Вопрос личный: юношеская любовь. Соловьевское общество: Рач‹инский›, Труб‹ецкой›, Эрн, Флор‹енский›, Берд‹яев›, Вяч. Ив‹анов›, «Путь». Соловьевство не в учении, но проблематике, не в что, а как. Личная религиозная судьба. При полной свободе от сол‹овьевских› доктрин, к‹ото›рые не выдержали критики времени и своего собственного дилетантизма в исполнении, кроме того, аберрации во всех почти решительных пунктах учения, он сохраняет символическое значение, свойственное только ему. При этом только он один, кроме еще, м‹ожет› б‹ыть› Конст. Леонтьева, не безответен перед совершившимся, к‹ото›рого не видели ни славянофилы, ни Дост‹оевский›, что внушает нам «насмешку горькую обманутого сына над обманувшимся отцом».

1) С‹оловье›в и проблема религиозной философии Ars philosophandi^[1]: «созерцание и умозрение». Русский, православный тон философии, отличный от мнимо-беспредпосылочного протестантского: если Кант – ключарь зап‹адной› философии, родившейся от схоластики, то Вл. С‹оловье›в, mutates mutandis^[2] то же для русской. Его филос‹офские› труды («Крит‹ика› отвл‹еченных› нач‹ал›», «Чт‹ения› о Богочел‹овечестве›», «Фил‹ософские› нач‹ала› цельного знания») суть только опыты, но в них осознаны проблемы религ‹иозной› философии. Это не было абсолютно ново (Сковорода, Юркевич, Кудрявцев), но это является основным для нашего поколения, и за ним следуют Трубецкие, моск‹овская› группа и молодые. Фактически С‹оловьев› не был свободен от зап‹адной› фил‹ософии› (как и Хомяков, и славянофилы), но он и не стремился к обособлению. Воскресший в нем платонизм, как подлинная, родная сфера русского философств‹ования›. Сейчас философия становится для нас непонятной роскошью, живем без философии, но когда придет время возвращения к ней, это будет возвратом и‹именно› к С‹оловье›ву, не в его учении, но [в] проблематике.

Конец ознакомительного фрагмента.