Жизнь прекрасна, но удивительна.

Гарри Мини-сингер

Море!

Под ними, на сколько глаз хватало, простиралось бесконечное, как лукоморская тайга, море.

Иванушка сказал, что это еще не самое маленькое, что бывают и побольше, и даже совсем большие, которые называются океанами. На что Серый заявил, что для него и этого хватит, поскольку берега не видно уже с полчаса, а на эти волны смотреть – тошнить начинает, и что спасибо, больше ему не надо. А про океаны не забудьте напомнить ему еще, чтобы не запамятовать, чего он видеть не хочет ни при каких обстоятельствах, и вообще, если бы он знал, что это ваше море такое большое, мокрое и колыхающееся, он бы настоял на Шартр-аж-Шетхе, или как он там. Тогда царевич поспешил его успокоить, пообещав в скором будущем огромное количество самых разнообразных островов, которые, практически находятся в виду друг друга, и что, если постараться, от одного до другого можно добросить что-нибудь тяжелое. На этом Волк немного утешился, улегся на спину, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

И поэтому не увидел того момента, когда на них свалился человек.

Иван глаз не закрывал, но тот факт, что он стал этому свидетелем, ясности в вопрос далеко не внес. Скорее, совсем наоборот. Просто совершенно внезапно в чистом солнечном небе стала расти и увеличиваться в громкости точка, пока не превратилась в полураздетое человеческое существо, запутавшееся в своих собственных руках и ногах в попытке то ли взлететь, то ли уцепиться за что-то.

Для старого Масдая это тоже стало неприятным сюрпризом.

– Это обязательно надо было уронить мне на спину с такой силой? – недовольно прошуршал он. – Непонятно, чем вы там только занимаетесь, пока… Третий?! Он что – с солнца упал? Всегда знал, что в этой Стелле приличным коврам-самолетам делать нечего!

Незнакомец, спружинив на Масдае, как на батуте, шлепнулся рядом с Серым и остался лежать с закрытыми глазами. Лицо его приняло торжественно-скорбное выражение.

Зато подскочил застигнутый врасплох Волк.

– Дай ты умереть мне спокой… Но.

Взгляд на Иванушку. Взгляд на незваного гостя.

– Это кто? – почему-то шепотом спросил он.

– Не представился, – также шепотом ответил царевич.

– А что он тут делает?

– Лежит?

– Спроси его, чего ему тут надо.

Иванушка на мгновение сосредоточился, потом откашлялся и нараспев торжественно произнес:

– Юноша бледный, поведай, зачем ты явился; в небе парил ты зачем, облака попирая ногами?

Самозваный пассажир открыл один глаз – второй распахнулся сам при виде лукоморской парочки, и на лице его отразилось непонятное сомнение, смятение чувств в комплекте с легким испугом. Он поморгал, хотел что-то сказать, но почему-то передумав, сначала беззвучно пошевелил губами минут с пяток и наконец осторожно ответил:

– О, лучезарные боги, чей лик затмевает солнца сиянье и звезд многочисленный рой. Имя не знаю я вашего, горе мне, горе – смертного жалкого просьба в сердцах не винить. Звать меня – скромный Ирак, сын Удала, внук Мирта. Дед мой прославлен в веках был…

– Короче, стеллянин, – нетерпеливо махнул рукой Серый. – Давай про себя.

Стеллиандр замолк на полуслове и с потяжелевшим в момент испугом глянул на Волка.

– В час развлеченья, досуга, за пенною чашей с радостью слушать мы будем исторью твою, – почти тут же поддержал его Иван, гордый своим экспромтом.

– Боги мои, пожалейте… Мой отец… Отец мой – архит… зодч… строитель известный. Строил он лабиринт… запутан… строенье одно… на острове Мине… – и в сторону, отчаянно: «Боги милосердные, помогите попасть в размер… Пять минут, как мертв – и уже такое позорище… Эх, говорила мне матушка – учи литературу…»

– Как ты сказал? – недоверчиво склонился над ним Иван.

– Что? – уточнил Ирак.

– Всё! Ты говорил не… ритмически организованными высказываниями! – обвиняюще прищурился царевич.

– У меня в школе любимым предметом была физкультура! – оправдывался Ирак. – А когда проходили Эпоксида, я болел! А из Демофона я вообще смог запомнить только «Си вис пацем – смит-и-вессон»!

– Парабеллум, – машинально поправил его Иванушка.

– Так вы, стеллиандры, не говорите этими дурацкими стихами без рифмы? – все еще недоверчиво уточнил Серый.

– Нет. А вы?

– Что мы – похожи на этих… Домофонов? – покрутил пальцем у виска Волк с явным облегчением.

– Не похожи, – не очень уверенно согласился Ирак. – Но вы же боги! А боги должны разговаривать, как писал Эпоксид. Я же читал!..

Непонятно почему, Серый хрюкнул, быстро отвернулся и, закрыв лицо руками, стал издавать загадочные звуки. Иван же, наверное, понял, потому что покраснел, снова откашлялся, и только тогда обратился к новому знакомому:

– Извини, но, по-моему, ты нас с кем-то путаешь.

– Путаю?

– Да. Путаешь. Мы не боги.

– Не боги?

– Нет.

– То есть вы хотите сказать, что по небу, кроме нас с отцом, каждый день летает полно народу, которому просто надоело ходить по земле?

– Ну не совсем…

– И эти летающие люди чудесным образом спасают… Я ведь не мертвый? – с опаской быстро ощупал себя Ирак и, успокоившись, продолжил: – … спасают злосчастных стеллиандров от верной гибели через расплющивание в очень тонкую лепешку о поверхность моря?

– Ну…

– И носят такие загадочные одежды, какие простому смертному и не придумать во век?

– Я же говорил тебе, что эта штучка с кружевами должна одеваться не поверх этой ерундовины с перьями! – прошипел Волк.

– Ну…

– Ах!.. – воскликнул вдруг стеллиандр и захлопнул себе рот обеими руками. – Простите меня!.. Простите, простого смертного, ибо не догадался я, что вы – боги превращенные! Простите меня за дерзость!!! – хлопнулся он на колени. – Если бог не признается, что он – бог, значит, он путешествует инкогнито! Так Ванада превращалась в ткачиху, Филомея – в пастушку, Меркаптан – в купца, а Дифенбахий… Впрочем, проще сказать, в какое стихийное бедствие он еще не превращался, да умножатся его молнии до бесконечности!

– Да ты чего, парень, на солнышке перегрелся? – попытался поднять его на ноги Волк. – Ну ты посмотри, какие мы боги?

– Неузнанные, – настаивал на своем Ирак.

– Да мы же эти… простые смертные… как ты!

– Они, когда превращаются, всегда так говорят. Зачем богу, который превратился в смертного, чтобы его не узнали, признаваться в том, что он – бог? И если вы не боги, – сын архитектора хитро взглянул на лукоморцев, – то как летит по воздуху эта чудесная портьера, а?

Это была капля, переполнившая чрезвычайно маленькое и мелкое блюдечко терпения ковра.

– Сам ты – занавеска! – обиженно огрызнулся Масдай, повергнув бедного юношу в шок и на колени. – Сперва валится с неба, как мешок с кокосами, чуть не пробивает дыру – про грузоподъемность меня здесь кто-нибудь спросил? – а теперь еще и обзывается!

– Сильномогучие боги Мирра… простите неразумного… смертный… не дано… – Ирак – образец раскаяния – попытался постучать загорелым лбом о Масдая, чем вызвал новый приступ громко озвученного недовольства.

Друзья переглянулись. После такой «ковровой бомбардировки» надежды убедить стеллиандра оставить свою бредовую идею насчет их сверхестественного происхождения не было.

– Ну бог с тобой, – устало махнул рукой Волк. – Боги мы, боги. Только не скажем, какие, потому что переодетые. А теперь ты не мог бы встать и рассказать, что ТЫ тут делаешь?

Ирак горячо замотал головой:

– Не встану. Рассказывать я и так могу. Отец мой – знаменитый зодчий Удал. Были мы с ним на острове Мин – он возводил лабиринт для чудовища царя Миноса, а я ему помогал. Но после окончания…

– Не гуди мне в ухо, – глухо пробурчал ковер.

Парнишка мгновенно выпрямился, но без запинки продолжил:

– …работы царь отказался нас отпускать, и продержал пленниками на Мине десять лет. Тогда мой отец – гениальный изобретатель – придумал сделать крылья из перьев больших птиц, и сегодня мы вылетели с постылого острова, чтобы снова обрести свободу. Но, кажется, я что-то прослушал, когда отец объяснял мне устройство этих крыльев, и когда набрал высоту, не сумел остановиться и лететь вдоль поверхности моря, как учил меня папа. Получалось только подниматься. А вперед меня нес ветер. И я поднимался, пока солнце не расплавило воск в моих крыльях и они не развалились по перышку… Бедный, бедный папа – он, наверное, подумал, что я погиб… Он и предположить не мог, что вмешаются миррские боги, могучие боги, – Ирак украдкой покосился на лукоморцев, – явятся во всей своей славе и сиянии, и белый свет померкнет перед их величием и великолепием, и они снизойдут до меня – недостойного…

– Ну опять зарядил… – простонал Волк.

– А почему ты назвал царя Миноса чудищем? – полюбопытствовал Иванушка, отчасти надеясь перевести мысли стеллиандра на что-нибудь другое.

– Чудищем? Я не назы… Ах, это… Ха-ха… – он натужно растянул губы в чем-то, что должно было изобразить, по-видимости, улыбку. – Всеведущие боги изволят шутить.

– Слушай, смертный, – ласково обратился к нему Волк, нежно заглядывая в глаза, и Ирак понял, что с этого момента слово «смертный» могло приобрести для него очень много совершенно ненужных наречий, таких, как «определенно», «внезапно» или «чрезвычайно болезненно».

– Угх… – наконец сморгнул он.

– Если ты еще раз назовешь нас богами, или хотя бы намекнешь об этом… Что тут у вас случается с…

Неизвестно, откуда взявшийся сильный порыв ветра сбил Серого с ног. Падая, он уронил царевича, который, в свою очередь, с прирожденной ловкостью повалил на Масдая стеллиандра.

– Ешк…

– Ой…

– Боги…

Что сказал по этому поводу Масдай, осталось неизвестным, так как небо взорвалось и разлетелось молниями на мельчайшие кусочки. Воздух посерел, из глубин его вскипели черные тучи, перемешиваемые ураганом, и ударил дождь.

Волк ухватился за передний край ковра что было сил, и проорал:

– Масдай! Ищи землю!

– Сергий!.. Ты здесь?.. – донеслось до него с попутным торнадо.

– Здесь!.. Держись!.. – он попробовал оглянуться через плечо, но, получив с ушат воды прямо в лицо, быстро отвернулся.

– …усь!..

– Ирак! Ты здесь? – выкрикнул снова Иван.

– Помогите!!! Я не могу удержаться!!! Тут скользко от воды!.. Я сейчас упаду!..

– Держись, я помогу!

Царевич выпустил из рук спасительный край Масдая и пополз к теряющему силы Ираку, в кромешной тьме пытаясь нащупать его и отплевываясь от неожиданно холодного дождя, потоками низвергавшегося, казалось, исключительно на него.

– О, боги! Я больше не могу! Спасите меня!..

Ковер тряхнуло, он накренился вправо, влево, вперед, стал падать, но снова выправился, и снова завалился налево…

– Помогите!!!..

– Держи руку!.. – и тут при последнем маневре Иванушку швырнуло прямо на голову Ираку.

– Держу! Спасиба-а-а-а-а-а-а-а!!!..

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

Но Серый так и не услышал два отчаянных удаляющихся крика за краем ковра среди ревущей стихии.

Гора мышц, слегка прикрытая небольшим клочком белой материи, пошевелилась – это Трисей оторвался от точения меча, провел по краю лезвия ногтем, и оно запело, почуяв руку хозяина.

– А скажи, капитан, всегда ли так быстро меняется погода в этих местах? – проговорил он, в который раз с детским удивлением окидывая взглядом лазурный небосвод и зеленую воду моря.

– Честно говоря, такое я видел в первый раз, – покачал головой капитан Геофоб. – Бури на море не в диковину, это понятно, но чтобы одно мгновение был штиль, а через секунду – ураган – такого я не припомню.

– Злосчастные Каллофос и Никомед… – вздохнул Трисей. – Как некстати забрали их к себе нереиды…

– За бортом ничто не могло выжить в этом хаосе, – согласился с ним капитан. – Но зато теперь они, благородные юноши из богатых семей Иолка, несомненно вкушают нектар и амбросию из рук изумрудноволосых дочерей Нерея, а это значит…

– А это значит, – угрюмо договорил за него Трисей, – что мы привезем на Мин не семерых юношей, а только пять, и имя нашей славной родины навеки покроется позором бесчестия.

– Капитан, – подбежал запыхавшийся, бледный матрос. – У нас больше нет парусов.

– Как нет? – нахмурился Геофоб. – А вторая пара, которую мы всегда храним в ящике из-под канатов? Или его тоже смыло?

– Нет, капитан, но они же черные – помните, мы специально их взяли, чтобы оповестить царя Эгегея о том, что чудовище сожрет его сына, царевича Трисея, да приумножат боги его годы!

– Болван!

– Можно, я ему отрежу уши, капитан?

– Ай!

– Можно.

– Ай-ай-ай!

– Человек за бортом!!!

– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!

– Два человека за бортом!!!

– Ой! Это наши земляки! – и бедолага матрос, ловко вывернувшись из туники, зажатой в пудовом кулаке Трисея, проявил чудо героизма, бросившись в воду и быстро-быстро поплыв навстречу двум головам, то появляющимся, то исчезающим в легких волнах метрах в сорока от корабля.^[1]

Через полчаса две бледные, изнемогающие фигуры, с трудом перевалившись через борт корабля, оказались на палубе. Один-единственный взгляд на них начисто опровергал новомодную теорию чернокнижников Шантони о том, что тело на девяносто процентов состоит из воды. Они были прямым доказательством стопроцентного содержания Н₂О в теле человека. Причем она там долго не задерживалась, а бурными потоками изливалась с волос, лиц и одежды на палубу, очень быстро формируя небольшой заливчик, в котором уже даже плескалась веселая рыбка, выпавшая, очевидно, из рукава камзола Ивана.

Вокруг них тотчас же собралась, побросав весла, вся команда.

– Это не Каллофос!..

– И не Никомед!..

– Определенно не Никомед…

– Он бы уже орал во все горло, спрашивая вина и мяса.

– Хотя вон тот на Каллофоса очень похож.

– Но если этот не Никомед, значит, тот – не Каллофос. Этот логика.

– Ага, умный нашелся!

– А если этот – Каллофос?

– Ты меня запутать хочешь?

– Нет, что ты. Просто спрашиваю.

– Какие забавные педилы…

При этой фразе Иванушка пришел в себя. И тут же из него вышел.

– Это кто тут педила? – утирая мокрым рукавом с лица остатки моря неприветливо поинтересовался он. – От педилы слышу!

– Он еще бредит…

– Дайте им воды!..

– Не надо!!! – тут пришел в чувства и Ирак.

– Кто вы, незнакомцы? – раздвинув толпу, как ледокол, вперед выступил темноволосый юноша размером с трех. – Как оказались вдали от берега? И не встречали ли там, в морской пучине, наших товарищей – Никомеда и Каллофоса?

Пока царевич задумался над этой чередой вопросов и честно попытался припомнить в бушующей воде что-то такое же мокрое, напуганное и отчаянно бултыхающееся, как они с Ираком, молодой стеллиандр, у которого, казалось, мозги с языком были связаны напрямую, уже пустился в пространные разъяснения, снова начав с дедушки Мирта. Впрочем, его история, кажется, вызывала неподдельный интерес всех собравшихся.

Всех, кроме одного.

Молодой мускулистый здоровяк, первым спросивший, кто они, стоял, в мучительном раздумье наморщив лоб, к таким упражнениям, явно непривычный. Когда Ирак, минут через сорок, дошел до раннего детства своего отца, мыслитель тоже наконец-то пришел к какому-то выводу и тихонько вытащил пожилого моряка в сиреневой тунике из круга стеллиандров, как всегда, падких до историй с продолжением.

– Послушай, Геофоб, – обратился он к нему. – Я знаю, как спасти честь Иолка.

И что-то забубнил ему прямо в ухо. До Ивана лишь обрывками доносилось:

– …не тех… …бросить обратно… …вернет наших…

– …нет, Трисей, этот план…

– …почему это?..

– …воля богов… …предназначение…

– …предлагаешь…

– …получше…

– …не захотят?..

– …синий пузырек… …в вино…

– …не похож…

– …все равно…

– …спешить…

– …через час…

– …быстрее…

– …педилы…

Минут через десять, когда Ирак уже описывал второе замужество своей матушки, толпа матросов снова расступилась, и к потерпевшим коврокрушение подошли те, кого называли Геофобом и Трисеем. В руках они несли ворох сухой одежды и полотенец, блюдо с хлебом и мясом – и амфору.

Парой быстрых фраз капитан отослал матросов на весла, а Трисей пассажиров – на нос.

С удовольствием переодевшись в новые хитоны,^[2] собратья по несчастью моментально умяли принесенную заботливыми иолкцами еду, запив сильно разведенным, с горчинкой, вином из маленькой черной амфоры. И как раз вовремя.

– Земля! – закричал самый зоркий из моряков. – Через час мы будем там!

– Через час мы будем где? – поинтересовался царевич у Геофоба.

– Там, – кратко махнул он рукой.

– Где – там? – забеспокоился почему-то Ирак. – Где – там?

– На Мине, – нахмурился Трисей. – А как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо, – удивленно отозвался Иванушка. – А что?