Цитаты из книг автора «Соломон Волков»

Неизвестных гениев – нет. Это просто такая мифология, доставшаяся нам в наследство от XIX века, – мифология довольно-таки неубедительная. В будущем все сестры получат по серьгам.

Потому что единственный способ предсказать будущее с какой бы то ни было точностью – это когда на него смотришь сквозь довольно мрачные очки.

культуру насквозь – знаете, как крот – и вышел с другой ее стороны и уже смотришь на культуру с другой стороны то есть – из другой провинции. Не знаю, внятно ли я все это вам объясняю. Возьмем схожий пример: одним из самых, я бы даже сказал, изысканно-извращенных существ в английской литературе был Ди Эйч Лоуренс. А он как раз был родом из шахтерской семьи, откуда-то с севера Англии. И полюбуйтесь, во что он превратился.

Бродский: Видите ли, я вообще считаю, что настоящим снобом человек может стать, только если он из провинции. Когда я говорю о снобизме, то употребляю это слово вовсе не в негативном смысле. Ровно наоборот. Снобизм – это форма отчаяния; уж не помню, кто это сказал, может быть, даже я сам. Но это неважно… Человек из провинции – у него уже просто по определению аппетит к культуре покрепче, чем у человека, который в этой культуре, в этой среде вырос. И в результате со Шмаковым произошла совершенно феноменальная история. Потому что если рассматривать его не как конкретного человека, а как некий символ, то он прошел все стадии культурного развития. Он родился в провинции и вначале смотрел на культуру чрезвычайно издалека. И постепенно приближался к ней огромными скачками, пока не оказался просто-напросто в Италии. И я даже сказал бы больше. Когда ты совершаешь следующий шаг, следующий прыжок, то есть когда ты перемещаешься в Соединенные Штаты, то возникает такая парадоксальная ситуация: ты как бы пробурил

Потому что в общем не все люди – люди. Это моя старая идея: если, скажем, генеральный секретарь компартии – человек, то я – не человек. То есть понятие человеческого существа обладает, на мой взгляд, совершенно невероятной амплитудой, которая мне лично представляется бредовой.

Потому что в общем не все люди – люди. Это моя старая идея: если, скажем, генеральный секретарь компартии – человек, то я – не человек. То есть понятие человеческого существа обладает, на мой взгляд, совершенно невероятной амплитудой, которая мне лично представляется бредовой

И я даже не знаю, что вообще является сублимацией чего: творчество ли является сублимацией сексуального начала, или, наоборот, сексуальная деятельность является сублимацией творческого, созидательного элемента в человеке.

То есть Ахматова считает, что для поэтов чтение чужих мыслей и прочие психологические «трюки» – дело обычное, так? Бродский: Да. Ведь мы, поэты, все про все знаем.

Хотя я помню, что когда Арсений Тарковский начал свою надгробную речь словами «С уходом Ахматовой кончилось…» – все во мне воспротивилось: ничто не кончилось, ничто не могло и не может кончиться, пока существуем мы. «Волшебный» мы хор или не «волшебный». Не потому, что мы стихи ее помним или сами пишем, а потому, что она стала частью нас, частью наших душ, если угодно. Я бы еще прибавил, что, не слишком-то веря в существование того света и вечной жизни, я тем не менее часто оказываюсь во власти ощущения, будто она следит откуда-то извне за нами, наблюдает как бы свыше, как это она и делала при жизни… Не столько наблюдает, сколько хранит.

В конце концов люди, как бы это сказать, несравненно более синонимичны, нежели искусство. То есть у людей гораздо больше в знаменателе, чем в числителе, да? В то время как искусство – это постоянная перемена знаменателя.