коснулся свежий воздух, я обратила внимание на то, что в комнате бардак и грязь. Сначала возмутилась, потом присмотрелась… Ого! Угол комнаты, там, где внешняя уличная стена давно уже дала трещину в палец шириной, в которую мы с матерью исправно запихивали всякие тряпки, чтобы не дуло – был ободран от старых обоев и оббит от старой штукатурки. Щель замазана цементом, да так аккуратненько… А бардак в комнате – так это просто все мелкие вещи перенесены куда придётся из под рабочей зоны.Я обалдела. Вот прямо до глубины души. Появилось какое-то странное чувство уважения к Толику – брезгливое, робкое… но всё-таки уважение и даже благодарность.Когда переодевалась, дверь распахнулась. Я взвизгнула и прыгнула в угол, за шифоньер.– Нет, нельзя заходить! Стоп!Лихорадочно путаясь в рукавах, натянула халат.– Можно…– О, Людка! А Танюшка где?– Здрасти, дядь Толь.– А привет…– Она ещё немного задержится.Он разочарованно ссутулился.– А ты вообще на что? Не могла за мать остаться?– А мне учиться надо и работу искать, вы же сами велели?– Ну, тогда ладно. А теперь, раз приехала, вымой-ка тут всё. – С гордым видом посмотрел на отремонтированный угол. – Пока пусть так будет, а весной, как потеплеет, можно обои переклеить. Только форточку закрой, иначе полопается всё. Ну? Пригодился дядя Толя?Я вымученно улыбнулась.– Да, спасибо, конечно… только дядь Толь, пожалуйста, стучитесь, прежде чем входить, ладно? Пару слов об «эликсире». Оказалось, что своей уринотерапийной философией Толик заразил ещё трёх соседок из нашего крыла. Итого – четыре человека собирают мочу в банки, а потом томят это, периодически помешивая, на медленном огне на общей кухне. И это за каких-то без малого пять дней моего отсутствия. То есть, чисто теоретически, ещё дней через