Б и Б

На столе стоит коробка с документами, отмеченная ярлыком «Имущество Элинор Беннет». Мистер Митч достает оттуда конверт из коричневой бумаги, надписанный рукой их матери, и кладет его перед Байроном. Бенни пододвигает свой стул ближе к Байрону, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть конверт. Байрон убирает со стола руку, но не конверт. Пусть Бенни прочтет. Их мать адресовала послание: «Б и Б». Этим прозвищем она пользовалась, когда обращалась к обоим письменно или устно.

Записки для Б и Б обычно прикреплялись магнитиками к дверце холодильника. «Б и Б, на плите стоит рис с горошком». «Б и Б, надеюсь вы оставили у двери свою обувь с песком». «Б и Б, мне нравятся мои новые серьги, спасибо вам!»

Мама называла их Байроном или Бенни, только когда разговаривала с каждым по отдельности. А когда была чем-то огорчена, называла Бенни Бенедеттой.

«Бенедетта, что с твоим табелем успеваемости?» «Бенедетта, не разговаривай с отцом в таком тоне». «Бенедетта, мне надо с тобой побеседовать».

«Бенедетта, пожалуйста, вернись домой».

Мистер Митч говорит, что мать оставила им письмо, но основной объем последнего послания содержится на аудиодиске, который она записывала более восьми часов на протяжении четырех дней.

– Приступайте, – кивая на конверт, говорит мистер Митч.

Байрон вскрывает конверт, вытряхивая на стол его содержимое – USB-накопитель и записку. Он вслух читает ее. Как это похоже на маму!

«Б и Б, в морозилке для вас оставлен маленький черный торт. Не выбрасывайте его».

Черный торт. Байрон невольно улыбается. Каждый год мама и папа, чтобы отметить годовщину свадьбы, угощались, бывало, черным тортом. Они говорили, что это не настоящий свадебный торт. Мама пекла новый однослойный торт раз в пять лет или около того и хранила его в морозильной камере. При этом она утверждала, что черный торт, должным образом пропитанный ромом и портвейном, мог бы сохраниться на протяжении всего их брака.

«Я хочу, чтобы вы сели рядом и угостились тортом, когда придет время. Вы узнаете когда».

Бенни прикрывает рот ладонью.

«С любовью, мама».

Бенни плачет.

Бенни

Бенни не плакала много лет. По крайней мере до прошлой недели, когда ее уволили с дневной работы в Нью-Йорке. Сначала она подумала, что босс разозлился, заметив, как Бенни пролистывает смартфон во время телефонного разговора с заказчиком. По правилам подобные вещи запрещались, но ей пришла эсэмэска от матери. Четыре слова, которые никак не шли у нее из головы.

По сути дела, это сообщение уже с месяц висело в голосовой почте, но в тот момент Бенни смотрела на свой мобильный, не зная, что делать. Она уже несколько лет не разговаривала с матерью. Бенни понимала, как это дурно с ее стороны. Но хорошо ли поступает мать, отдалившись от дочери, которая сильно в ней нуждается?

Долгие годы Бенни было проще устраняться от общения: не отвечать на редкие послания из дома, неуклонно игнорировать каждый день рождения и отмечать все праздники вдали от семьи, убеждая себя в том, что это форма самосохранения. В моменты слабости она доставала цифровую фоторамку, хранящуюся под альбомами в ящике письменного стола, и смотрела, как на экране одно за другим появляются улыбающиеся лица. Когда-то ей казалось, что они всегда будут рядом.

На одной из своих любимых фотографий Бенни снята вместе с Байроном и папой. Отец и сын держатся за руки, и оба в черных галстуках по случаю какого-то благотворительного мероприятия, или церемонии награждения, или встречи адвокатов, где ее отец часто выступал с кафедры. Даже Бенни находила, что сходство между всеми троими было поразительным, несмотря на то что с детства привыкла к этому факту. И по особому сиянию их глаз можно было заключить, кто фотографировал. Ее мама.

И вот теперь босс повысил на Бенни голос.

– Вы не выполняете свою работу! – отрезал он.

Бенни засунула телефон в карман кардигана.

– Ваша работа заключается в том, чтобы читать этот чертов текст, а не в том, чтобы по личной инициативе плодить социальные комментарии о долговечности бытовой электроники!

Ах это! Дело не в телефоне.

Пока Бенни соображала, к чему клонит босс, ее уволили.

Бенни вышла из колл-центра с сухими глазами, захватив с рабочего места лишь замызганную кофейную кружку с выщербленными краями и растрепанное комнатное растение. Бенни не могла припомнить его название, но оно никогда не подводило ее. Ему все было нипочем – недостаток влаги, флуоресцентные лампы, пропахший пластиком воздух офиса, ядовитый лексикон ее босса… Время от времени Бенни кончиками пальцев приподнимала крошечные стебельки растения и влажной тряпкой стирала с листьев пыль – вот и все, что ему требовалось.

Спустя добрую четверть часа до Бенни дошло, что она села не в тот автобус. Сойдя на следующей остановке, она очутилась перед старой кофейней, дверь которой была украшена гирляндами из искусственной сосны и бантами из синтетического бархата. Бенни даже не представляла, что подобные места еще сохранились в городе. При виде нанесенной на витрину имитации морозного узора, образующей надпись «С праздником», думая, что еще один год пройдет без собственной кофейни (хотя она была бы не такой китчевой), разглядывая в окне молодого отца, наклонившегося, чтобы застегнуть на ребенке сиреневый пуховик и заправить его темные волосы под капюшон, отороченный сиреневым мехом, Бенни расплакалась. Она никогда не любила сиреневый цвет.

Запись

Мистер Митч берет флешку с записью Элинор Беннет и вставляет в настольный компьютер. Услышав голос матери, дети Элинор наклоняются вперед. Мистер Митч старается выглядеть невозмутимо, дышит глубоко и размеренно. Это не личный вопрос, а профессиональный. Для членов семьи важно, чтобы их поверенный сохранял спокойствие.

«Б и Б, это записал для меня мистер Митч. У меня уже не такая твердая рука, а мне надо многое вам сказать. Я хотела поговорить с вами лично, но в данный момент не уверена, что смогу снова увидеть вас обоих вместе».

Бенни и Байрон ерзают на стульях.

«Вы упрямые дети, но вы у меня хорошие».

Мистер Митч уперся взглядом в лежащий на столе блокнот, но все же чувствует, как атмосфера в комнате накаляется. Спины напряжены, плечи развернуты.

«Б и Б, обещайте, что постараетесь поладить. Нельзя допустить, чтобы вы потеряли друг друга».

Бенни поднимается. Приехали. Мистер Митч ставит запись на паузу.

– Мне не обязательно это слушать, – говорит Бенни.

Мистер Митч кивает. Минуту пережидает.

– Этого хотела ваша мать, – произносит он.

– Не могли бы вы сделать для меня копию этой записи? – спрашивает Бенни. – Будьте так добры. Я заберу копию с собой в Нью-Йорк.

– Ваша мать категорически настаивала на том, чтобы вы вместе прослушали всю запись в моем присутствии. Но знаете, нам необязательно оставаться в офисе. Если хотите, можем на этом прерваться, и я позже привезу запись в дом вашей матери. Согласны?

– Нет, – отвечает Байрон. – Я хочу услышать это сейчас.

Бенни бросает на Байрона сердитый взгляд, но он не смотрит на нее.

– Ваша мать была необычным человеком, – говорит мистер Митч. – Нам необходимо прослушать это вместе, так что я буду рад продолжить, как только вы будете готовы. – Он открывает свое расписание. – Я мог бы приехать к вам домой сегодня вечером или завтра утром.

– Не понимаю, какое значение это теперь имеет для мамы, – произносит Бенни.

Продолжая стоять, она строго взирает сверху вниз на мистера Митча, но на слове «мама» чуть запинается, и ее голос звучит надтреснуто.

– Полагаю, это имеет значение для вас и вашего брата, – замечает мистер Митч. – Есть вещи, о которых, по мнению вашей матери, вы должны услышать немедленно, о которых вам надлежит знать.

Бенни опускает голову, потом с шумом выдыхает.

– Лучше сегодня вечером, – говорит она. – Я уеду из города сразу после похорон.

Бенни вновь бросает взгляд на Байрона, но тот упорно смотрит в стол. Не попрощавшись, она идет к двери, и в такт шагам колышется копна ее светлых курчавых волос. Открыв дверь приемной, Бенни выходит в полутемный коридор.

Мистер Митч слышит из конца коридора слабое позвякивание лифта, и Байрон поднимается со стула.

– Что ж, думаю, мы увидимся позже, – говорит Байрон. – Благодарю вас.

Мистер Митч встает и пожимает ему руку. Звонит телефон Байрона, и на пороге он подносит телефон к уху. Было время, думает мистер Митч, когда Байрон, тогда еще мальчишка, слонялся по взморью, прижимая к уху найденную раковину моллюска, а не телефон.

«Мой сын слушает море, чтобы заработать себе на жизнь, разве не понимаете?» – однажды сказала Элинор мистеру Митчу.

Это было в те дни, когда еще был жив ее муж Берт и они встретились на вечеринке у одного адвоката.

«Это на самом деле работа!» – язвительно заметил тогда Берт.

Они на пару подшучивали над увлечением сына. Им было весело вместе.

Может быть, когда все это кончится, мистер Митч сумеет расспросить Байрона о его последнем проекте, об институте, в котором он работает, занимаясь составлением карты морского дна. Мистер Митч полагает, что океаны таят в себе много загадок. А как насчет человеческой жизни? Можно ли составить карту жизни? Провести на ней границы, которые люди воздвигают между собой. Обозначить рубцы, остающиеся в глубинах человеческого сердца. Что ответит на эти вопросы Байрон, когда они с сестрой прослушают послание матери?

Возвращение домой

Бенни входит в дом матери через заднюю дверь и останавливается в кухне, прислушиваясь. Ей чудятся голос матери и собственный смех, она ощущает запах гвоздики, но видит лишь кухонное полотенце на спинке стула и два флакона с таблетками на столешнице. Никаких признаков присутствия Байрона. Она идет в гостиную. Даже в этот час комната освещена мягким светом. Здесь по-прежнему стоит отцовское кресло с голубой, вытертой на сиденье обивкой; в нем любил сидеть Берт Беннет. Когда Бенни видела его последний раз, он встал с этого кресла и, повернувшись к ней спиной, вышел из комнаты.

Трудно поверить, что это было восемь лет назад.

В тот раз Бенни попыталась объясниться с родителями. В большом смущении сидела она рядом с отцом. В конце концов, кому понравится говорить с родителями о сексе? Хотя речь шла не только о сексе, но и о более важных вещах. Бенни очень долго готовилась к этому разговору, и он дался ей нелегко.

Бенни вспоминает, как в тот день с восхищением поглаживала диванную обивку из тисненого бархата. Все годы, пока Бенни с Байроном росли, и долгое время после этого мать закрывала сиденье дивана пластиковым чехлом. Тогда Бенни впервые увидела диван без чехла. Она никак не могла уразуметь, как он может быть таким мягким и в то же время ребристым.

«Просто мы проснулись однажды утром и поняли, что не будем жить вечно, – дотрагиваясь до дивана, сказала мать. – Пришло время получать удовольствие».

Улыбнувшись, Бенни потрепала, как мягкую игрушку, сиденье рядом с собой. Диван, по правде говоря, был довольно безобразным, ворс медного оттенка холодно поблескивал на свету, зато, когда отец повышал голос, одно только прикосновение к обивке помогало Бенни успокоиться.

Когда она была маленькой, мама и папа утверждали, что она сможет стать кем пожелает. Но по мере того как она взрослела, они стали говорить что-то вроде: «Мы многим жертвовали, чтобы у тебя было все самое лучшее». А это подразумевало лучшее для Бенни, по их мнению, а не то, чего хотела она сама. То есть то лучшее, что для Бенни, очевидно, таковым не являлось. Например, она отказалась от обучения в престижном университете и пошла на курсы кулинарии и живописи. Работала в сомнительных местах в надежде открыть свое кафе. А личная жизнь Бенни? Это определенно их не устраивало.

И вот Бенни подходит к дивану и садится рядом с пустым креслом отца, положив руку на подлокотник. Подавшись вперед, она вдыхает запах потертой обивки, силясь различить душок масла для волос, которым пользовался отец, – то зеленоватое старомодное зелье, подходящее, пожалуй, разве что для заправки пикапа. Бенни отдала бы все на свете, лишь бы сейчас родители сидели здесь, в своих любимых креслах. И пусть бы они относились к дочери с прежним непониманием, не важно.

Бенни помимо воли улыбается, вспоминая некоторые эпизоды прошлого. Мать, взгромоздившись на подлокотник этого дивана, смотрит MTV вместе с Бенни и ее подружками-подростками, а Бенни все ждет, когда же мама вспомнит про взрослые дела и куда-нибудь свалит. Как ей казалось, мама всегда отличалась от других матерей. Очень спортивная, она немного разбиралась в математике и да, обожала поп-клипы. Музыкальные пристрастия матери слегка обескураживали тринадцатилетнюю Бенни. Похоже, мама всегда все делала по-своему. За исключением того, что касалось отца Бенни.

Гудит телефон Бенни. Это Стив. Он оставил ей голосовое сообщение. Он слышал новость. Как жаль, говорит он, хотя они и не были знакомы с ее мамой. Он думает, а не встретиться ли им, когда Бенни вернется на Восточное побережье? У Стива низкий и мягкий голос, и Бенни чувствует, как по ногам у нее бегут мурашки – в точности так, как было в последний раз, когда он позвонил.

Бенни и Стив. Их лихорадит уже много лет. Каждый раз Бенни обещает себе: все, с этим покончено! Она никогда не перезванивает ему. Но рано или поздно наступает момент, когда она в конце концов отвечает на телефонные звонки Стива, когда Стив заставляет ее смеяться, когда она соглашается встретиться с ним.

Смех Стива, голос Стива, его прикосновения. Несколько лет назад все это помогло Бенни пережить болезненный разрыв с Джоани. В свое время она последовала за Джоани из Аризоны в Нью-Йорк, хотя позже признавалась себе: Джоани не давала ей ни малейшего повода думать, что они снова будут вместе.

Несколько месяцев спустя, когда Бенни, уставившись в пол, стояла в музыкальном отделе книжного магазина в Мидтауне, к ней подошел Стив. Он помахал пальцами перед лицом Бенни, и она подняла взгляд на этого видного парня с широкой улыбкой. Он указал на свои наушники и, подняв брови, кивнул на консоль, к которой подключилась Бенни. Она тоже улыбнулась и кивнула. Стив воткнул свои наушники в соседний разъем и при звуках музыки закивал, негромко смеясь.

Они вместе вышли на мокрые от дождя улицы. Бенни вдруг подумала: она, наверное, пока не утратила всего того, что однажды разглядела в ней Джоани, и возможно, кто-то еще различит в ней эти качества. Пройдет какое-то время, прежде чем Бенни осознает, что с ее новым любовником Стивом, меломаном и яхтсменом, она чувствует себя не только желанной. Она чувствует себя в опасности.

Байрон

Байрон знает, что впереди еще полно дел и надо кое-что обсудить, но в данный момент не настроен общаться с сестрой. Организация похорон закончена. Байрон позаботился об этом, дожидаясь, пока Бенни прилетит в Калифорнию, а с остальным можно повременить. Закутавшись шарфом до подбородка и глядя на волны, Байрон сидит на террасе своего дома. Он останется здесь как можно дольше, а потом вернется в дом матери.

Он долго страдал от отсутствия Бенни, но теперь, когда она наконец приехала, вместо облегчения он испытывает негодование. Сложись их отношения по-другому, Бенни сейчас сидела бы рядом. Вероятно, рисовала бы что-нибудь в одном из своих альбомов. У него сохранился тот дурацкий набросок, который сестра сделала на берегу, когда Байрон катался на серфе и без конца падал, дрыгая ногами в воздухе. Он так долго копил в себе обиду на Бенни, что даже не стал сообщать ей о болезни матери. А потом уже было поздно. Он собирался позвонить ей, пока не случилось неизбежное, – действительно собирался. Он понимал, что время поджимает. Но не думал, что все произойдет так быстро.

В прошлую пятницу Байрон вошел в дом и, еще ничего не увидев, почувствовал, что матери больше нет. Он нашел ее на пороге кухни, на полу в коридоре. Врач потом сказал, что такое бывает: случается внезапный приступ и он оказывается смертельным. Это могло произойти с человеком, организм которого боролся с каким-то жестоким недугом. Последнее время мама, как правило, была еще в состоянии самостоятельно встать с кровати, ополоснуть лицо, налить себе стакан воды, пусть дрожащими руками, включить по телевизору какую-нибудь музыку, пока, обессилев, не ложилась на диван.