Картина первая

«…чрезвычайно интересный край, жизнь здесь кипит такая, о какой в Европе и понятия не имеют»

А. П. Чехов о Благовещенске-на-Амуре, 1890 год.

Глава первая

 
"В прохладе, – Делия сказала, – здесь
По воле случая мы все сошлись.
Начнем забаву новую, и рать
Пусть каждый двинет, чтоб игру начать!
 

(Уильям Джонс, «Каисса», 1763)

Последним прибывший в город пароход покинул молодой человек лет тридцати, довольно приятной наружности, с манерным обхождением. Данный факт старший надзиратель Василий Григорьевич Самойлов отметил моментально. Светловолосый мужчина помог немолодой особе спуститься на пристань, при этом, слегка придерживая её под локоток, затем опустил на деревянный помост багаж той же самой особы, и, приподняв в знак признательности за её доверчивость модное клетчатое кепи, покинул даму. Намётанный глаз Самойлова профессионально обратил внимание на лёгкое движение правой руки франта, как полицейский тут же окрестил прибывшего джентльмена, несколько раз, якобы случайно, коснувшегося сумочки доверчивой дамы. «Наверняка что-то вытянул.» – Василий Григорьевич бросил цепким взглядом по сторонам, нет ли у прибывшего молодчика сотоварищей, и, визуально убедившись, что тот один, последовал за любопытной личностью к речному вокзалу. Окинув быстрым взором подответственную территорию и заметив младшего надзирателя Штеменко, Самойлов пальцем поманил того к себе.

Круглый, невысокого росточка, подчинённый подкатился к своему прямому начальству.

– Вот что, Штеменко, – Самойлов говорил тихо, чтобы приезжий, остановившийся в нескольких шагах от них, ничего не услышал. – Старуху, что сошла с парохода, видишь?

– Так точно!

– Догони и так аккуратно попроси, чтобы она посмотрела, не пропало ли чего из её ридикюля.

– Откуда чего не пропало? – Штеменко имел всего три класса церковно-приходской школы в далёком украинском селе, и потому некоторых благородных слов попросту не знал.

– Из сумки её… – вспылил Василий Григорьевич, впрочем, внешне это заметно не было.

– А, понял.

– И мухой ко мне, как только посмотрит.

Молодой человек между тем поставил на деревянный настил объёмистый саквояж, стянул с себя пиджак, из кармана коего предусмотрительно вытянул носовой платок, провёл им по вспотевшему лбу и окинул взглядом развернувшуюся перед ним местность.

– М-да, – несколько мрачно промычал приезжий и тяжело вздохнул. – Вот мы и у цели!

– Простите. – прокашлялся подошедший в качестве первого лица на пристани Самойлов. – Из прибывших будете?

– Совершенно верно. – кивнул молодой человек и снова мрачно посмотрел на здание в ложно-готическом стиле с башенками, под ярко – красной крышей которого выделялась чёрными буквами надпись: БЛАГОВЕЩЕНСКЪ. Приезжий, как его окрестил Самойлов, франт, снова провёл платком по лбу и повернулся в сторону стража порядка. – На бумаги желаете взглянуть?

Самойлов хмыкнул. А молодчик – то, похоже, с наглецой.

– Желательно бы.

Молодой человек тут же вытянул из кармана брюк помятые бумаженции и сунул их в руки полицейского чина. Тот скептически принялся их перебирать.

– Могли бы документы и в более приличественном виде содержать.

– Попутешествуйте десять суток, да по такой жаре, вы не то что о документах, о себе самом заботиться перестанете.

– Оно и видно. – пробормотал надзиратель и принялся изучать бумаги.

– Скажите, любезный, – гость, несмотря на усталость, оказался весьма любопытным человеком, чем мешал Самойлову внимательно вчитываться в документы. – А сколько душ проживает в вашем городишке?

Василий Григорьевич медленно разворачивал бумаги, а их молодой человек сунул ему в руки с десяток, и каждую из них внимательно просматривал, медленно читая вполголоса:

– Паспорт уроженца Астраханской губернии Белого Олега Владимировича. Одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года рождения от Р.Х.

– Рождества Христова. – с иронией в голосе, перевёл молодой человек и провёл языком по пересохшим губам. – Так сколько у вас населения?

– А вам к чему сие знать? – Самойлов продолжал медленно рассматривать каждую бумажку, делая вид, будто грамоте его обучали с трудом, да и то из-под палки.

– Интересно.

Надзиратель снова уткнулся в бумаги.

– Много вас тут любопытных. Где на данный момент проживаете?

– На данный момент я имею счастье стоять пред аркой вашего захолустного городишки и ждать, когда вы вернёте мне документы.

Самойлов бросил косой взгляд на собеседника. Нет, ферт явно не из уголовников, пришёл к новой мысли надзиратель. Слишком спокоен и нагл. Карманники, те подобострастию обучены. Им льстить по должности положено. А сей господин ведёт себя так, будто для него закон не писан. Толстые пальцы Самойлова, между тем, продолжали перебирать листы со следами потёртости в местах сгиба. Господи, сколько же их у него… И паспорт, и санитарный табель, и письмо от какого-то М. Лузгина, и… А это ещё что такое?

У полицейского глаза на лоб полезли. Последним документом оказалось уведомление о том, что податель сего документа, господин Белый Олег Владимирович является не кем иным, как штатным сотрудником канцелярии Санкт-Петербургского охранного отделения и, по личному поручению генерала Оскольского, направляется в Амурскую область с инспекционной проверкой. Надзиратель ещё более вспотел, отчего широкое лицо Самойлова налилось кровью, и трижды, не доверяя глазам своим, перечитал послание из стольного града Петербурга. По четвёртому, закрепляющему прочтению правая рука полицейского сама собой потянулась к козырьку фуражки:

– Приношу извинения, ваше бродь!

Олег Владимирович сунул бумаги обратно во внутренний карман цивильного кителя и потянулся за саквояжем.

– И всё-таки, сколько в вашем городишке аборигенов проживает?

– Обижаете, ваше благородие. – Самойлов хотел, было, предложить услуги в переноске вещей приезжего, оказать посильную помощь, но после таких слов передумал. Пусть сам тащит, решил в душе надзиратель. Тоже мне, нашёл аборигенов. Однако, оставлять вопрос без ответа не решился. – По последней переписи – тысяч сорок.

В голосе Василия Григорьевича невольно прозвучала гордость. Впрочем, на господина Белого она не произвела никакого впечатления. Молодой человек, услышав её, вновь тяжело вздохнул:

– Сорок тысяч… И это называется губернским городом?..

В этот момент младший надзиратель Штеменко, появившийся Бог весть откуда, подбежал к Самойлову и заорал, словно ему только что доложили, будто Василий Григорьевич неожиданно оглох:

– Всё в порядке, смею доложить! Ничего не пропало!

– Пошёл вон! – прошипел Василий Григорьевич, и, так, чтобы не заметил приезжий, повернувшись слегка боком, показал подчинённому кулак. Тот, вмиг осознав свою оплошность, тут же исчез в толпе.

– Господи, боже мой! – между тем продолжал мыслить вслух гость Благовещенска. – Трамвая, естественно, в вашем захолустье нет?

– Простите, чего у нас нет? – Самойлов решил, что ослышался. Нет, естественно, Василий Григорьевич знал о том, что в мире существуют трамваи. Но, таким видом транспорта могли похвастать только столичные города. Даже в Хабаровске, центре Дальневосточного края и то не имелось ничего подобного.

Представитель столичной канцелярии, между тем, продолжал экзекуцию.

– А гостиница, или хоть какой-никакой постоялый двор в вашем захолустье имеется?

– Обижаете. – Самойлов незаметно расстегнул верхнюю пуговицу мундира и тут же застегнул её обратно, вмиг сообразив, что приезжему может не понравиться его внешний вид. Принесла же нелёгкая на его голову этого…. – Гостиница «Манжини», к примеру, имеется. Очень солидное заведение. Рекомендую. Принадлежит французу, Луи Манжини. У Анисима Егоровича Лукьянова неплохое заведение. Пользуется большой популярностью. Опять же, «Кувшиновское подворье», Кондрашовская…

Столичный гость тяжело вздохнул.

– Достаточно. И в какой из них нет клопов?

– Да что ж вы такое говорите! Какие клопы! У нас с этим даже очень…

Господин приезжий как-то странно кинул взором, глазами бутылочного цвета, в голубые зрачки Самойлова и тот понял: далее врать не следует. Несколько раз надзиратель для проформы хлопнул пышными ресницами, явно понимая, что более выгораживать владельцев гостиниц смысла нет, и произнёс:

– Поезжайте в «Мичуринскую». По крайней мере, там ресторация неплохая.

Человек из столицы и Василий Григорьевич перешли через площадь на проезжую часть улицы. Людской гомон, лошадиное ржание, топот копыт по пыльной земле, запах свежего навоза, крики торговок – всё это разом обрушилось на приезжего.

– Это у вас что, всегда так? – прокричал он в сторону полицейского.

– Нет – замотал тот в ответ головой. – Раз в неделю. Когда пароход… А так тихо, спокойно.

Олег Владимирович приподнял голову и посмотрел вверх. Над городом висела странная завеса.

– Что это? Дым? – поинтересовался столичный житель.

– Нет. – Самойлов рискнул достать платок, который тут же стыдливо скомкал в кулак и быстро спрятал в кармане кителя, так и не решившись вытереть вспотевшую шею. – То, прошу прощения, пыль. У нас завсегда так, по лету, когда жара стоит. А дождик пройдёт, и – красота. Сразу свежо. И чисто. Главное, чтобы ливня не было. Тогда все дороги развезёт…. ни одна повозка и версты не проедет.

Господин Белый что-то пробормотал себе под нос и принялся проталкиваться сквозь ряд торговцев к тоскующим в тени тополей пролёткам. Самойлов, следуя за господином из столицы, и наблюдая за его действиями, с трудом себя сдерживал. Можно, конечно, было предупредить столичного гостя о том, что в такие дни извозчики дерут с приезжих три шкуры за поездку в любую сторону города, да махнул рукой: а чем, собственно, тот лучше других? Надо же, как он выразился, аборигенам хоть как-то выживать.

Белый, наконец, выбрал себе повозку, устроился на скамье, позади извозчика, кинул вещи в ноги, и повернулся в сторону полицейского.

– Будьте любезны, когда станете докладывать своему начальству о моём приезде, передайте, что я прибуду к ним с визитом не раньше семи вечера. Мне нужно себя после дороги в порядок привести.

«Ишь ты, какой прыткий!» – чуть, было, не сорвалось с языка Самойлова, но тот во время захлопнул рот.

Белый усмехнулся. Он прекрасно понимал состояние надзирателя, а потому ему ещё более хотелось того принизить. Но подобного Олег Владимирович себе позволить не мог. А вдруг сей статный мужик в форме ему в дальнейшем сможет оказать услугу? Кто ж его знает, как оно далее повернётся? А потому, портить отношения со средним полицейским звеном в первый же день приезда никак не стоило. Олег Владимирович кивком головы откланялся представителю власти и тронул извозчика за плечо. Поводья легонько коснулись крупа лошади, и старые дрожки медленно покатили по пыльной улице.

Самойлов проводил взглядом удаляющуюся пролетку, после чего бросился со всех ног к зданию вокзала.

Телефон, к которому устремился надзиратель, находился в так называемом узле связи, где были установлены телефонный и телеграфный аппараты. – в обиталище телеграфиста Комарова, мужика тощего, и противного.

– Комаров, – слова с трудом вырывались из грудной клетки надзирателя. – Срочно! Телефон! Срочно! Соедини меня с управой! Мухой!

– Мухой никак не можем-с. – телеграфист с достоинством поправил пенсне, и продолжил. – Телефон есть изобретение…

Перед вышеуказанным пенсне вознёсся волосатый кулак Самойлова:

– Мухой, я сказал!

Громогласный рёв и недвусмысленный жест полицейского произвели на Комарова магическое действие.

– С кем соединить, Василий Григорьевич? – елейный голосок телеграфиста взлетел до небывалой возвышенности и подобострастности.

– С самим…

– Понял! Сей момент! Не извольте беспокоиться! Сей момент!

Пока Комаров накручивал ручку телефонного аппарата, висящего на стене, Самойлов скинул фуражку, схватил кружку, и, сорвав с ведра крышку, черпанул холодной, колодезной воды. Кадык дёрнулся после большого глотка и тяжело заходил на тщательно выбритой шее надзирателя.

На том конце провода, в двухэтажном доме на пересечении улиц Иркутской и Благовещенской, подняли трубку практически сразу, будто ожидали вызова.

– Ваше превосходительство! Господин полковник! – Василий Григорьевич всегда называл своё руководство только воинским званием, нежели «вашим высокоблагородием». Как считал Самойлов, тому так было более приятно. – К нам в город пожаловала неординарная, я бы даже так сказал, неоднозначная личность!

Владимир Сергеевич Киселёв, губернский полицмейстер, человек в возрасте и приличном достатке, невольно отдёрнул руку, держащую трубку, от уха. Самойлов буквально кричал в мембрану, будто Киселёв находился не на другом конце города, а на другом краю света.

Надзиратель же, пытаясь как можно быстрее и подробнее рассказать о случившемся, говорил, скомкано, сбивчиво, и, отчего-то, истерично. Владимиру Сергеевичу понадобилось несколько минут, чтобы понять, что же, в конце концов, произошло.

– В какую, говоришь, гостиницу твой приезжий направился? – полковник тут же понял, что ему следует сделать в первую очередь. – В «Мичуринскую»? И будет у меня к семи? Вот что, Самойлов, поставь вместо себя замену, а сам ко мне, со всеми своими подозрениями.

Как только трубка опустилась на рычаг телефона, Владимир Сергеевич вызвал к себе помощника, Алексея Никодимовича Лубнёва, личность, по мнению полицмейстера, мелкую, глупую и бездарную. И хотел бы с ним расстаться, да все же – близкий родственник первого городского банкира.

– Вот что, Алексей Никодимыч, – проговорил Владимир Сергеевич, одновременно положив перед собой лист бумаги и взяв ручку. – Свяжи-ка ты меня посредством телеграфного аппарата со столицей. А то давненько что-то с берегов Невы не было сообщений. И отправь сию депешу…

С последними словами Киселёв макнул перо в чернильницу и чётким, красивым почерком стремительно вывел на белоснежном листе бумаги: «Прошу подтвердить личность господина Белого О.В., прибывшего с инспекционной проверкой в Благовещенск. Полицмейстер Амурской области и города Благовещенска, Его императорского Величества, ….» и передал текст в руки помощника.