Оставаться собой становится все труднее. Полной грудью вдыхаю студеный воздух, сжимаю шахматную фигуру в руке, отгораживаюсь от Голда прочной стеной, возведенной из воспоминаний об Анне. Леплю кирпичи из ее смеха, из ее прикосновений, из ее отзывчивости и тепла. Удостоверившись, что стена высока и прочна, снова осматриваю оранжерею, убеждаюсь, что все еще спят, и вхожу в дом.