© Степан Кулик, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

 
Ночь тиха, и небо звездно.
У бивачного огня,
Братцы, слушайте меня…
 

Д. Бедный

Часть первая
Omnes viae setscham ducunt^[1]

Глава первая

Хорошо лежать в лопухах. Во всяком случае, гораздо удобнее, чем в колючем репейнике или зарослях жгучей крапивы. Особенно когда на тебе ни единого лоскутка одежды. Как на новорожденном младенце… Наверно, поэтому сердобольные аисты подбрасывают их не куда придется, а в основном на капустные грядки. Лопухи и прочая прибрежная мурава не вполне адекватная замена пеленкам-распашонкам и прочим подгузникам, но могло быть и хуже…

Метрах в тридцати ниже по течению неизвестной речушки – на берег которой я только что каким-то образом попал прямо из лоджии городской квартиры – горело несколько костров. И мне очень не нравилась картинка, которую удавалось разглядеть в отблесках пламени. Совершенно не нравилась.

Возле огнищ хозяйничали десятка полтора мужчин, разодетых как для съемок фильма о Диком Поле времен Золотой Орды или Османской империи. Я не большой знаток моды, тем более старинной, но восточные халаты, мисюрки^[2], тюрбаны, а главное – сабли и ятаганы, висевшие у пояса воинов, говорили сами за себя. Будь это отряд каких-нибудь современных басмачей или моджахедов, хоть один да поигрывал бы автоматом. Особенно перед пленниками. Это же так приятно, когда можно безнаказанно унижать других, ощущая себя героем…

Имелись и пленники. Много… Отсвета костров было недостаточно, чтобы сосчитать сгрудившихся в плотную кучу бедолаг. Но никак не меньше полусотни. В основном, судя по платкам, женщины… А еще время от времени взлетающее чуть повыше пламя выхватывало из тьмы груженные доверху телеги и стадо коров, пасущееся за пределами лагеря.

Человеку, вышедшему покурить на балкон городской квартиры и вдруг оказавшемуся черт знает где, разное приходит в голову. От мысли о сновидении и до сумасшествия… Но я почему-то был уверен, что не сплю и пребываю в здравом рассудке. Хоть и несколько всклокоченном.

Возможно, измученный предыдущими наваждениями, я подсознательно уже ожидал чего-то подобного. Или, может, обладал стрессоустойчивой психикой, изрядно закаленной современной методикой обучения в вузах? В любом случае происходящее я воспринял как «реальность, данную нам в ощущениях», и больше к этой теме не возвращался.

Отвлеченность мыслей уместна под торшером, в мягком кресле, с чашкой ароматного кофе, а не в тот момент, когда лежишь нагишом в мокрых лопухах, а от весьма неприятных и болезненных проблем тебя отделяет неосторожное движение или один-единственный чих…

При этом я даже не могу воспользоваться весьма актуальным советом для «воробья, попавшего в дерьмо», в смысле – сидеть и не чирикать. Поскольку густая ночная роса, еще более обильная возле реки, даже летом совсем не теплая. И если мне придется пролежать здесь до утра, то одним чиханием не обойдется.

Медленно, очень медленно… буквально по миллиметру я начал пятиться. Но уже в следующее мгновение замер, старательно вжимаясь в землю. Сожалея, что не могу распластаться, как камбала под китом…

Один из воинов, отошедший от костра на пару шагов по малой нужде, вдруг резко повернул голову и пристально посмотрел в мою сторону.

Несмотря на то что нас разделяло приличное расстояние и ночная тьма, я мог бы поклясться, что если хотя бы взгляну в ответ – он меня заметит. Татарин запахнул халат, настороженно потоптался на месте и сделал несколько шагов вперед. Постоял, вглядываясь и прислушиваясь. Потом произнес что-то вопросительным тоном. Отвечать я, естественно, не стал.

Секунды растянулись до минут. Я, кажется, даже дышать перестал. Только поглядывал украдкой, с замиранием сердца ожидая, что мой кошмарный сон, ставший постоянным на протяжении последнего месяца, вот-вот окончательно превратится в явь, и шея ощутит прикосновение стального клинка…

Татарин ждал, напряженно всматриваясь в темноту, одной рукой придерживая перевязь, а второй оглаживал рукоять сабли.

– Кемдэ булса бармы монда?^[3]

Сперва меня бросило в жар, а потом по спине, между лопатками словно ледяной ветерок пронесся. Наверно, именно так ощущает себя мышь, притаившись под веником.

К счастью, обошлось. Воин проворчал какую-то короткую фразу, сделал пальцами «козу», традиционный знак, отгоняющий злых духов, поворотился ко мне спиной и потопал обратно к огню…

Уф… Так и заикой недолго стать. Как же он все-таки меня учуял? Услышать не мог, унюхал, что ли? Офигеть! Это ж какое обоняние надо иметь, чтоб…

«Черт! – меня словно током пронзило. – Трубка!»

От свалившихся треволнений и прочего душевного смятения я совершенно позабыл, что до сих пор сжимаю в кулаке курящуюся трубку. И удивляться следует не тому, что татарин почувствовал запах табака, а что никто не сделал этого раньше. Ветерок-то от меня к ним веял… Видимо, помешал дым костра.

Стараясь не делать лишних движений, я ткнул трубку чашкой в землю.

Вот ведь ирония судьбы: гол, как сокол или этот… святой, который из чрева китового вылез, – зато с трубкой. Самая, блин, необходимая в быту вещь во все времена! Лучше б зажигалку или коробок спичек прихватил, олух… И то больше пользы.

«Да, ё-мое, что ж такое?! Что не сделаю – все не в лад!»

Я так поспешно отдернул руку, которой вдавливал чубук в землю, будто змею задел.

Нельзя тушить! Без огня не выжить… Это и диванному жителю известно. Правда, в основном из книг или реалити-шоу. А у меня, благодаря деду и отцу, опыта гораздо больше. И не подсмотренного чужого – собственного.

Сомневаться, что ордынцы утром уйдут, не позаботившись затоптать, а то и залить костер, не приходилось. Уж кому, как не потомственным пастухам и коневодам знать, на что способен степной пожар. Так что единственная надежда развести огонь завтра – тлеющий уголек в трубке.

Я торопливо ухватил мундштук губами и чуть-чуть затянулся. Покрывшись очередной испариной – от страха, что табак успел потухнуть. К счастью, жар еще теплился… Но едва-едва.

Возможно, покажется странным, что я так сосредоточился на проблеме сохранения огня, отложив решение других вопросов до более подходящего момента. Но это, если не доводилось встречать рассвет в мокрой одежде, зная, что посушиться и обогреться негде. А еще – если подлинность окружающей действительности вызывала сомнения – уголек в трубке был настоящим. И разум уцепился за него, как рулевой потрепанного штормом клипера за свет маяка.

…Я уже отполз шагов на десять, когда в лагере ордынцев поднялся шум. В той стороне, где содержались пленники, возникла какая-то нехорошая суета, сопровождаемая воплями, болезненными вскриками и бранью… Несколько охранников кинулись на помощь своим. Кто-то из оставшихся подбросил в угасающие костры хвороста, чтобы добавить света, но лично мне это ничуть не помогло.

Неразличимая во тьме возня продолжалась еще какое-то время. Оглашая побережье звуками, характерными для ожесточенной драки. Но вскоре все поутихло. До меня долетали только ворчание басурман и негромкие, жалостливые причитания женщин.

Потом двое нукеров притащили неподвижное тело и бросили его у ног своего господина. Во всяком случае, этот татарин был одет гораздо богаче других и чалму носил зеленого цвета. А я где-то читал, что головной убор такого цвета полагается за какие-то особенные заслуги.

Бек^[4] что-то спросил. Видимо, у пленника, – потому что не дождался ответа и задал вопрос второй раз. Громче… Теперь обращаясь к стражникам… Выслушал их и отдал приказ.

Один татарин встал в ногах, второй – у изголовья, и оба принялись стегать пленника плетками. Тот лежал, как бревно, и по-прежнему не издавал ни звука. Может, сила воли у человека железная, а может – просто потерял сознание и ничего не чувствовал.

Я успел насчитать восемнадцать ударов, прежде чем бек повелительно поднял руку. Нукеры тут же отошли в сторону. Главный татарин встал, подошел к невольнику, сунул ему в лицо носок сапога и что-то требовательно произнес.

Видимо, на этот раз тот ответил.

Бек взвыл от злости и отдернул ногу так быстро, словно наступил на змею. Потом опомнился, взял себя в руки и… громко рассмеялся. Не знаю, как пленнику, а мне его визгливый хохот совсем не понравился. Потому что так смеются, прежде чем плюнуть на могилу заклятого врага…

Нукеры подхватили невольника под руки и поволокли к ближайшей вербе. Там поставили бедолагу на ноги и стали привязывать к дереву…

«Ё-моё!»

Приготовления ордынцев так напоминали финальную сцену из гоголевского «Тараса Бульбы», что меня чуть не стошнило.

Похоже, на моих глазах собирались живьем сжечь человека, а я ничего с этим не мог поделать. То есть совершенно ничего! Был бы у меня автомат или хотя бы пистолет… Тоже безумие, учитывая, что врагов больше десятка, но хоть какой-то шанс. А с голой задницей много ли навоюешь? Я не компьютерный «задрот» – и в секции ходил, и отец кое-что показывал. Именно потому возможности свои знаю… Не Чак Норрис и не Емельяненко… То есть совсем «не». Но ведь и смотреть на готовящееся изуверство просто так невозможно!

В каком-то старом фильме фашисты, чтобы заставить говорить советского разведчика, пытали на его глазах другого человека. Так у разведчика инфаркт случился… от сопереживания чужим страданиям.

Насчет инфаркта – я слишком молод, зато голова, кажется, вот-вот взорвется. Даже кровь из носа пошла… Нет, точно не выдержу! Черт! Как глупо. Убегу – всю жизнь буду терзаться, что струсил. Брошусь спасать – сам пропаду. И хорошо, если быстро убьют, а не привяжут рядом.

К счастью, пока я мучился проблемой выбора, все неожиданно закончилось само собой.

Басурмане всего лишь крепко привязали строптивого пленника, непонятно посмеиваясь при этом, но больше не били и… вообще оставили в покое. То ли просто утихомирили и отделили наиболее строптивого от остальных, то ли – отложили экзекуцию до утра.

А еще спустя некоторое время лагерь угомонился и уснул. Кроме троих часовых. Один из которых сидел спиной к костру всего в нескольких шагах от невольника. Так что, как бы мне ни хотелось – от мысли попытаться его освободить пришлось отказаться.

Для очистки совести я выждал еще немного и, только когда окончательно убедился, что ничем не смогу помочь бедолаге, зато наверняка потеряю огонь, – пополз прочь. Скрипя зубами от досады и проклиная татар. А когда удалился достаточно, чтобы потерять из виду отсвет костров, поднялся и пошел самым быстрым шагом, каким только можно передвигаться по незнакомой местности в предрассветной полумгле. Когда звезды уже не светят, а солнце едва подкрасило горизонт на востоке, тем самым делая противоположный край неба еще темнее. При этом ощущая всем телом «правду жизни», но не в состоянии найти произошедшему со мной хоть какое-нибудь логическое объяснение.

* * *

Случилось все примерно час или полтора тому назад…

Ощутив леденящее прикосновение клинка к горлу, я открыл глаза и рывком вскочил с тахты. Ну, или сперва вскочил, а уже потом открыл… Вытер вспотевший лоб и дрожащей рукой нашарил на тумбочке трубку и кисет с табаком. Курить не хотелось совершенно, но привычные движения отвлекают, успокаивают.

Отброшенное одеяло сползло на пол, и очередная подружка, оставшаяся у меня на ночь, недовольно заворочалась, когда прохладный воздух из кондиционера обдул обнаженное тело. Весьма, кстати, недурственное… если особо не привередничать. Вот только в плане избавления от кошмаров, к сожалению, такое же бесполезное, как и все предыдущие варианты.

Жуткое сновидение объявилось снова, несмотря на общее утомление организма, две таблетки снотворного и пресловутый «ночной колпак». Да не двадцать граммов, на аглицкий манер, а нормальные для здорового мужика полстакана.

Вообще-то я равнодушен к спиртному, так что в дело пошла бутылка коньяка, початая отцом еще на Новый год, когда родители выбрались в город, проведать единственное чадо. Но, честное слово, нет больше никаких сил терпеть это наваждение, с маниакальным упорством преследующее меня каждую ночь…

Какое только снотворное я ни перепробовал за последние две недели, где и с кем бы ни засыпал – итог неизменный. Ближе к утру в ушах или прямо в мозгу раздается конский топот, скрип седла, слышится чужая гортанная речь и… я вскакиваю от прикосновения к шее ледяного острия сабли. И ощущение настолько реальное, что в первые дни я ощупывал себя, в поисках кровоточащего пореза.

Хоть психиатрическую бригаду вызывай или «голубых ангелов», которые углубленных в себя пациентов из запоя выводят и от «белки» лечат. Только ведь не поверят доктора, симулянтом сочтут. Решат – что я изобрел еще один способ откосить от армии.

Положим, я, как и большинство моих современников, в ряды вооруженных сил особо не рвусь, это факт. Но не через «дурку» же с темы спрыгивать. Если на учет в диспансер поставят или, не дай бог, реально начнут лечить – всё, будущее пропало. С клеймом «псих» – престижной работы не видать даже в наших краях. А за бугор так и вовсе рыпаться нечего. Да и в личной жизни запаришься всем и каждому доказывать, что нормальный, без придури… Особенно когда уже и сам в этом начинаешь сомневаться.

Я поднял с пола одеяло и прикрыл им свернувшуюся калачиком, но так и не проснувшуюся девушку. Пусть поспит. Не ее вина, что «убаюкивание» не сработало – старалась, как могла. Надо будет утром как-то потактичнее узнать ее имя и продолжить знакомство… Особенно если она еще и завтрак сумеет приготовить, а не только кофейный порошок в кипятке разболтать.

Осторожно ступая, я вышел на балкон. Отодвинул в сторону застекленную раму и вдохнул ночного воздуха. В этом году торфяники еще не горели, так что можно было дышать не только через кондиционер.

Впервые канитель с кошмарами возникла примерно в начале мая… Сразу после праздников. Когда жизнерадостный весенний семестр пусть и неторопливо, но неотвратимо скатывается в омут зачетов и экзаменов.

Именно тогда отцами-аксакалами нашей альма-матер было принято судьбоносное решение. К юбилею Петра Игнатьевича – последние четверть века бессменного ректора университета и большого почитателя творчества Гоголя – осуществить постановку спектакля по мотивам повести «Тарас Бульба».

А поскольку бюджетом учебного заведения никакие, хоть трижды юбилейные, спектакли не предусмотрены – постановку решили осуществить собственными силами. Или, как пошутил декан факультета органической химии: «Если нет денег на артистов, надо изыскать Тараса Бульбу, а также всех прочих казаков и ляхов в рядах студентов и аспирантов».

Совет «мудрейших» добродушно посмеялся и назначил шутника ответственным за постановку.

Бывший мастер спорта по тяжелой атлетике трудностей не испугался и с энтузиазмом приступил к организации торжественного мероприятия – в тот же день переложив его на плечи своего зама. Назначив ее не только режиссером спектакля, но и продюсером. Со всеми правами и обязанностями. Мол, «Владлена Александровна, вы всегда меня уверяли, что наши студенты безумно талантливы, а неуспеваемость – случайность и стечение обстоятельств. Теперь имеете шанс это доказать на деле».

Так юбилей ректора и… два весьма ощутимо назревающих «хвоста» по смежным предметам привели меня в актерскую труппу. А внушительный рост и крепкое телосложение – и вовсе выдвинули на главную роль.

Здраво рассудив, что зачисленная автоматом сессия и хорошие отношения с деканатом студенту четвертого курса не помешают, я не стал отнекиваться, ссылаться на косноязычность, косолапость или сколиоз, а поблагодарил Владлену Александровну за оказанное доверие и принялся старательно вживаться в образ казацкого полковника.

А без чего казак немыслим, кроме коня и сабли? Правильно. Поэтому я тоже начал с трубки…

Тот, кто считает, что это плевое дело – профан и невежда. Курение трубки и сигарет отличаются так же, как настоящая чайная церемония и разбавление кипятком вчерашней заварки.

Поверьте на слово – это целая наука! Я бы даже сказал – философия… Для трубки необходимо не только желание подымить, но и все остальные части удачного рандеву – место, время и настроение. Она требует от курильщика внимания и уважения. Почти как девушка… Ибо так же обидчива. Одинаково способная и удовольствие доставить, и превратить близость в сплошную нервотрепку.

Причем это только в части ритуала… А уж о том, как правильно подобрать трубку, какую выбрать курительную смесь, вообще написаны целые научные трактаты. Но все равно, пока сам не распробуешь – до конца не поймешь.

Честное слово, с невестой и то мороки меньше. Не зря же в одной старинной песне какой-то казацкий полковник или целый гетман сменял жену на табак и трубку. А народ напрасно говорить не станет.