Отзывы на книгу «Под знаком Рыб (сборник)»

Какой ты художник:
Поль Гоген (50%). Твои произведения полны солнца и красок. Они плоские, но плоски не той плоскостью, которой плоски некоторые шутки, а той плоскостью, которой плосок круг, нарисованный на листе бумаги и лишенный рефлекса и тени. Твои произведения лишены вычурности, но не красоты. В них жизнь, пойманная в момент своего расцвета.
Марк Шагал (50%). В твоих произведениях будничное и невероятное совмещены так, что сложно определить, что было на самом деле, а что является лишь сном. Где явь, а где видение? Тона немного приглушены, с примесью синевы. Все то же отсутсвие выпуктости и сложных деталей.

Какая ты музыка:
Эрик Сати (75%). Простые и запоминающиеся мотивы, немного грусти, размеренности. Музыка твоих слов не спешит, не несется галопом.
“Хава нагила, Хава нагила, Хава нагила вэ-нисмэха!!” (25%) Бурная радость еврейского народа.

Какой ты писатель:
Габриэль Гарсия Маркес (80%). Именно тот Маркес, написавший свои рассказы и повести. Твой “Песчаный холм”, подобен “Полковнику никто не пишет” — история долгого ожидания, безнадежного и тягостного. Возможно, ты получишь Нобелевскую премию… Oh, wait! Ты уже ее получил! Как и Маркес, в своих произведениях ты опираешься на этническую колоритность своего народа, на мелкие особенности быта и верований, которые составляют основу жизни детей Израилевых.
Остальные 20% — это огромный букет остальных писателей: Кафка и Гоголь, Коэн и Жид, мистики и (анти)утописты... Кого-то, возможно, не узнал, кого-то просто не знаю.

Какой ты цвет:
Белый. Твои произведения имеют цвет пустыни и палящего солнца, цвет веры и надежды.

Какое ты животное.
Рыба. Естественно, потому что рыбы — праведники, они живут в воде, а вода очищает. С одной только разницей, рыбы немы, а ты — нет.

_____
Ну, а если серьезно, то нашел я пару дней назад на тумбочке у Аарона книгу. Обычно он читает всяких опустившихся маргиналов и я к нему не суюсь, но тут меня заинтересовало две вещи. Первое — книга израильского автора. “Чего это Аарон корнями заинтересовался? — подумал я. — Из него самого еврей хреновый: кашрут и субботу не соблюдает, в синагоге ни разу не был”. Вторая причина — на обложке рыба, из пасти которой торчат человеческие ноги. Не плохое начало, не находите?

Я купил себе сочный фалафель и устроился на подоконнике читать. Солнце слепило глаза, во дворе орали какие-то люди, я вдыхал аромат фалафеля и погружался в атмосферу Израиля…

О Шмуэле Агноне сложно сказать что-то одно, конкретное и обобщающее. Я там пытался дать ему какие-то характеристики, но он настолько непохожий в каждом из своих рассказов, что может создаться впечатление, что их писали совсем разные авторы. В некоторых из них явно проскальзывает тема “освоения” Израиля — то, насколько сложно было людям бросать все и ехать в неизвестность, в Страну (именно так, с большой буквы), в жару, в окружение арабов. Голод, нищета, множество сложностей. Но Агнон не жалуется, он сочувствует. Помимо этого есть рассказы более психологические, они мне напомнили творения французских писателей: о мужчине, ревнующем свою жену к кому-то, который был задолго до него, эта ревность свела его с ума, и о мужчине, престарелом и бедном писателе, влюбленном в молоденькую девушку. Удивительно трогательно описаны эти любовные томления старика. Есть рассказы, более фантастические: среди них и “ожившие” мертвецы, и люди, обратившиеся в рыб, и какие-то неизвестные народы, выстроившие навес от дождя над целой страной. Есть очень смешные, но смех там не из тех, что надрывает живот, а из тех, что радует разум. Этим смехом лишь чуть-чуть смеются глаза.

Больше всего мне понравился рассказ "Целая буханка". Наверное потому, что я любому глубокому и психологичному предпочту нечто абсурдное и непонятное. Опишу лишь в общих чертах: мужчина накануне субботы не купил себе еды и проголадал весь день. Навестил знакомого в надежде поесть у него, но еды он там не получил, зато получил задание — отнести письма на почту. И вот он разрывается между голодом и этим заданием, по ходу случается много странного и совершенно сюрреалистичного. Свой день герой оканчивает в ресторане, но поесть ему так и не удается...

Иногда, для собственного развлечения, я брал отдельные отрывки и читал их с интонацией евреев-одесситов, попробуйте и вы:

Комната у него величиной с маслину, а хозяин, скотина, обнаглел вконец, дерет за нее, как за роскошный дворец, простая служанка ведет себя, как дворянка, рабочие набрались социалистических идей, а богачи, знай, грабят несчастных людей. Телефоны не звонят, а дребезжат, дети не говорят, а визжат, повсюду слышишь одну только брань, пиво не пиво, а какая-то дрянь, в синагогах люди плюют, в магазинах орут, на улице объясняются руками, на работе бездельничают часами, на каждом углу попрошайки, политики здешние — гнусная шайка, все до единого такие идиоты, что это не лезет ни в какие ворота, а местные общественные деятели — только о своем кармане радетели.

На этой позитивной ноте отложу свое перо и пойду на обед. Фалафель фалафелем, а бамбук никто не отменял.

Приписка врача: у пациента, определенно, наступила фаза подъема. Много улыбается и шутит, появился хороший аппетит. Надо таки давать ему читать евреев почаще.
Доктор М. Обриц.

Неловко это признавать, но сборник рассказов одного из величайших еврейских писателей, лауреата Нобелевской премии, Шмуэля-Йосефа Агнона, оставил меня практически равнодушной. Агнон в этом не виноват, просто культура, вырастившая его и пропитавшая его творчество, мне чужда, и я мало о ней знаю. Хотя каждый рассказ в отдельности выглядит вполне "интернациональным", и сложностей с его пониманием не возникает, сборник в целом всё же вызывает ощущение чужой культуры, чужого наследия. И это не было бы проблемой, если бы основной нотой сборника не была ностальгия по прошлому и тема долгого возвращения домой - чтобы разделить их с автором, нужно быть хоть немножечко в теме, а всё это изгнанничество, многовековая тоска по родине, старые еврейские традиции и т.п., понятны мне лишь умом, не сердцем. И хотя можно влюбиться в чужую культуру по рассказам, и многие успешно это проделывают, для меня Агнон таким случаем не стал. Я чувствую себя иностранцем, который приехал куда-то, ему показывают достопримечательности, и гид вещает о каких-то людях, чьи имена он слышит впервые, и вроде бы иностранцу интересно, но на завтра уже ничего не вспомнится. Поэтому мне тяжело даётся рецензия - громить тут нечего, рассказы хорошие, но и на каждое хвалебное слово находится своё "но..."

Например, я люблю сборники рассказов, хорошую малую прозу люблю, и зачастую читаю их с большим удовольствием, чем длинные романы. И некоторые произведения этого сборника оставили сильные впечатления - "С квартиры на квартиру" и "Вечный мир" назову, пожалуй, в первую очередь. Но идея показать разносторонность автора, поместив под одну обложку как можно более непохожие его произведения, у меня лично вызвала отторжение - получилось пёстро и при этом безлико. Отличу ли я теперь Агнона от какого-нибудь другого еврейского писателя? Вряд ли.

Или взять, скажем, язык и стиль автора (в переводе, конечно, так что опосредованно). Чувствуется, что писатель богатый, не вымучивающий слова и не сплетающий натужных кружев, за которыми теряется смысл; чувствуется, как сильно его творчество привязано к народной традиции и к родной культуре. Замечательные выражения встречаются, такие простые, но создающие безупречный, замечательно яркий образ - например, один персонаж говорит, что посадил вокруг своего дома сад, чтобы порадовать землю. Как хорошо и точно сказано - чтобы порадовать землю! С удовольствием ощущаешь это доброе, очеловечивающее отношение к земле, любовь ко всему живому, тёплому, дающему жизнь. Смакуешь образ, в котором всё - голая земля, превратившаяся в цветущий сад, и плодородие вместо пустыни, и необходимость делать что-то не только ради себя. Это всего лишь один пример, а ведь ими полны эти рассказы, они правда очень хорошо написаны, просто, но душевно, и переживания персонажей выражаются так же коротко и ярко. Но - вот опять это "но" - мне не хватило соответствующих знаний, чтобы в полной мере оценить стиль автора. Дело в том, что очень многие хорошие, меткие образы он передаёт через что-нибудь специфически еврейское. Скажем, пишет, что смерти в воздухе было уже больше, чем на одну шестидесятую. И конечно, в сносках объясняется смысл этого выражения, и что оно почерпнуто из традиционных религиозных представлений, согласно которым примесь в одну шестидесятую делает целое подобным этой примеси. Но вы же понимаете, что это как анекдот объяснять - пропадает вся соль. Читатель понял, читатель оценил, читателю как было не близко, так и осталось. И опять же, подчеркиваю - я не писателя в данном случае критикую, а себя, мне знаний не хватило.

А взгляд в прошлое? Хотя я из тех людей, которые считают, что мир, в общем, движется в лучшую сторону, и вернуться на сто/двести/триста/тысячу лет назад отказалась бы наотрез (ну разве что ненадолго, в виде экскурсии, а потом сразу обратно, в уютную современность), тема тоски по прошлому мне, как правило, приходится по сердцу. "Другие берега" Набокова, "У нас дома в далёкие времена" Ганса Фаллады - превосходные, любимейшие образцы этой богатой темы. Люди, обращающиеся к прошлому в таком ключе, как бы носят в себе потерянный рай, в который могут вернуться силой воспоминаний, откуда черпают силы и веру. Мне вообще иногда кажется, что детство - это единственная настоящая жизнь человека. Но эта же тема у Агнона становится какой-то... неоднозначной. Я даже не знаю, как к ней относиться. В некоторых рассказах прошлое - как болезнь. "Развод доктора" - крушение двух жизней, катастрофа вместо ожидаемого счастья из-за зацикленности героя на прошлом. "Письмо" - герой беседует с умершими, посещает некогда существовавшую, а ныне исчезнувшую синагогу, будто движется во времени в обратную сторону (или попросту застрял на одном месте). И это тревожно, потому что не могут быть не тревожными прогулки с почившими. Интересно, что при этом герой, как и многие персонажи Агнона, занимается изучением Торы - то есть в прошлом погряз по уши и только прошлое составляет его интересы. И вот с одной стороны эта странная болезненность - а с другой вполне понятная ностальгия, и "плох тот еврей, что не мечтает вернуться в Страну Израиля".

Что касается юмора, который переводчики сравнивают с юмором Гоголя и сатирой Салтыкова-Щедрина... знаете, действительно похоже, хотя и Гоголь, и Салтыков-Щедрин несравненно смешнее, язвительнее и увлекательнее. Во всяком случае, для меня.

А кстати, вы замечали, как уютна и безопасна позиция: "Книга хорошая, а я лох и не оценил"? Придут к тебе поклонники автора, начнут ругаться: "Книга хорошая, а ты просто лох и не оценил!", а ты им: "Ну а я что говорю?"

Они на это молчат в ответ,
У них ответа на это нет,
И честь отдавши:
Прощайте, мол -
Иду я дальше,
Куда и шёл.

Кумская сивилла стара. Аполлон подарил ей долголетие, но не дал вечной молодости – и она сморщилась, высушилась. Ноги её крепко стоят на земле, а под пергаментной кожей звенят жилы, но годы, бесчисленные годы сливают воедино мелькнувшие перед ней лица и события.
- Стар Иерусалим, стар еврейский народ. Неразрывна его судьба сквозь тысячелетия, замкнут его круг и другие народы как неразумные дети рядом. С веками накапливается усталость и крепнет уверенность, что всё повторится и нет нового на свете.

Чернила, которыми брызгали газетные перья, впитались в людские души, и вскоре вся страна начала плеваться теми же словами.
«Вечный мир»

Когда этот старый народ пишет, то описывает не частность, но общее правило.
Писали еврейские писатели в начала XX века о соплеменнике – одиноком человечке, всюду гонимом и чужом.
И остальные народы нашли себя в этом человечке, и каждый стал как он - когда сотрясался миропорядок в войнах и бедствиях.
Сейчас пишут еврейские авторы о найденной Земле Обетованной, о достигнутом доме, но пустота в душе древнего народа, обращен он назад лицом. Внимают молодые народы, ищут предсказаний своей судьбы. Пробьется ли свежий стебель, возгорится ли новый огонь среди пыльных светильников – этого не знаю и я, Кумская сивилла, старая как корни земли.

Вдохновенно юна Дельфийская сивилла, широко распахнуты её глаза, стремительны движения и умеет она одной фразой схватить многое.
- Буду говорить вам о горьком знании. Оно как сочащаяся слезами и гноем книга, что хранится у прокаженных и утешает их в муках.
Буду говорить вам об умирании. Становишься прозрачным для других, проходишь незамеченным мимо и всё больше говоришь со своими мертвецами – пока сама память о них и о тебе не развеется дымом.
Буду говорить вам об искусстве. Об огромной рыбе с молитвенным тфилином на голове и нарисованным лицом Фишла Карпа.

Загадочны пути людей искусства – из-за того, что трепещет в них дух, исчезает их собственная личность, и они оказываются в его власти и поступают так, как велит им дух…
«Под знаком рыб»

Отвернулась от настоящего Персидская сивилла, придвинув к близоруким глазам книгу. Витает она в чужих смыслах и словах, не поймет посторонний её речей.
- Веками живёт знание, веками мудрецы толкуют друг друга, тысячи тысяч страниц исписаны и еще больше продуманы. Что ищите вы, странники, в моих речах?
Ну так я расскажу вам о целой буханке и человеке, оставшемся голодным в Субботу, но что поймете вы без знания древних законов?
Я поведаю вам о рыбине с молитвенным тфилином на голове, а тфилина для руки нет… Что поймете вы кроме красивой фразы?
Я расскажу о пустой комнате в осенние праздники Суккот, но то для вас останется лишь звуком.
Стыдно смотреть на непонятное как на диковину, но попытайтесь проникнуть сквозь толщу веков, сквозь паутину символов – да поможет вам в этом Дельфийская сивилла, Поэзия.

О чем тебе рассказать? О человеке, который по глупости извел свою жену и себя? О другом, который пожертвовал собой ради радости ребенка? О "старом юноше", который по собственной глупости упустил любовь? О глупце, который чуть не помер, выбирая между чувством долга и чувством голода? О пожилом богатом добродетеле, который не заметил, что умер? О том как один человек потерялся в полуиллюзорном государственном учреждении? О господине, который как будто бы превратился в рыбу? О праведнике, который доброй молитвой восстановил против себя два противоборствующих лагеря, тем самым помирив их? Об исследователе мертвого города, который, позабыв обо всем, включая будущее своей книги, пошел за ниточкой разгадки тайны гибели этого города?

О ком бы ни рассказал Шмуэль-Йосеф, это однозначно будет кто-то, кому просто необходим психиатр. Или, по крайней мере, лечебный подзатыльник. Читаешь, сопереживаешь, разбиваешь себе лоб, искренне негодуя, глядя на поступки героев рассказов Агнона. Взрослые умные люди, которые ведут себя как полнейшие идиоты, причем постоянно, безостановочно. Зачастую руководствуясь самыми благими намерениями. Творят фигню за фигней, недоумевая, мол, а как же так вышло-то? Где же что-то пошло не так?
Шмуэль-Йосеф оказался очень ласковым сатириком. Нежно, любовно выписывая каждый штрих к портретам персонажей, пишущий "в темпе шагов верблюда" (позволю себе воспользоваться его же метафорой), он аккуратно высмеивает самые, казалось бы, незначительные пороки человечества, которые рушат судьбы, города и миры. Настолько аккуратно, что даже не сразу понимаешь, что это такой еврейский Зощенко - они, кстати, действительно очень схожи, даже творили в одно время и об одном времени. Только Зощенко несколько прямолинейнее и грубее.
Персонажи Агнона - всевозможные "маленькие люди", даже если они размером с ломовую лошадь, их мелкие страстишки (по-другому даже не назвать) превращают этих исполинов в ничтожных клопов, не способных выдержать хоть какие-то трудности.

Впрочем, праздны все эти мои размышления: ведь для того, чтобы заказать такую одежду, нужно иметь деньги, а для того, чтобы иметь деньги, нужно иметь страсть к деньгам, а для страсти нужна страсть к страсти. Откуда у меня силы для всех этих страстей.

Очень грущу, когда хорошим языком пишут дерьмовые книги. Но ещё больше - когда и язык прекрасен, и идеи отличные, и сатира изящная и колкая, но тематика настолько не твоя, что все это пропадает всуе. И за автора обидно, что не могу его оценить по достоинству, и за себя, что время на неинтересное потрачено, и что есть понимание, какое наслаждение может принести книга, но не хватает каких-то рецепторов для восприятия этого наслаждения. - именно так я бы написала, если бы рецензировала по свежим следам. Но "Под знаком рыб" как дозревающая рождественская выпечка, она должна осесть в сознании, перемолоться, пережиться, обдуматься. И тогда она взрывается ошеломляющим послевкусием.

наверное, просто не моё. во-первых, не очень люблю сборники /как русский человек, мне нужно что-то длинное и эпичное/, во-вторых, основа каждого рассказа здесь - всегда сомнения, метания меж альтернативами, распутье...Назовите меня нереалистичным человеком /и в чём-то будете правы/ - но это не мой сюжет.
Несмотря на это проза Агнона затянула, заставляла тормозить прочтение других текстов, и снова возвращаться к книге
Вряд ли буду искать дальнейших встреч с автором, однако знакомство считаю положительным