонкие голоса внуков, игравших во дворе, и вспоминала… Всю свою жизнь вспоминала, с того самого дня, как плыла она на лодке по реке Великой и встретила на берегу своего суженного. Молодой князь Игорь охотился в тех местах и отбился от своей свиты…

– Кто ты? – ошеломленно спросил Игорь, глядя на «лодочника».

Еще не отошедший после многочасовой гонки за оленем, он сначала обрадовался тому, что так внезапно появилась на реке эта лодка, и теперь можно было переправиться на другой берег и продолжить охоту. Но потом глянул на того, кто держал весла – и все забыл. Перед ним была девушка, почти девочка, удивительной, неповторимой красоты. Светлоглазая, светловолосая, стройная – истинная богиня Лада.

– Кто ты? – повторил свой вопрос Игорь. – Как звать тебя?

– Зачем тебе имя мое?

Голос был негромкий, но звучный, точно журчание речных струй.

– Люба ты мне, – выдохнул Игорь. – Будешь моею! Вот только к берегу пристанем…

– К лицу ли тебе, князь, девицу силой к греху склонять? Ведь мне после этого не жить…

Она произнесла это так просто, без малейшего страха или даже робости, что Игорь враз опамятовался.

– Тогда сватов пришлю. Скажи только, кто ты.

– Люди Ольгой зовут.

– А родичи твои кто?

– Изборские князья, – усмехнулась девушка.

Совершенно потрясенный, Игорь так и не вымолвил больше ни слова, пока лодка не пристала к берегу.

– Ну, прощай, князь, – сказала Ольга, вновь берясь за весла. – Доброй тебе охоты.

Через месяц к родичам Ольги пожаловали сваты от самого князя киевского. Игорь сдержал слово: он не мог забыть бесстрашную красавицу, «дивную в девицах и разумом светлую» Ольгу. И вскоре сыграли свадьбу. Юная псковитянка стада великой княгиней киевской.

Молодые зажили в любви и согласии, только вот детей у них долго не было. Ольга втихомолку и к ворожеям обращалась, и волхвов просила за нее перед богами заступиться – ничего не помогало. Время шло, княгиня становилась уже немолодой женщиной. И когда почти потеряла надежду, появился в Киеве странный человек в черных одеждах. Назвался Григорием, смиренным иноком. Говорил слова чудные о едином Боге, пострадавшем за грехи людские, и о том, что уверовавшие в него, обретут вечную жизнь и блаженство.

Ольга слушала – и не знала: верить тому или не верить. Но тем, кто поверил иноку и отринул прежних богов, приняв крещение, дозволила иметь в Киеве свой храм и никаких притеснений им не чинили. А через какое-то время после возведения храма поняла, что зачреватела, наконец. Через двадцать с лишним лет после свадьбы! В такие-то годы уже внуков нянчат…

Она не сказала мужу: боялась сглазить нечаянную радость. Да и Игорь готовился к новому военному походу – на греков. Вернулся со славой и богатой добычей, а дома его ждала любимая жена и… новорожденный сын, которого отец нарек Святославом. Только шептались в Киеве, что слишком уж младенец похож не на князя-отца, а на ближнего боярина Игоря, воеводу Свенельда. Шептаться-то шептались, только свечку никто не держал. Но вскоре Игорь пресек зловредные слухи, назначив Свенельда наместником в углических землях. С тех пор воевода бывал в Киеве только изредка.

Мирно протекли три года. Сын подрастал, Ольга успокоилась, только самые ближние ее боярыни видели иногда, как смотрит княгиня в окошко, словно поджидает кого-то. Слышали, как вздыхает иногда ночью, ворочаясь без сна на пышной постели. Но на людях Ольга всегда была приветлива, величава, ровна со всеми и мужу покорна. А что вздыхает – так то доля такая, женская, счастья чуть, а печалей – немерено.

Князь Игорь дома бывал наездами: то за данью отъедет, то в поход уйдет. И все чаще мыслями Ольга бывала в скромной церкви христиан, число которых в Киеве множилось из года в год. Судилось ей, что, отрекись она от богов предков, прими новую веру – и начнется у нее совсем другая жизнь. Но скоро стало ей не до этих мыслей.

Игорь отправился за очередной данью к древлянам. Но уже на обратном пути его дружина начала роптать: мало – де взяли на сей раз, дружины других воевод в богатых доспехах щеголяют, кладовые у них от запасов ломятся, а княжьи воины – точно нищие среди них. На беду свою Игорь послушал дружинников: большую часть с уже взятой добычей отправил в Киев, а с меньшей частью вернулся в Искоростень, чтобы потребовать у древлян еще дани. Те же рассудили по-своему:

– Повадился волк в овчарню, так и будет ходить, пока всех овец до единой не перережет. Так и этот: если не изведем его, сами погибнем.

Игоря и горстку его дружинников убили ночью в лесу, там же закопали и их тела. Только одного оставили в живых, чтобы сообщил киевлянам страшную новость. А сами стали думать, как избежать мести за содеянное, ибо понимали, что не простит Киев убийства своего князя, а со всей киевской дружиной воевать – это не десяток воинов во сне зарезать. Одна надежда была: Святослав, наследник и теперь князь Киевский еще мал, четырех годочков не исполнилось, а мать его, княгиня Ольга – всего лишь женщина, хоть и слывет мудрейшей государыней.

Древляне думали, как избежать мести за убийство Игоря, а Ольга оплакивала погибшего мужа. Без слез оплакивала, чувствуя, как печаль вытесняется из ее сердца жгучей, непереносимой ненавистью. Игоря убили – и зарыли в лесу, как разбойника, как тать, словно падаль какую. И не гореть погребальному костру – ладье, на которой душа храброго воина отправится в Валгаллу, чтобы возродиться там для новой жизни. Не будет там у него ни оружия, ни любимого коня, ни доспехов, ни утвари богатой, ни припасов, ни рабов, ни наложниц – всего того, что полагается забрать с собой знатному викингу.

И любимая жена не сможет взойти на погребальную ладью, чтобы последовать за мужем. Хотя… Вряд ли бы Ольга решилась на такой поступок, ведь сын был еще слишком мал, чтобы остаться одному. Она должна была остаться при Святославе в Киеве, как говорили в старину, матерую вдовой, матерью наследника престола, сидеть на вдовьем стольце, управлять своими землями. Но прежде всего она должна была отомстить за убитого мужа: старинный обычай требовал крови за кровь. И Ольга отомстила…

– Княгиня-матушка, ладья пристала! Под самым Боричевым подъемом!

Ближняя боярыня запыхалась, поднимаясь по крутой лестнице в светлицу к княгине, в глазах у нее застыл ужас, смешанный с изумлением.

– Мало ли лодий пристает… – недоуменно приподняла брови Ольга.

– Так ведь древляне приплыли…

– Кто-о-о?!!!

Не веря ушам своим, Ольга оглянулась на сидевшего в светлице Асмуда, пестуна юного князя Святослава, и Свенельда, который после гибели Игоря вернулся в Киев и стал правой рукой княгини. Но и на их лицах было лишь непомерное изумление: такой наглости от убийц Игоря никто не ожидал.

– Прикажи, государыня, они и трех шагов по земле не пройдут, – опомнился, наконец, Асмуд.

– Сначала в темницу посадим, – хмуро подал голос Свенельд, – а там уж…

Но Ольга уже взяла себя в руки и на ее лице даже появилось какое-то подобие улыбки. Впрочем, от этого подобия у обоих опытных и бесстрашных воинов мурашки по телу принимали.

– Не нужно, – спокойно сказала Ольга. – Дорогим гостям всегда рада, даже если незваными являются. Пусть приходят невозбранно ко мне на двор. Наверное, не просто так приехали, может быть, расскажут что-нибудь диковинное.

И древлянским послам позволили проехать по киевским улицам, которые поразили этих лесных жителей своим великолепием. А уж от княжеского каменного терема, да от позолоченных и посеребренных идолов, стоявших подле него, гости и вовсе пришли в великое смятение. Такой пышности, такой роскоши они и во сне никогда не видели.

А в главном покое терема их поджидала прекрасная, величавая женщина, сидевшая на резном деревянном кресле искусной работы. Даже вдовьи одежды не могли затмить прославленной красоты княгини Ольги.

– С чем пожаловали? – приветствовала она онемевших послов.

За ее спиной переглядывались Асмуд и Свенельд, уже посвященные княгиней в тайный замысел и весьма им довольные.

– Приехали сватать тебя, госпожа, – промолвил, наконец, старший из послов. – Мужа твоего не вернешь, нашему князю Малу такая супруга, как ты, под стать будет.

Мгновенно сверкнувшую молнию ярости в глазах княгини послы не заметили, так быстро опустила она долу глаза, якобы смущенная неожиданным предложением.

– Мужа твоего мы убили, – продолжал осмелевший посол, полагавший, что княгиня ошеломлена неожиданной честью, – ибо муж твой, будто волк, расхищал и грабил. А наш князь – хороший, пойди замуж за князя нашего, за Мала.

– Любезна мне речь ваша, – произнесла, наконец, княгиня. – И то правда, что мужа мне не воскресить, так не век же вдовою безутешной слезы проливать… Только вы меня почтили и я вам честь оказать хочу, чтобы видели все мои люди, как я отношусь к древлянам и к их лучшим людям. Завтра утром пришлю за вами особых посланцев, станут они звать вас ко мне на пир, а вы не идите, упирайтесь, говорите так: «Не поедем на конях, и пеши не пойдем, понесите нас в ладье нашей на княгинин двор». Вас и принесут, а сейчас идите…

Древляне, вне себя от оказанного им приема, довольные и важные, вернулись на ладью – ждать завтрашнего утра. Ольга долго смотрела им вслед, а потом оборотилась к советникам своим:

– Велите копать на теремном дворе яму. Да поглубже. И чтобы никто об этом не знал, кроме нас с вами.

– Что ты задумала, матушка? – изумился Асмуд, который не отличался стремительностью и изворотливостью ума. – То древлян в ладье на двор нести, то яму там копать…

Лицо же Свенельда вдруг просветлело и он хитро ухмыльнулся в усы:

– Для того, боярин и яму копать станем, чтобы сватов особо почтить.

Ольга одарила его долгим, благодарным взглядом. Впрочем, они давно уже понимали друг друга с полуслова, а кое-кто намекал, что словами и не ограничиваются. Но если и посещал воевода опочивальню вдовы-княгини, то досконально никто о том не ведал, да и болтать лишнее охотников не находилось: Свенельд был на расправу крут и скор, а княгиня… Одним богам было ведомо, что могла измыслить эта необыкновенная женщина.

Всю ночь рыли на теремном дворе огромную яму, а наутро Ольгины посланцы с нижайшими поклонами явились на берег, к ладье древлян:

– Зовет вас княгиня к себе для чести великой.

Древлянские послы, раздувшись от гордости и спеси, ответили, как им велела Ольга:

– Не едем ни на конях, ни на возах, ни пеши не идем! Несите нас в ладье к будущей жене князя нашего Мала!

Княгинины люди притворно закручинились и застенали:

– Охти нам, подневольным! Господин наш убит, а княгиня хочет идти за вашего князя! Будь же по – вашему.

И без того умом недалекие, напрочь забыли древляне варяжский обычай: умерших друзей и соратников в последний путь несли на плечах в ладье. И «поплыли» послы навстречу своей судьбе, не поняв даже, что несут их не к парадному крыльцу терема, а куда-то в сторону. И опомниться не успели, как полетели вместе с ладьей в глубочайшую яму, переломав себе при падении все, что можно.

Тогда на краю ямы появилась Ольга во вдовьем платье и, чуть склонившись, спросила:

– Довольны ли вы честью?

– Ох, – донесся стон из ямы, – пуще нам Игоревой смерти.

– Закапывайте, – велела княгиня и сама бросила вниз первую горсть земли.

Так и зарыли неудачливых сватов живьем.

– Довольна ли ты, матушка? – хмуро осведомился Асмуд, которому поединок с врагом в чистом поле был куда больше по душе, чем такая изощренная месть.

– Нет, – отрезала княгиня. – Это только начало. А теперь посылайте гонцов в Искоростень, к князю Малу. Пусть сообщат ему, что киевский народ мало чести увидел для своей княгини в столь малом посольстве сватов. Пусть присылают самых именитых, самых богатых, самых отважных – лучших. Тогда и сватовство заладится.

И снова усмехнулся Свенельд. Он-то знал: ладья – это только первый этап. Ольге нужен был еще погребальный костер, и он не сомневался, что она своего добьется. Засомневался он только в одном: а знал ли он вообще всю глубину ума и меру жестокости женщины, ближе которой у него не было в целом свете?

Древляне ничего не заподозрили. Их не встревожило отсутствие вестей от первого посольства: загулялись люди в хлебосольном Киеве, вкушают почести, воздаваемые им княгиней и ее дружиной. Собрали новое посольство – лучших людей, как и желала княгиня, – и отправили его в Киев.

И снова красная горница в княжеском тереме. И снова улыбчивая и приветливая Ольга предлагает дорогим гостям… обмыться в бане, дабы чистыми явиться на великий пир. Сваты согласились, начисто забыв о том, что у всех народов издревле существовал обычай обмываться перед решающей битвой и, если придется, чистому встретить смерть. А уж обмывать покойников перед погребением…

В бане их и заперли надежно, а потом подожгли с четырех углов. Заживо сгорели новоявленные сваты, цвет земли Древлянской, славный погребальный костер получился в память князя Игоря. Только… и этого Ольге было мало. Уже ни с кем не советуясь, она отправила гонца к самому князю Малу, чтобы возвестить ему:

– Вот иду сама к тебе, дабы стать твоей супругой. Но повели справить у стен города погребальную тризну по мужу моему покойному. Пусть это будет знаком примирения между нами.

И не обманула: выехала вслед за гонцом с небольшой дружиной в Искоростень. Возглавлял дружину Свенельд, который и ответил древлянам на вопрос, где же два посольства сватов?

– А следом идут, – спокойно молвил он. – Вместе с Игоревой дружиной.

Древлянцам бы сообразить, что дружина Игоря давно ими же и перебита, что не могут живые люди сопутствовать мертвым. Нет, не поняли. Явились на поминальную тризну неподалеку от Искоростеня. Только князь Мал не вышел: решил, что много чести будет оплакивать убитого врага. На какое-то время он этим отсрочил свой смертный час, но ненадолго.

Над могилой Игоря под стенами Искоростеня Ольга повелела насыпать высокий бугор – доныне видимый, как уверяют, близ сего места – оросила его слезами и… Началось веселое пиршество. Меды древляне наварили отменно-крепкие, а дружинники княгини лишь подливали его в чарки хозяев. Наконец, Ольга подала Свенельду чуть заметный знак, ей подали коня и она с малой частью отряда отъехала прочь от города. Оставшиеся же воины выхватили мечи и истребили всех пришедших на тризну древлян – едва ли не пять тысяч человек полегло на месте. Вся земля вокруг погребального холма пропиталась кровью.

Но и этого княгине было мало, чтобы утолить свою жажду мести. Вернувшись в Киев, она собрала многочисленное войско и вновь выступила походом на Искоростень против жестоко наказанных, но еще не покоренных древлян. Только тут понял князь Мал всю опасность положения. Но, помня, как легко одержал верх над князем Игорем и его дружиной, вывел свое войско против киевлян. И тут окончательно успокоился и даже развеселился: во главе киевской дружины находился… четырехлетний князь Святослав. Он сидел на коне в полном воинском облачении с крохотным копьем в руках.

Когда же Святослав метнул это копье и оно вонзилось в землю у самых ног его коня, хохотало уже все древлянское войско. Но не зря же говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Свенельд поднялся на стременах и гаркнул:

– Князь уже начал, последуем, дружина, за князем!

Не прошло и часа, как большая часть древлян оказалась либо убитой, либо тяжело раненой, а оставшиеся спаслись бегством в Искоростень и укрылись за его высокими стенами. Не раз и не два впоследствии позавидовали они тем, кто пал на поле брани. Но человеку, к счастью, не дано предвидеть свою судьбу.

Все лето киевская дружина осаждала Искоростень. Наконец, Ольга послала к осажденным гонца с грамотой, в которой говорилось:

«Все города и поселения ваши уже покорились Киеву и платят ему дань исправно. Одни вы упорствуете, хотя припасы ваши заканчиваются и силы на исходе. Сдавайтесь, заплатите мне малую дань, и я уйду с миром».

Древляне и рады бы были поверит в такую удачу, только дань им платить уже было нечем. Но киевская княгиня, столь жестокая в своей мести, оказалась вдруг очень милосердной:

– Дайте мне с каждого двора по три голубя и по три воробья. Я не желаю возлагать на вас тяжкой дани, как муж мой, потому и прошу мало. Дайте мне мало – и я уйду.

Только изощренный ум мог бы понять: княгиня требует только… князя Мала, больше ей от древлян уже ничего не нужно. Но такого умника среди осажденных не нашлось. Они собрали требуемое Ольгой и послали ей с поклоном. Она ответила: