© Амонашвили Ш. А., 2014

© ООО «Свет», 2015

* * *

Воин света

Глава 16

День закончился, а из императорского дворца Августа и Юстиниан не вышли.

Они не вышли и на другой день.

Антон, узнав тревогу Ильи, тоже забеспокоился.

Они вдвоём всё время – днём и ночью – находились на дворцовой площади, устремив взгляд в сторону парадного входа.

– У дворца есть и другие выходы, тайные, – сказал Антон, – их могли вывести через один из них…

Антон решил походить в толпе и собрать слухи. «Может быть, из них что-нибудь узнаем?» – сказал он. И первое, что он сообщил Илье ранним утром третьего дня, было то, что, оказывается, император в эту ночь куда-то исчез. «Об этом скоро заявит председатель сената», – добавил он.

Император действительно задал своим подданным загадку, которая, в силу невозможности её разгадать, стала источником многих сплетен и несуразных предположений.

Как только площадь заполнилась, председатель сената зачитал народу письмо, которое придворные обнаружили в покоях императора. Председатель сената произнёс каждое слово отчётливо и чувствовал от этого какое-то удовольствие.

– Слушайте, римляне, волю императора: «Я, Клавдий Тиберий Нерон, император великой Римской империи, в здравом уме и по своей воле, отрекаюсь от трона».

Эта весть для собравшихся оказалась громом среди ясного неба. Но гром этот был особый, такой, который как только загремит, ввергнет людей в страх и растерянность, но после пошлёт живительный, очищающий, обнадёживающий дождь. Слухи и догадки, которые родились сразу, как только весть была обнародована, и были этим ливневым дождём.

Находящиеся на площади, а их был целый легион, сразу же превратились в ясновидящих, пророков, магов, гадалок, и над Римом, а потом над всей империей пронёсся обильный дождь слухов, сплетен, догадок, предположений.

Говорили, что кто-то видел императора в эту ночь, когда он поднимался на свой корабль, и не взял с собой никого, даже любимую Агапию…

Говорили, что он оставил приказ судить своего закадычного друга Сеяна…

Говорили, что он убежал от последователей новой религии, которыми переполнился дворец…

Говорили, что семидесятисемилетний император хочет найти в океане затерянный остров, где ему можно будет укрыться от гнева Нового Бога…

Говорили, что некая женщина заколдовала императора своим платком, и император забыл, кто он есть…

Говорили и об одном римском правителе из Иудеи, который приехал со своей красивой женой и уговорил императора изменить своим богам и принять веру какого-то иудейского Мессии…

Говорили… Говорили… Чего только не говорили, ибо язык без костей, может говорить, что вздумается.

Но если на голову льётся проливной дождь, разве кто станет искать в нём отличные друг от друга капли? А суть проливного дождя заключалась в том, что Клавдий Тиберий Нерон, всемогущий и всесильный император, который двадцать пять лет держал в страхе не только своих приближённых, но и народы и государства, царей и правителей, ушёл в море и не собирается возвращаться.

В этот же самый день Антон сообщил Илье о слухах, что сенат приговорил к казни самого ближайшего друга императора и самого коварного и кровожадного властелина Сеяна. Сенат, который судил его, во всех подробностях напомнил ему обо всех его преступлениях, признал изменником и убийцей многих достойных людей. Народ потребовал, чтобы Сеян был передан ему для исполнения вердикта сената.

Этот слух оправдался. На другой день толпе римлян был передан Сеян. Ярость и ликование толпы были огромны. На ноги Сеяну привязали верёвку и так, с криками и гиканьем, волочили несчастного по всему городу, веря, что все римские боги завидуют им.

Илья был встревожен. Его тревога перешла в растерянность, когда Антон сказал ему:

– Илья, ходят слухи, что сенат судит правителя из иудейской провинции. Говорят, он предал римских богов и уверовал в чужую религию…

Тогда Илья попросил Антона помочь ему взобраться на высокую башню храма Юпитера. Антон знал про винтовую лестницу, спрятанную в стенах храма. Они укрылись за колоннами в храме и дождались, пока не стемнело и жрецы не закрыли ворота. Потом поднялись они по узкой лестнице и оказались на самой верхушке храма, откуда под лунным светом весь Рим виднелся как на ладони. Антон оставил Илью в покое, устроился в углу башни и вскоре заснул.

Илья помолился. Потом сосредоточил свой взор на императорском дворце.

Спустя некоторое время ему удалось заглянуть в залы дворца. Ни Юстиниана, ни Августы он в них не обнаружил. Попытался отыскать тайные помещения дворца, подвалы. Их и там не было. Тогда он направил свой внутренний взор в ту часть Рима, где, как объяснил Антон, должна была быть тюрьма.

Вот там-то он увидел то, что ужаснуло его до глубины души.

Он закричал от боли и упал на пол. Антон очнулся от дремоты и бросился к нему.

– Илья, что с тобой? Как помочь тебе?

Но вскоре убедился, что он сейчас ничем не поможет Илье.

Илью охватило чувство сострадания.

Если кто не знает, что такое истинное сострадание, пусть теперь поймёт, что оно, по меньшей мере, в два раза, а то и десятикратно и тысячекратно сильнее и болезненнее, чем само страдание. И пусть поймёт ещё, что только душа в состоянии постичь, насколько прекрасно и возвышенно это чувство. Душа, проходя через огонь сострадания, утончается и совершенствуется.

Но Илья думал не об этом.

Сейчас он находился там, в тюремной каморке, где палачи подвергают пыткам Юстиниана на глазах Августы.

Илья не слышит, о чём говорит главный палач Юстиниану и что тот отвечает. Но разве нужно гадать? Тот требует, чтобы Юстиниан попрал веру в Христа и признался, что заблуждался и потому предал всех римских богов, саму Римскую империю. А Юстиниан спокойно и невозмутимо объясняет палачу, что Христос есть Истина и Путь. В тюремной камере на огне стоит большой котёл, в котором кипит масло. Юстиниана толкают к огню, и главный палач что-то ему гневно приказывает. Толкают к огню и Августу, чтобы она видела страдание любимого человека. Пусть Юстиниан тоже видит, как переживает Августа, может быть, одумается тогда? Надо, чтобы страшно было и тому, и другому.

Юстиниан не заставляет главного палача повторить приказ, не принуждает других палачей применять силу. Он поднимает обе руки вверх, по губам видно – произносит имя Христа, успокаивает Августу, которая плачет, и опускает руки в котёл, где кипит и бурлит масло.

Августа падает в обморок.

Её обливают водой, приводят в чувство и заставляют смотреть, как достаёт Юстиниан руки из кипящего масла: нет уже кистей, остались кости.

Илья чувствует боль и страдания Юстиниана. Чувствует страдания Августы. Оно, это чувство, умножается в нём на его любовь к ним, и ему очень хочется взять их страдания на себя, избавить от них любимых людей.

– Илья, что с тобой? – тревожится Антон.

Илья открывает глаза, встаёт.

Не нужно больше Антону собирать слухи бестолковой толпы. Илья сам знает, что произойдёт на площади сегодня утром.

Уже светает.

И почему-то в ушах Ильи звучит гимн Солнцу.

В это же самое время он всегда звучал в городе Солнца: в серебристый голос Августы вплетались звонкие голоса детей и устремлялись к Солнцу, приглашали Его взойти не только над маленьким городом его же имени, но над всем миром. И Солнце слушалось…

Сейчас, наверное, дети уже поют там, далеко отсюда, и зовут Солнце, чтобы оно взошло и над Римом, ибо здесь Его никто не зовёт. Здесь, в центре великой империи, всем кажется, что во владениях Рима находятся и небеса, и звёзды, и потому они тоже обязаны платить дань в виде лучей Солнца. Здесь люди не хотят понять, что Солнце есть Истина и Милость Единого Бога – Отца Небесного.

Вот и первые лучики.

Но вот и стук: молотков на площади: уже пришли рабочие сооружать виселицу.

Вот и первые зеваки, которые рождают первые слухи: вешают… кого?.. того… почему?.. потому…

Илья смотрит сверху, как воздвигается виселица, как заполняется площадь толпою, как множатся над людьми лучики Солнца.

– Люди… – закричал он сверху, с высокой башни храма Юпитера.

Рабочие прекратили стучать молотками и подняли головы.

Сотни собравшихся прекратили плести сплетни и тоже посмотрели на башню.

Кто зовёт их, сам Юпитер?

На башне, на самом верху, они увидели мальчика.

– Люди! – закричал, им Илья. – Человека можно повесить на виселице, но Истину, которая в нём, не повесишь…

– Что он сказал? – переспросили некоторые. И те, у которых были уши, услышали, повторили другим, что сказал мальчик.

– А-а-а… – сказали не умеющие слышать.

– Люди! – продолжал Илья. – Да будьте сынами Отца вашего Небесного…

– Что-что?

– Будьте сынами Отца нашего Небесного… – повторили умеющие слышать.

– Ибо Он повелевает Солнцу восходить над злыми и добрыми…

– …Он велит Солнцу восходить над злыми и добрыми… – повторили имеющие уши.

Мальчик с башни умолк.

Собравшиеся на площади начали обсуждать, что было сказано сверху, да ещё выяснять, кто мальчик, который вверху, не от Юпитера ли он послан?

Рабочие взяли молотки и продолжили строить виселицу.

Площадь заполнилась до отказа.

Всё происходило так, как видел Илья.

Вот выводят Юстиниана, возводят на виселицу. Караул выводит Августу и ещё двух женщин, ставят их перед виселицей – пусть смотрят.

Выходит главный судья в сопровождении судей. Он поднимает руку, толпа стихает. Главный судья объявляет приговор:

– Этот человек – предатель… Предал всех римских богов, Римскую империю, римский сенат, римского императора… Предал римлян…

– Смерть ему… – вопит толпа.

– Потому римский суд приговорил его к смерти…

Толпа предвкушает зрелище и вопит: «Смерть… Смерть».

Главный судья поднимает руку. Толпа стихает. Главный судья открывает рот, чтобы продолжить обнародование приговора.

И в это мгновение с высоты башни зазвучал голос мальчика:

– Люди!.. Он не предатель, а самый преданный… Его осудили не потому, что он предал, а потому, что не предал Бога своего – Иисуса Христа…

– Что-что? – спрашивают те, у которых нет ушей, чтобы слышать.

Им объясняют имеющие уши и умеющие слышать:

– Он не предал Бога своего – Иисуса Христа…

– А-а-а-а…

– Кто он? – спросил главный судья главного палача.

Тот пожимает плечами, мол, не знаю.

Главный судья опять призвал толпу к тишине и продолжил:

– Слушайте меня… Римский суд милосердный. Осуждённому, так как он из знатного рода, предлагается выбирать: или убить себя любым оружием воина, или он будет повешен…

Толпа ждёт, что же выберет осуждённый.

Юстиниан выбирает первый способ смерти.

Перед ним кладут оружие: меч, копьё, кинжал.

Юстиниан выбирает меч.

Ему протягивают меч.

Юстиниан протягивает обе руки, на которых вместо кистей висят кости.

– О-о-о-о… – вырвалось у толпы.

Сверху звучит голос мальчика:

– Люди, его ночью пытали, заставили опустить руки в кипящее масло… Видите, у него нет кистей… Но он не предал Христа…

– Что-что? – спрашивают глухие.

Люди, умеющие слышать, объясняют и указывают пальцем в сторону осуждённого:

– Видишь, нет у него кистей на руках…

– А-а-а-а… – говорят те.

– Кто он? – обращается главный судья к главному палачу.

Тот опять пожимает плечами.

– Слушайте меня… – призывает главный судья толпу. – Последнее слово осуждённого…

Юстиниан обращается к толпе:

– Пусть этим мечом пронзит мне сердце любой римский воин… Пусть сделает это вместо меня…

Сразу выпячиваются из толпы римские воины – желающих много.

Сверху раздаётся глас:

– Взявший меч от меча погибнет…

– Что-что? – спрашивают глухие.

Но воины поняли и тут же попятились назад, спрятались в толпе.

Главный судья растерян.

А сверху опять звучит:

– Не судите да судимы не будете…

– Что он сказал?

Глухим опять объясняют.

Главный судья злится.

– Кто исполнит волю осуждённого? – обращается он к толпе.

Но желающих в толпе уже не видно.

Главный судья нервничает: пора приводить приговор в исполнение.

– Ты… Бери меч! – обращается он к главному палачу.

Но тот протестует.

– Осуждённый желает, чтобы ему помог римский воин, а не палач… – говорит он.

И он прав – воля осуждённого в выборе смерти должна быть уважаема.

Главный судья разгневан. Такого случая у него никогда не было, когда осуждённый, не имея кистей, выбирает меч, а держать его в руках не может. Как же быть? Как свершить правосудие?

В толпе воцарилась тишина ожидания.

И в это время с высоты башни храма Юпитера вновь зазвучал голос мальчика.

Толпа повернулась спиной к виселице и главному судье и воззрела вверх.

В Илье пробудился дар речи, и из уст его полились слова.

Он говорил.

Вспоминал свою встречу с Иисусом Христом у Горы Оливковых Деревьев.

Вспоминал всё, чему тогда учил Иисус Христос народ.

Вспоминал заповеди Христа, Его истины и притчи.

Вспоминал совершённые Им чудеса.

Вспоминал, как Он объяснял людям Царство Небесное.

Вспоминал…

Обо всём, что только знал он о Христе, о Его Учении.

Говорил он самозабвенно.

Говорил ясно и доступно. Так доступно, что слышащих стало больше.

Толпа слушала его, затаив дыхание.

И когда Илья закончил, толпа продолжала молчать.

Главный судья тоже очнулся от оцепенения и собрался было что-то закричать, пригрозить.

Но в это время случилось другое, совсем уж неожиданное.

Запела женщина.

Голос её заполнил всю площадь, всё небо.

Голос её задел каждого на площади, даже глухих сердцем.

Голос её звал каждого к Богу, к Свету, взывал к Истине.

В голосе её звучала и Вера, и Надежда, и Любовь, и София.

Люди не могли видеть, кто поёт, кто эта женщина, и получалось, как будто поют все, как один.

Многие плакали.

Многие погрузились в себя.

Главный судья явно забыл, ради чего он стоит рядом с главным палачом.

Толпа тоже забыла о предстоящем зрелище.

…Песня закончилась, но толпа, в которой отчётливо проявились облики людей, долго не может оправиться.

Людям уже не хочется ни хлеба, ни зрелищ.

Не хлебом единым жив человек.

Не зрелищами кормится душа.

А Словом и Песнею.

Мужеством и Преданностью.

Толпа, преобразившаяся в народ, расходится, не дождавшись зрелища.

И когда главный судья Римской империи оглянулся вокруг, увидел: он один, и рядом осуждённый, а на площади – три женщины, а с высоты башни храма Юпитера смотрит на него мальчик.

Нет главного палача, нет судей, которые сопровождали его, нет охранников.

Нет легиона толпы на площади.

Пусто вокруг.

«Прав был мальчик, Истину не повесишь, не распнёшь, не сожжёшь на костре… А устраивать суд над Истиной есть самое тяжкое преступление», – подумал он и тоже покинул дворцовую площадь.