Долго сомневалась: что смогу написать об этих письмах? Да и имею ли я какое-то право на это? Опыт духовной жизни старца не сопоставим с моим. Но вот встретился один замечательный рассказ протоиерея Алексея Лисняка: "Моя зависть", и я поняла, что именно этот рассказ сможет передать все чувства, возникшие после прочтения этой глубокой и мудрой книги.
Итак: Для чего мы живем? Для чего нам ближние? Навечно ли разлука с умершей половинкой?
И нужно ли учиться будущей жизни здесь и сейчас?
...— Знаете, кто меня тревожит? Моя сестра. Да, да. А всё дело в том, что она — дура. Не обычная дура, нет. Редкая. Раньше она была не такой, работала директором универмага, знаете, такая — всё в дом, в семью, мне помогала. К ней только зайди проведать, сразу: на тебе, Коля икры, на тебе, братец, балычка. Все дефициты у неё перепробовал при совке. Квартирка была не плохая. А потом, когда вышла на пенсию, да когда мужа её Васю похоронили, она совсем рехнулась…
Сестра… Она сейчас у меня гостит. Да. Представляете, у неё была трёхкомнатная квартира. Была. Когда её Вася-то помер, она её соседям уступила. Просто так уступила. Своих детей, дескать, нет, а у соседей аж семеро. Им, говорит, нужней. Ну не дура, а? Они, говорит, будут жить и моего Васеньку поминать. А я и на даче помещусь. И ведь поместилась. Ни воды, ни сортира. Печку топить? Самой завтра семьдесят. Даже в гости к ней не могу. Это что, как нужда, так — за угол? Ну, не дура? Как-то был я у неё, зазвала за стол, всё, что ни есть выставила, а жрать-то там и нечего, сухари да картошка. Мужик по улице проходил, она высунулась в форточку и его зазвала. Садись, говорит, угощайся. Тот видит, что дура, и давай просить: займи, мол, по-соседски. А я ж кадровик, людей вижу насквозь — голь, никогда не вернёт. И что вы думаете? Всю пенсию отдала. Может, говорит, и этот Васеньку помянет. И как вот быть мне с такой дурой? Жалко…
Нет, Вы скажите, как мне быть? Приехала ко мне погостить, перед друзьями стало неудобно. Первый раз консьерж её за бомжиху принял, не пускал. А теперь она со всеми перезнакомилась и в подъезде, и во дворе. Что в ней люди находят? Ходить к ней начали, к телефону вызывают. Достали уже. Я вот пятнадцать лет соседей по лестничной клетке в лицо не знал, а теперь из-за неё весь двор со мной здоровается. Как в деревне, даже стыдно. Может её обратно на дачу проводить, пусть печку топит, а?
Наконец я не выдержал, остановился. Собрался признаться собеседнику, что я не знаю, как ему поступать, открыл для этого рот…
… Морозцы в ночном городе просто прекрасны! Еловая аллея, что ведёт к театру, искрится колючим снежком, вдалеке мерцает огнями ночной проспект. Тишина почти первозданная, как в деревне. Из-под разлапистой заснеженной ели к нам подошла опрятная старушка, учтиво поздоровалась с обоими. Затем взяла моего спутника за руку и, извинившись, отвела в сторонку. Я слышал, как она ему шептала:
— Вот смотрю, Коленька, на тумбочке твои перчатки. Забыл, думаю. А к ночи мороз передали. Твой ревматизм… Пока хватилась, уже и троллейбусы не ходят. Ничего, думаю, я и так. Вот, успела.
Она протянула братцу перчатки, взяла его под руку и попрощалась со мной. Я долго провожал эту парочку глазами. Просто стоял и смотрел вслед, пока руки не окоченели. Свои перчатки я тоже где-то оставил, но мне их ни одна дура не принесла.
В моем сердце ворочалась неожиданная зависть.