Светлой памяти

доктора юридических наук, профессора, ученого,

стоявшего у истоков экологического права,

Александра Андреевича Рябова посвящается

© Голубев С.И., 2020

Введение

Без всякого преувеличения можно сказать, что проблемы предмета экологического преступления являются одними из наиболее сложных. Если абстрагироваться от многих деталей, то в целом это обусловлено четырьмя наиболее существенными обстоятельствами: во-первых, тем, что выбрано законодателем в качестве указанного признака состава преступления из числа компонентов природной среды, природных, природно-антропогенных и антропогенных объектов; во-вторых, соблюдением принципа системности уголовно-правовых норм и норм иных отраслей права, в частности экологического; в-третьих, адекватностью отражения элемента природы в уголовном законе; в-четвертых, уровнем теоретической разработки предмета преступления вообще и экологического в частности.

В экологических преступлениях данный признак состава преступления относится к криминообразующим. Это означает, что он непосредственно влияет как на признание деяния правонарушением, так и на его правовую дифференциацию в качестве деликта или преступления и квалификацию последнего. Соответственно, от правильного его установления органами предварительного расследования и судом зависят не только соблюдение принципов законности и справедливости, но и эффективность уголовно-правового противодействия экологической преступности, зачастую наносящей непоправимый вред окружающей среде, а следовательно, и экологической безопасности.

Кроме того, обладая специфическими особенностями, характерными для компонентов природной среды, природных, природно-антропогенных и антропогенных объектов, предмет экологического преступления позволяет отграничивать рассматриваемое деяние от преступлений против собственности. Иначе говоря, социальные свойства рассматриваемого признака состава преступления дают возможность определить направленность деяния и его объект.

Между тем следует отметить, что учение о предмете преступления в уголовном праве России еще окончательно не сложилось. В своем развитии оно прошло разные периоды, когда указанный признак, во-первых, отождествлялся с объектом преступления; во-вторых, приравнивался к предмету общественного отношения; в-третьих, трактовался в его узком значении – как материальное выражение объекта преступления и т. д. При этом, как правило, он исследовался наряду с объектом преступления или применительно к конкретному деянию.

Учение о предмете экологического преступления находится только в стадии становления. За последние четверть века подготовлена одна кандидатская диссертация (А.Ф. Шарипкулова) и одна монография, в основу которой во многом легло указанное диссертационное исследование (Р.Д. Шарапов, А.Ф. Шарипкулова, В.Г. Пушкарев). В абсолютном же большинстве работ, посвященных проблемам преступлений, посягающих на экологическую безопасность, предмет преступления анализируется применительно к конкретному составу. В силу этого складывается достаточно мозаичная картина, исключающая возможность выделения системообразующих признаков, интегрирования предметов преступления в соответствующие таксоны.

Исходя из этого, в работе вначале рассмотрены вопросы общей характеристики предмета преступления как такового, сформулировано его понятие, а затем осуществлен анализ понятия предмета экологического преступления, выделены его признаки и на этой основе выработана его дефиниция.

В монографии дана подробная характеристика рассматриваемого признака состава преступления. Читателю может броситься в глаза достаточно большое количество использованных нормативных правовых актов. Однако это было необходимо, поскольку понятие и признаки практически абсолютного большинства предметов экологического преступления раскрываются в законодательстве, к которому отсылают бланкетные уголовно-правовые нормы.

Автор с благодарностью воспримет любую конструктивную критику и пожелания.

Глава 1
Предмет преступления в уголовном праве

§ 1. Понятие предмета преступления

Предмет преступления относится к числу дискуссионных проблем уголовного права России. Споры о понятии, признаках, содержании и его соотношении с объектом преступления ведутся, пожалуй, с момента начала разработки уголовно-правовой теории.

При этом нужно заметить, что многие дореволюционные ученые отождествляли понятия «объект преступления» и «предмет преступления», признавали их равнозначными^[1]. Например, Н.А. Неклюдов писал: «Под объектом разумеется тот предмет, на который направляется посягательство. Дабы предмет был объектом преступления, необходимы два условия: 1) чтобы объект был правовой (вещи, никому не принадлежащие) и 2) чтобы объект действительно обладал тем правом, на которое посягает преступник (выстрел в труп; кража вещи, не имеющей никакой ценности)»^[2].

А.Ф. Кистяковский объектом преступления называл предмет, на который направлено или в отношении которого совершено деяние^[3].

Наиболее явственно указанный подход к оценке предмета преступления виден у П.П. Пусторослева. «Что следует считать объектом, т. е. предметом уголовного правонарушения…» – спрашивает автор. И замечает: «Вопрос, вызывающий некоторые разногласия»^[4]. В связи с этим П.П. Пусторослев упоминает другие точки зрения, сложившиеся к тому времени в науке уголовного права: признание в качестве предмета правонарушения, во-первых, человеческого блага (в литературе оно также называется «благом, пользующимся правовой защитой», «правоохраняемым благом»); во-вторых, человеческого блага вообще; в-третьих, правового порядка. Критикуя указанные научные позиции, ученый пишет: «…с точки зрения интересов всестороннего, возможно большего народного благосостояния… предметом уголовного правонарушения следует считать благо, принадлежащее: физическому лицу, т. е. человеку, или союзу людей, являющемуся юридическим лицом, охраняемое действующим уг. правом от посягательства… Что касается до культ. уг. законодательств, то они не определяют прямо и точно, что именно они считают предметом уг. правонарушения; но в большинстве своих постановлений об уг. правонарушениях довольно ясно проводят мысль, что предметом уг. правонарушения служит человеч. благо, пользующееся охраной действующего уг. закона»^[5].

Н.С. Таганцев, критикуя В.Д. Спасовича, указывает, что «преступное деяние заключается по этому взгляду или в уничтожении чьего-либо права, или в воспрепятствовании к пользованию им, или в невыполнении чьих-либо требований… посягательство на субъективное право составляет не сущность, а только средство, путем которого виновный посягает на норму права, на которой покоится субъективное право»^[6]. Это не означает, что сам Н.С. Таганцев предметом преступления признавал норму права; он говорил о норме права «в ее реальном бытии», т. е. о правоохраняемом интересе, о правовом благе^[7].

Отождествление объекта и предмета преступления имело место не только в науке уголовного права России, но и, например, в немецкой уголовно-правовой теории. П.И.А. фон Фейербах исходил из того, что тот, «кто преступает правомерные границы свободы… нарушает права, делает оскорбление, обиду, вред. Кто нарушает свободу, утвержденную гражданским договором и обеспеченную наказательными законами, тот делает преступление, которое по сему в дальнейшем смысле есть повреждение или нарушение под наказательным законом состоящее, или деяние по закону наказанием вперед угрожаемое и правам другого противоборствующее». Поэтому он считал, что «поелику сохранение прав вообще есть цель наказательных законов; то как права подданных, так и права, принадлежащие Государству (яко нравственному лицу – Persona moralis), составляет предмет защищающего их угрожения. Итак, кто, преступая наказательный закон, нарушает непосредственно права государства, тот делает публичное преступление (государственное преступление; delictum publicum); но ежели право подданного есть непосредственный предмет нарушения, то это значит приватное или частное преступление (delictum privatum)»^[8].

А.Ф. Бернер отмечал, что предмет преступления становится его объектом в связи с приобретением им правового содержания^[9].

В советском уголовном праве первоначально также высказывалось мнение, что выделение предмета преступления в системе признаков объекта преступления означает не что иное, как переименование непосредственного объекта преступления^[10]. По мнению А.А. Пионтковского, «…отказ от понятия непосредственного объекта и введение в учение об объекте преступления понятия предмета преступления не вызываются необходимостью и методологически необоснованны»^[11].

В литературе рассматриваемый признак предлагалось выделять только в том случае, когда его свойства характеризовали объективную сторону состава преступления. В настоящее время эта позиция поддерживается М.П. Бикмурзиным. Автор пишет, что «…предмет преступления не входит в число признаков, характеризующих объект преступления, а относится к факультативным признакам объективной стороны состава преступления…»^[12].

В советской уголовно-правовой литературе вопрос о месте предмета преступления в системе признаков состава преступления основательно исследовал В.Я. Таций. Автор пришел к выводу, что:

1) предмет не может претендовать на роль самостоятельного элемента состава преступления, его можно считать лишь признаком последнего;

2) предмет преступления наиболее тесно связан с его объектом, поскольку зачастую он одновременно входит в состав охраняемого уголовным законом общественного отношения в качестве его предмета^[13].

«Нецелесообразно отделять от объекта и те предметы, которые не входят в состав объекта охраняемого отношения. Иное решение вопроса привело бы к тому, что одни предметы преступления мы рассматривали бы наряду с объектом, а другие – как какие-то новые признаки объективной стороны состава преступления… Предмет преступления нельзя отрывать от объекта еще и потому, что он всегда фигурирует (присутствует) в измененном преступлением отношении»^[14].

В уголовно-правовой литературе высказывалось мнение, что самостоятельное изучение предмета преступления ничем не обусловлено, его исследование вызвано к жизни только одним обстоятельством – необходимостью более глубоко проникновения в суть объекта преступления. Например, Б.С. Никифоров признавал «…концепцию разделения объекта и предмета всего лишь необходимым этапом… по изучению и уяснению проблемы объекта преступления… при более глубоком исследовании объекта именно как общественного отношения проблема предмета преступления в ее нынешнем виде по существу снимается, потому что устраняется необходимость в самостоятельном исследовании предмета преступления как явления, лежащего за пределами объекта преступления и ведущего самостоятельное по отношению к нему существование»^[15].

Вероятно, отождествление объекта и предмета преступления, подобная оценка значения последнего в составе преступления произошли, особенно в прошлом, как минимум по двум причинам: во-первых, из-за недостаточной разработанности теории уголовного права вообще и учения об объекте преступления в частности; во-вторых, из-за смысловой однозначности указанных терминов, выраженных словами-синонимами: объект означает предмет, а предмет, соответственно, объект^[16]. С позднелатинского objectum переводится как предмет^[17].

Между тем, как отмечал А.Н. Трайнин, «отождествление предмета преступления с его объектом неизбежно должно приводить к одному из следующих глубоко ошибочных утверждений: или объектом преступления оказываются товары спекулянта, одурманивающие вещества, взятки и т. п., или же все эти элементы состава оказываются без определенного места и значения в системе элементов состава преступления: это и не объект, и не предмет. Неустранимо встает вопрос: что же они собой представляют? Таким образом, противоречащее закону отождествление предмета преступления с его объектом, внося путаницу в понимание состава преступления и его элементов, отнюдь не может содействовать укреплению законности»^[18].

В качестве самостоятельных уголовно-правовых явлений объект и предмет преступления в теории уголовного права начали признаваться с проникновением в науку нормативистской теории права. Первоначально контуры такого подхода были обрисованы Л.С. Белогриц-Котляревским: «…объектом преступления с формальной стороны является правопорядок государства. С материальной же стороны объектом преступления являются те жизненные блага или интересы, которые охраняются юридическими нормами»^[19]. Таким образом, автор выделял объект преступления, понимаемый им как установленный в государстве правопорядок, и материальное выражение объекта, т. е. предмет преступления, в качестве которого выступали различного рода жизненные блага. При этом следует обратить внимание еще на одно обстоятельство. Л.С. Белогриц-Котляревский точно подметил двойственную социальную направленность любого преступного деяния: оно нарушает, с одной стороны, общее право (правопорядок), а с другой стороны – частное право (интересы конкретных лиц).

На указанную особенность обращал внимание и Н.Д. Сергеевский, который полагал, что «…возникает как бы двойственность объекта преступных деяний: во-первых, в качестве объекта представляется, ближайшим образом, непосредственный предмет посягательства, а затем, во-вторых, отвлеченный интерес всего общежития, нарушенный неисполнением соответствующего предписания закона. Только соединение обоих моментов образует понятие объекта и, вместе с тем, обосновывает собою состав преступного деяния: нарушение нормы закона невозможно без посягательства на конкретные блага или интересы…»^[20].

По мнению Г.П. Новоселова^[21], впервые более или менее четко вопрос о соотношении объекта и предмета преступления был поставлен А.Н. Круглевским^[22]. Последний выделял два подхода к их трактовке, сформировавшихся к началу прошлого века в теории уголовного права. Согласно первому из них «…объектом юридической охраны… признается тот предмет, на который посягает отдельное преступление, конкретное воплощение правового блага, то фактическое отношение, изменить которое имело в виду лицо действующее, решаясь на преступление, охраняемое правом состояние, которое повреждается или ставится в опасность преступлением…». В соответствии со вторым подходом «объектом действия признается предмет, относительно которого учинено преступление или который должен быть создан преступлением для того, чтобы возникло характерное для данного деликта посягательство на предмет юридической охраны… предмет фактического воздействия субъекта, действующего в предположении, что он посягает на то или иное конкретное благо… непосредственная цель действий индивида»^[23].

Таким образом, автор выделяет, во-первых, объект защиты (объект преступления), во-вторых, объект действия (предмет преступления). Характеристика их соотношения в первом приближении соответствует современному пониманию соотношения объекта и предмета преступления^[24].

Точка зрения А.Н. Круглевского в советском уголовном праве поддерживалась А.А. Пионтковским, считавшим, что «объект действия – с этой точки зрения – всегда предмет нашего чувственного восприятия (человек, имущество). При этом так называемые формальные преступления признаются не имеющими объекта действия (предмета преступления. – Прим. авт.). Объектом защиты (объектом преступления. – Прим. авт.) выступают государственные интересы или интересы отдельного лица, которые служили… основанием для установления соответствующих карательных санкций. Это не материальный объект, а всего лишь мыслимый, абстрактный»^[25].

В первые годы советской власти проблема предмета преступления долгие годы оставалась вне поля зрения ученых. В связи с этим особое значение приобретает небольшая работа (объемом всего 29 страниц) А.В. Лаптева, в которой автор на примере кражи убедительно доказывает необходимость различать объект и предмет преступления. На наш взгляд, пример был выбран очень удачно, поскольку в посягательствах против собственности объект и предмет преступления подвергаются разному воздействию: в результате совершенного деяния объект нарушается, а предмет остается в неизменном виде^[26].

Примерно в это же время в учебнике для юридических школ появляется одно из первых определений понятия рассматриваемого признака состава преступления: «Предмет преступления – это вещи, материальные предметы, с которыми связано осуществление преступления»^[27]. Конечно, эта дефиниция, отражающая уровень познания сути проблемы на тот момент, с точки зрения сегодняшнего дня не выдерживает критики (например, вещи несомненно имеют материальный характер, связь преступления с определенными вещами не преобразует последние в его предмет), однако, на наш взгляд, дело в другом: в признании рассматриваемого признака в качестве самостоятельного атрибута состава преступления. А.А. Герцензон писал: «Преступление в своем конкретном выражении посягает на предметы, принадлежащие отдельным гражданам, государственным или общественным учреждениям, на самих людей, на деятельность органов государственной власти или их представителей. Поэтому наряду с понятием объекта преступления как общественного отношения необходимо выделить и предмет преступления, в котором этот объект находит свое конкретное и непосредственное выражение»^[28].

Вторая половина XX в. характеризуется повышенным вниманием к проблеме предмета преступления, однако нужно заметить, что учение о рассматриваемом признаке состава преступления в основном развивалось в рамках исследования объекта преступления. Вероятно, этому есть логичное объяснение: объект и предмет преступления находятся в генетической или функциональной зависимости.

По мнению М.П. Бикмурзина, все многообразие взглядов криминалистов, имевшихся в советской уголовно-правовой литературе, на суть и значение предмета преступления в зависимости от места, отводимого ему в структуре состава преступления, можно условно свести в две основные группы:

1) первая группа ученых исходила из его признания признаком объективной стороны состава преступления;

2) вторая группа предмет преступления рассматривала как признак его объекта^[29].