Перевод оригинального издания

Chantel Prat

THE NEUROSCIENCE OF YOU. How Every Brain Is Different and How to Understand Yours

Печатается с разрешения автора и литературного агентства Brockman, Inc.

Редакция благодарит Е. Валуеву и Н. Морошкину за предоставленный адаптированный вариант теста отдаленных ассоциаций.

© Chantel Prat, 2022

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Все права защищены.

Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

Жасмин, Андреа и Кокколине

за то, что они любят меня такой, какая я есть

Предисловие
От моего мозга – вашему

Говорят, у каждого внутри есть книга, но никто не предупреждает, как трудно найти ее в себе. Меня уж точно не предупреждали. Честно говоря, я, скорее всего, и слушать бы не стала. Как оказалось, мой мозг обучается скорее по схеме «Потрогай плиту и проверь, правда ли она горячая». Признаться, я этому рада. Пусть даже время от времени мне случается обжечься, но, если бы мой мозг работал по принципу «Потому что мне так сказали», мне бы не удалось проделать основную часть той трудной работы, которая подготовила меня к написанию этой книги. И если вы, прочитав ее, узнаете о своем мозге всего лишь половину того, что узнала я, пока работала над ней, значит, я старалась не зря.

Достаточно сказать, что мой первый опыт написания книги в корне отличался от нормы, если она существует. Работа над текстом во многом строилась вокруг эксперимента, в котором участвовали все мы и который начался в 2020 году, и я совершенно уверена, что никто из нас не подписывал на него информированное согласие. Ну этот, помните, с вирусом? Предпочитаю думать о нем как о радикальном исследовании вопроса «наследственности и среды», как называют его психологи: в какой степени то, что делает вас вами, встроено в вашу биологическую структуру, а в какой – реакция на окружающую среду? Когда разразилась пандемия COVID-19, многие из нас сменили рутинную часть своей повседневной жизни на всепоглощающую тревогу за собственное здоровье и безопасность родных и близких.

К счастью, я зарабатываю на хлеб исследованиями и преподаванием в Университете штата Вашингтон в Сиэтле, и эта профессия обеспечила мне некоторый инструментарий для понимания того, что может произойти со мной в подобных обстоятельствах. Но по причинам, о которых вы прочитаете во второй части книги, правильное понимание не привело непосредственно к правильному поведению. Увы, я просто сидела и смотрела, как моей жизнью завладевают изумление пополам с ужасом. Я была поглощена наблюдением того, насколько разными были мои ощущения и реакция окружающих на изменения повседневной рутины. Так что пока одни приводили себя в состояние «я никогда в жизни не был в такой отличной форме», я погрузилась в стагнацию. Пока другие обменивались рецептами и одержимо добивались идеального хлеба на закваске, я не просто стала готовить меньше, чем раньше, я вообще не делала ничего из длинного списка дел, про которые годами говорила, что обязательно возьмусь за них, как только у меня появится свободное время.

Вместо этого я бросила все силы на то, чтобы исчерпать Netflix. Я уговорила мужа, и мы часами играли в «Пандемию» – это такая настольная игра, где спасаешь мир от вспышки вируса. Я объедалась как свинья, пила больше нормы. В моменты же внутреннего затишья, когда мне удавалось помедитировать, сложив ладони на пупке, выпиравшем все дальше и дальше, я ловила себя на том, что задаю себе тот самый вопрос, который когда-то побудил меня избрать свою научную дисциплину.

Почему я такая?

Прагматически ответ очень прост, а биологически и физиологически настолько сложен, что впору заполнить книгами целый шкаф.

Такой меня делает мой мозг.

Я помню тот миг, когда это откровение настигло меня, и помню, как быстро и необратимо оно перевернуло мою жизнь. Мне было 19 лет, и я, насмотревшись «Доктора Дуги Хаузера» (это такой сериал про юного врача-вундеркинда), твердо решила поступать в медицинскую школу. Чтобы выполнить последнее из списка требований для поступления, я записалась на курсы психологии в муниципальном колледже, где расписание не мешало моей основной работе (я продавала обувь в магазине Kinney в торговом центре). И на первом занятии лектор рассказал нам историю Финеаса Гейджа.

Гейдж был железнодорожным рабочим и в 1848 году допустил ошибку, из-за которой его голову пронзил железный штырь – прошел через левую щеку и вышел из макушки. При этом штырь вышиб существенный кусок мозга Гейджа. Выжить после такой травмы даже при нынешнем уровне медицинской помощи – само по себе достижение, поэтому то, что Гейдж после этого несчастного случая буквально встал и пошел, просто невероятно. В дальнейшем многие его физические и интеллектуальные способности «вернулись к норме». Однако повреждение лобной доли привело к фундаментальным и необратимым изменениям личности^[1]. Раньше Гейдж был солидным и надежным человеком, способным составлять и реализовывать разумные планы, но после травмы, по словам его врача, стал «вспыльчивым, непочтительным… не выказывал почти никакого уважения знакомым, не терпел никаких ограничений и советов, если они противоречили его интересам, иногда становился невероятно упрямым, но при этом капризным и непостоянным, строил всевозможные планы на будущее, которые не успевал воплотить, поскольку они отвергались в пользу других, более осуществимых»^[2]. Проще говоря, после черепно-мозговой травмы Гейдж стал другим человеком.

Эта история меня совершенно заворожила.

Я вышла с лекции, пытаясь примириться с тем, что человеческий мозг – это такой же орган как сердце и легкие, но функционирование этого органа делает тебя тобой. Легкие насыщают кровь кислородом, сердце гоняет насыщенную кислородом кровь по всему организму, а потом мозг при помощи этой насыщенной кислородом крови вырабатывает энергию, порождающую каждое чувство, ощущение, мысль и действие, которые вы определяете как свои. Измените мозг – и вы измените человека.

И вот месяца через три после начала пандемии я осознала, что мой мозг меняется, хоть и не так масштабно (и, надеюсь, не настолько необратимо). Пропитанный кортизолом – гормоном стресса, в том числе продолжительного^[3], – мой мозг никак не мог нащупать равновесие между импульсами «надо» и «хочу». Наверное, это уже все и без меня поняли, но я лишний раз убедилась, что стресс напрочь убивает тягу к творчеству.

К счастью, пока я писала главу «Коктейль», у меня случилось мощное озарение, которое наконец обеспечило возможность посмотреть на происходящее под нужным углом. Среди всего прочего это напомнило мне, почему, собственно, люди реагируют на пандемию настолько по-разному. Вообще-то люди реагируют на стресс по-разному по той же причине, по которой одни, покурив травку, страдают от паранойи, а у других просто разыгрывается аппетит. Все это опять же возвращает нас к вопросу «Наследственность или среда?» – и ответ почти всегда состоит в том или ином сочетании одного и другого. Принципиальные особенности нашей биологии в сочетании с жизненным опытом и формируют то, как мы думаем, чувствуем, а главное – как реагируем на изменения условий. И я знаю, что мой мозг сделал все, что мог, учитывая обстоятельства. Как и всегда. Искренне надеюсь, что ваш мозг получит удовольствие, когда узнает о себе что-то новое благодаря плодам нашего труда.