© Идиатуллин Ш.Ш.

© ООО «Издательство АСТ

Пролог. Обещал быть прекрасным

Наташа вышла из парикмахерской и покачнулась от удара солнца по глазам.

Солнце полыхало в половину неба. Ветерок прохладно гладил щёки. Пахло летом, счастьем и перспективами.

Наташа полюбовалась прической в отражении витрины, а заодно скользнула взглядом по безупречному, почти деловому и очень сексуальному летнему костюму, торжествующе улыбнулась и зацокала в сторону супермаркета. Первый шаг на пути покорения мужского сердца, так сказать. Выпью сегодня, подумала Наташа храбро. Может, оттого всё до сих пор и не складывалось, что слишком трезво смотрела на жизнь и на потенциальных спутников. Розовые очки в наших условиях необходимы.

Главное – не торопиться, как и положено солидной женщине и ответственному руководителю. Впрочем, торопиться на таких каблуках и в такой юбке было невозможно. Всё будет медленно и торжественно, подумала Наташа и прыснула. Щёки горели, а в животе, наоборот, клубилась сладкая прохлада.

Как дурочка молодая, подумала Наташа и поежилась от удовольствия и предвкушения.

День обещал быть прекрасным.

Хороший какой день, подумала Алла Михайловна. И долгий еще – до вечера успею со всем этим ужасом справиться.

Помидоры, фенхель и лук заняли весь стол, будто тактическая схема из кино про Чапаева. Чеснок, кулечки с шафраном и горошинами перца держались обозом, и отдельным лесом для засадного полка выглядела гряда тимьяна, петрушки и прочей зелени. А если не получится, подумала Алла Михайловна уныло. Вы подумайте, суп на ужин, да еще с анисовой водкой.

Солнце ловко разложило стол, кухню и мир по цветам, ярким и теплым. Помидоры перемигивались бликами с бутылками масла и болгарской мастики, зелень и приправы играли искрами, и даже куриная тушка будто приободрилась и расставила пухлые ножки с запоздалой жовиальностью.

Ну и ладно, решила Алла Михайловна, поколебавшись в последний раз. Горячее не бывает ни сырым, ни несъедобным. Андрейка скажет, что мамочка вместо каши из топора придумала суп из веника. Наташа ответит: «Шарик, ты буйабес», или что-нибудь в этом роде, и может раскапризничаться из-за водки в бульоне, но ножку всяко погрызет. Андрейка же слопает всё, что дадут, особенно если махнет остатки мастики.

Лишь бы приехали. Во внезапные шеф-поварские намерения Алла Михайловна детей не посвятила. Сюрприз будет. У Наташи в среду вечер обычно свободный, они номер накануне сдают. Андрейка тоже найдет, если захочет, способ заскочить к матери на часок. Если надо, я его майору – или кто там его начальник? – позвоню, чтобы не мучил ребенка. А пока кофе поставлю, авансом за смелость. С помидорами разберусь – и хряпну.

Ну, с богом.

Телефон заверещал – как положено, в самый неподходящий момент, когда Алла Михайловна снимала шкурку с третьего помидора. Она вздрогнула и чуть не стрельнула скользким томатом в стену – очень этот след украсил бы свежую бежевую краску.

Не вставая, Алла Михайловна перетерпела несколько трелей: надеялась, что звонящий окажется не слишком настырным. Наверняка резвился неизвестный олух, что взялся отвлекать ее дважды в день глупой тишиной в трубке.

Поняв, что телефон умолкать не собирается, она метнула грозный взгляд на кофейную турку, помалкивавшую пока на малом огне, сердито отложила раздетый помидор, едва не сунувшись пальцами в кастрюльку с кипятком, и пробормотала несколько слов по этому поводу. Бормотала Алла Михайловна уже на ходу, вытирая руки висевшим на плече вафельным полотенцем в такт шарканью тапок.

– Алло, – сказала она, торопливо подхватив трубку красного телефона, установленного на полочке в прихожей. – Я слуш… Да что такое второй день!

Алла Михайловна звучно вернула трубку на рычаги и, сердито глядя на нее, сказала:

– Андрейку на вас напущу, паразиты мелкие… Пожалеете!

Подумав, она снова подняла трубку, прижала ее к уху плечом, раскрыла на заложенной странице лежавшую рядом с телефоном ветхую записную книжку и, щурясь, принялась жать на поющие кнопки. Свет дотягивался до прихожей неубедительной кисеей.

Даже стой Алла Михайловна возле самого окна, вряд ли она всмотрелась бы в загороженный ветками выезд со двора и таксофон, торчащий в тени дома мрачновато-красной чагой. И уж точно Алла Михайловна не нашла бы ничего интересного в невзрачном парне, лицо которого скрывали капюшон черного балахона и длинный темный козырек. Совсем неуместными были перчатки парня – белые строительные.

Заметить их было некому. Парень надавил первую кнопку, лишь дождавшись, пока пара мамочек соберет урожай отпрысков, возившихся в песочнице, и разойдется по подъездам, видимо, обедать.

Повесив трубку, он убрал бумажку с телефоном в карман, поправил капюшон и, не покидая тени дома и тополей, неторопливо направился к подъезду Аллы Михайловны.

Звонок застал Наташу на выходе из «Всех вкусов». Она выставила один из огромных пакетов перед собой, заставляя посторониться юную пару, и велела:

– Так, молодежь, не ломимся, пропускаем.

Девица замешкалась, пришлось зацепить ее пакетом потяжелее, с бутылками, и для верности пристукнуть веским взглядом, чтобы не вякала. Та и не вякнула – вцепилась в локоть ухажеру и торопливо увлекла его в магазин. Это правильно, подумала Наташа мимоходом, красота – страшная сила, в ней сидит умножение на массу.

Избочившись и разнообразно меняя занятые пакетами пальцы, Наташа принялась выковыривать из сумки надрывающийся телефон. Телефон придавливали баночки с мягким сыром и паштетами. Перекладывать их в пакеты под томное блеяние Азнавура, стоящего на мамином звонке, было даже забавно. Прохожим, которые с трудом избегали столкновения с Наташей и пакетами, забавно не было.

Наташа неловко выдернула телефон, раскрыла и прижала к плечу, в последний момент вспомнив вот так повести головой, чтобы не помять прическу, и зашагала под разговор.

– Да, мамуль, привет! Нормалек всё. Как сегодня? Нет, сегодня я не могу, у меня…

Она покосилась на выглядывающее из пакета горлышко винной бутылки, улыбнулась и поправила плечом телефон.

– Собрание у нас, мамуль. Я же говорила, нас с «Вечеркой» объединяют. Да нет, там всё как договаривались, меня в замредакторы, Мотылев подтвердил. Спасибо. Но сегодня никак. Завтра… нет, в пятницу – обязательно. Еда у тебя есть еще?

На том – а впрочем, единственном – конце провода Алла Михайловна ответила, пытаясь сердито хмуриться поверх довольной улыбки:

– Полно. С голоду-то не помру, не надейтесь. Руки пока слушаются, приготовлю.

– Ты у нас вообще самостоятельная.

– Самостоятельная, детям не нужная. Ты не можешь, Андрейка не может, совещания у вас вечно, планерки, командировки. У Андрейки уже гастрит, в его-то годы.

– Фигню потому что в рот тащит вечно.

– Такой уж он, чипсоед. А ты тоже жаловалась, между прочим.

– Когда это? – возмутилась Наташа.

– Когда-когда, студенткой.

– Что-то не помню такого.

– Я зато помню. И забочусь. Супчиком вас хотела угостить, французским, готовлю вот.

Наташа, снова метнув взгляд на пакеты и заодно на костюм, взмолилась:

– Мамуль, ну какой французский, вечером тем более! Не влезаю уже ни во что! Не вздумай. И в пятницу не вздумай.

Над ухом у Аллы Михайловны очень громко бимбомкнул дверной звонок. Она вздрогнула.

Наташа чуть замедлила шаг и уточнила:

– Это у тебя, в дверь? Спроси, кто. Из собеса? В глазок посмотри сперва.

– Ну что ты со мной как с маленькой. Я же у вас самостоятельная. Сейчас! Наташенька, подождешь секунду, пока я…

– Подожду, конечно.

Наташа сделала очередной шаг и чуть не повалилась, подвернув каблук.

Динамик взорвался громким невнятным грохотом и умолк.

Наташа застыла, смешно подхватывая пухловатым подбородком чуть не выскользнувшую трубку.

– Мама, – сказала Наташа, сглотнула и крикнула: – Мама!

Она с трудом перехватила телефон, уставилась на экран и нажала повтор вызова. Прижала трубку к уху, послушала короткие гудки, нажала повтор снова, отчаянно вздохнула и бросилась бежать изо всех сил.

Каблуки подворачивались, узкая юбка трещала, но Наташа мчалась, дыша всё громче и не глядя ни вперед, ни под ноги, ни по сторонам. Глядела только на экранчик телефона, выставленного в отягощенной пакетом руке, и раз за разом нажимала кнопки с красной и зеленой трубками.

Алла Михайловна ответить не могла. Телефон валялся на полу прихожей. Трубка, отлетевшая почти на всю длину витого шнура к полуоткрытой входной двери, ныла не коротко, а бесконечно. И так же бесконечно вторил ей почти неслышный, если отойти на шаг, женский стон.

Руки в белых строительных перчатках прикрыли дверь, щелкнули замком и выдернули из телефона витой провод. Трубка приподнялась и снова брякнулась на пол. Гудение оборвалось, уступив звуку шагов и невнятному бормотанию. Стон перешел в сипение и быстрое шаркание по полу.

Наташа мчалась, не разбирая дороги. Мелькали дома, машины ревели клаксонами и визжали тормозами, орали не успевшие увернуться прохожие. У пакетов быстро оборвались ручки, расселась, ахнув, бутылка вина, торт шмякнулся следом, яблоки и апельсины покатились, задорно подпрыгивая, за Наташей, но быстро отстали, чавкнув под колесами напоследок.

Наташа стряхнула обрывки пакетов с рук, перехватила телефон, трясущейся рукой нашла номер и почти закричала сквозь судорожные вдохи, ускоряя бег почти до невозможности:

– Андрей, срочно приезжай к маме! С этими, с группой! Ты говорил сразу звонить, я и звоню! Какой инфаркт! Напали, кажется! На маму! Не знаю, я по телефону с ней, потом в дверь позвонили, а потом оборвалось, и не отвечает! Только что! Я бегу сама! Скорей, да!

Она захлопнула телефон, вбежала в пустой по-прежнему двор хрущевки и отдышалась, упершись ладонью в полукабинку таксофона. Великолепие полностью растерялось: макияж поехал, юбка порвалась, а каблуки качались, как последний молочный зуб.

– Мама, – прошептала Наташа, уставившись на окно третьего этажа.

В приоткрытой форточке лениво полоскалась занавеска.

Почти без остановок Наташа промчалась до третьего этажа, несколько раз вдавила кнопку звонка и тут же, тяжело дыша, полезла за ключами.

– Мама! – крикнула она, врываясь в горький запах квартиры. – Ты где?

Наташа споткнулась о красный корпус телефона. Тот отлетел и грохнул о стену.

Эхом хлопнуло окно в зале, а секундой позже донеслись еле слышный шум падения и сдавленный возглас. Наташа рванула к окну, запуталась в занавеске, прикрывающей распахнутую створку, наконец высунулась почти по пояс и увидела, что по газону уходит прочь, прихрамывая, парень в черном и с капюшоном.

– Стой, гад! – рявкнула Наташа, едва удержав себя от прыжка с третьего этажа.

Парень не вздрогнул, не обернулся и не ускорил шаг.

– Да я сейчас тебя! – взвизгнула Наташа и бросилась к выходу, снова пнув телефон, корпус которого теперь раскололся.

В последний миг Наташа зацепилась взглядом за приоткрытую дверь ванной и остановилась, будто налетев на столб. Она заглянула в щель, словно нехотя.

– Мама, – сказала Наташа жалобно. – Это ты? Это ты?!

За окном нарастал звук сирены.

Всхлипнув, Наташа ввалилась в ванную.

Из подлетевшей к подъезду милицейской машины выскочили трое с пистолетами наизготовку и вбежали в подъезд, бухнув дверью. На шум удивительно быстро подтянулись зеваки – сперва пара старушек, потом соседи помоложе.

Милиционер-водитель, не выключив сирены, обошел машину, захлопнул пассажирскую дверь, не закрытую Андреем, и цыкнул на любопытных:

– Расходимся, спецоперация.

Он значительно оглядел народ, который попятился, но не разошелся, и тоже вбежал в подъезд.