© Брусов С., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Четвертое сентября
Домашняя работа
Сочинение

Часть 1
Июнь

Я понял, что это лето будет особенным, как только услышал от мамы о сонной болезни, начавшейся в Степном в мае. Степной – это город на юге, куда мы с братом Платоном ездим каждый год к бабушке и дедушке. Летом там очень жарко и практически нет дождей. Как там в другое время года – я не знаю. В этом году все начиналось так же, как и всегда.

Поздним вечером 5 июня мы втроем, с мамой и Платоном, осваивались в купе поезда. Табличка на стенке вагона обозначала маршрут: Санкт-Петербург – Астрахань, но мы едем не с начала и не до конца. Полный путь поезда занимает больше двух суток, а наш – ночь, день и еще ночь. Мы выходим в Царицыне, а оттуда едем на автобусе до Степного. Мама отвозит нас с братом к бабе Томе и деду Саше, гостит у них несколько дней и едет обратно. Мама выросла в Степном, но теперь говорит, что все, что приносит ей каждая наша поездка, – лишь «возвращение призраков прошлого». Не уверен, что точно понимаю, что она имеет в виду. Вообще-то мне уже 12 лет, а значит, я могу ехать в поезде без взрослых, но брату – всего девять, и поэтому с нами мама. Мы с Платоном остаемся в Степном почти на все лето. Иногда с нами ездит и папа, но у него обычно много работы, поэтому чаще мы ездим втроем. Особенно жалко, что пропускаем папин день рождения – он в середине лета, и у нас дома в это время всегда много гостей.

Нам предстояла первая ночь в поезде, когда мама впервые заговорила о сонной болезни.

– Как это – «внезапно засыпают»? – удивился Платон.

– Ну вот так, – мама пожала плечами, – говорят, что просто резко хочется спать, и все.

– То есть идешь себе по делам, – сказал я, – и вдруг засыпаешь?

– Примерно так.

Я стал представлять, как люди валятся с ног прямо на улице, не в силах преодолеть сон, но мама уточнила, что перед засыпанием они все-таки ищут себе место поудобнее: хотя бы лавочку или мягкую траву. Однако это происходит уже в «режиме зомби», и потом люди не помнят ничего, кроме того, что им вдруг захотелось поспать.

«Мне бы так быстро отключаться в поезде», – думал я, пока лежал на животе на верхней полке и смотрел в окно. В купе – темнота, мама и Платон спят на нижних полках, на верхней напротив меня – никого (наверное, позже подсядут), и только бесконечно стучат колеса где-то внизу. Обычно меня хватает на час-полтора такого лежания, но в этот раз я заснул раньше. Даже не заметил: вроде только смотрел в окно, а потом раз – и утро.

На удивление за ночь к нам так никто и не подсел. Так бывает очень редко.

Мне нравится ездить поездом. Нравится еда, которую мы берем с собой: вроде бы ничего особенного, но кажется вкуснее (как на пикнике). Нравится, как долго тянется время. Знаю, это странно, но в такие моменты мне почему-то особенно хочется смотреть вокруг и подмечать интересное. Как будто смотришь фильм на видике, поставил на паузу и можешь внимательно рассмотреть картинку.

В купе заходит продавец журналов, раскладывает несколько по нижним полкам и говорит, что потом зайдет – соберет. Там ничего интересного, мы редко что-нибудь покупаем, разве что кроссворды. Нет, лучше сканворды. Мне нравится, что задания в них написаны прямо в клеточках на поле, а не где-то сбоку.

На некоторых станциях поезд стоит всего по две минуты, а на других – подолгу, и можно выйти на платформу погулять. Там обычно толпится народ, покупающий у местных бабушек-торговок чебуреки, яблоки, воду с газом и без газа, чипсы, орешки и много чего еще. Некоторые продавцы произносят свои зазывания очень громко и нараспев:

– Раки, мороженое, семечки, пирожки, холо-о-одное пи-и-иво.

Еду в дороге мы не покупаем, мама говорит, что неизвестно, мыли ли руки те, кто это готовил, и что туда положили. Но вот на мороженое мы с Платоном уговариваем маму довольно легко. Брат любит пломбир в вафельном стаканчике, я – фруктовый лед, мама берет себе эскимо.

У нас в пути есть очень длинная остановка: четыре часа в Саратове, потому что к нашему составу прицепляют вагоны от другого поезда. Мы втроем в это время обычно выходим погулять по городу, ужинаем в кафе, катаемся в парке на аттракционах. В этот раз мы зашли в пиццерию и съели огромную пиццу. Кстати, мы и дома делали пиццу, я тер сыр, а Платон поливал кетчупом. Получилось вкусно.

Пока мы гуляли, к нам в купе подсела женщина. Они с мамой болтали весь остаток дня, но я из их разговора запомнил только то, что она едет до конца – до Астрахани. А еще я запомнил ее еду, потому что там было «каждой твари по паре», как, бывает, говорит наша учительница по биологии. Женщина выложила на стол два помидора, два огурца, два куска черного хлеба, два вареных яйца, даже коробков с солью у нее было два! Правда, солила она только из одного, а второй так и не открыла, поэтому я не уверен, что там тоже была соль.

Так прошел день в поезде, и снова наступила ночь. Я снова лежал на верхней полке и смотрел в окно. Наш состав проезжал по темным полям, а я ловил глазами одинокие огоньки маленьких домов, разбросанных в ночи. Я представлял себя оказавшимся в таком домике где-то посреди бескрайних полей, и мне почему-то становилось грустно и в то же время как-то уютно.

Рано утром мы наконец прибыли в Царицын. Сразу на выходе из вагона ощутилось южное солнце. До автобуса на Степной оставалось три часа, и мы пошли к Волге. Сидели на набережной, ели сахарную вату и попкорн. Платону все не давала покоя сонная болезнь, и он спрашивал у мамы подробности:

– А если я приеду и сразу усну?

– Не волнуйся, – мама погладила брата по голове, – засыпают не все. Большинство жителей об этой сонной болезни только в новостях слышали.

И если Платон опасался и никак не хотел столкнуться с сонной болезнью (это понятно, он же еще маленький и боится всего непонятного), то мне, напротив, хотелось хотя бы поговорить с кем-нибудь, кто ощутил таинственный недуг на себе. Ни бабушка, ни дедушка, по словам мамы, ни разу не «засыпали», а из всех наших родственников в Степном только одна двоюродная тетя вроде бы проваливалась в сон, но мама говорит, что она и так всю жизнь сонная, и не факт, что так проявилась новая болезнь.

Автобус – моя самая нелюбимая часть поездки, потому что в нем ужасно жарко да еще и укачивает. Остановок в пути всего три штуки на пять часов дороги, да и те не особо радуют, на улице ведь палящее солнце и горячий ветер. Часть людей стоит в очереди в туалет, часть – просто ошивается вокруг автобуса, разминаясь. Остановка длится пятнадцать минут, и мы едем дальше. Время в пути тянется ужасно долго, и, в отличие от поезда, мне это не нравится. Некоторые пассажиры просят высадить их прямо посреди степи. Они выходят и идут куда-то вдаль, а куда именно – непонятно, потому что вокруг до горизонта не видно никаких домов. В автобусе мне никогда не удается поспать (вот уж где пригодилась бы сонная болезнь), только дремлю несколько раз минут по десять. Вообще-то до Степного есть железная дорога, и когда-то до него можно было доехать на поезде (я помню, как мы ездили так давным-давно), но теперь туда ходят только товарняки.

В этот раз мы ехали даже дольше обычного и добрались до Степного спустя шесть часов пути. Измотанные, сели в маршрутку и наконец вздохнули с облегчением – мы ведь почти на месте! Маршрутки здесь – это желтые «газели» с несколькими рядами кресел. Мы втроем заняли последний, и стали ждать, пока салон наполнится хотя бы наполовину – только тогда маршрутка двинулась с места. Еще до отправления меня начало так сильно клонить в сон, что я успел подумать о сонной болезни, но как только мы поехали – сонливость как ветром сдуло, и осталось только радостное предвкушение. Всего лишь несколько минут поездки – и встретимся с бабой Томой и дедом Сашей, а потом, вечером, – с друзьями, которых не видели целый год!

На улицах и остановках в это послеобеденное время не было никого, и я был рад, что мы едем, нигде не тормозя. Правда, немного странным мне показалось, что никто из наших попутчиков не требовал остановки, но тем лучше – быстрее окажемся на месте! Только вот поездка почему-то затянулась: вместо обычных десяти минут дорога уже заняла вдвое больше, да и маршрут был каким-то незнакомым. Наверное, ремонт дороги или что-нибудь в этом духе, решил я. Наконец спустя полчаса пути мы прибыли. Из маршрутки, кстати, до нас так никто и не вышел. Наша остановка находится прямо у дома деда и бабушки – большой желтой девятиэтажки. А сам дом – практически на краю города, через дорогу – бескрайняя степь.

Так вот, здесь мне действительно стало не по себе. Мало того, что вокруг все еще не было ни души, так еще и дом был выкрашен в синий цвет. С последним еще можно было кое-как смириться, но почему на улицах города не было ни одного человека – это меня чуть-чуть насторожило. На удивление мама и Платон будто бы вообще ничего необычного не заметили, находя на все мои вопросы какие-то дурацкие отговорки:

– Подумаешь, дом перекрасили, – говорил брат.

– Никто просто в такую жару на улицу носа не сует, – вторила ему мама.

Их спокойствие не только не успокоило, но взволновало меня еще сильнее. Неужели только мне это все кажется странным? Почему даже в нашем обычно многолюдном дворе – тишина? Ладно, может быть, наши друзья и правда сидят по домам (в конце концов, в Степном мы гуляем или утром, до полудня, или вечером, после пяти), но где же постоянно обитающие на лавочке у подъезда бабки? Они-то точно всегда на месте, потому что дежурят чуть ли не караулами: одна ушла – другая заняла ее место. Их тоже сейчас не было. Никого. Мертвецки пустой двор.

– Просто очень жарко, – опять пожал плечами Платон.

– Вам все это не кажется странным? – я не выдержал. – Где все? Почему мы так долго ехали? Почему дом синий?

– Заходи, – все, что сказала мама в ответ на мои слова, придерживая открытую дверь подъезда. Мне не оставалось ничего, кроме как пройти в дом. Может, я и правда нафантазировал какой-то ерунды и не стоит беспокоиться?

В подъезде все вроде бы было по-старому, только лифт поставили новый. Мы загрузились внутрь, нажали кнопку 6 и поехали. И ровно в тот момент, когда мне стало казаться, что едем мы слишком долго, кабина лифта остановилась. Я хотел нажать кнопку вызова лифтера, но мама вдруг одернула меня и сказала совсем странную фразу:

– Они сами знают, что мы застряли. Будем просто ждать.

Я посмотрел на брата, но Платон только кивнул и улыбнулся. Тут я уже схватился за голову:

– Да что с вами такое?! Что происходит?

– Эй, соня, мы подъезжаем, – мамин голос откуда-то издалека растворил картинку перед глазами. Мы ехали в маршрутке, а я, похоже, все-таки задремал еще до отправления.

Первое, что пришло мне в голову, – посмотреть в окно. Народу на улицах было мало, но город все-таки был живым, а не пустым. Я вытер испарину со лба и перевел дыхание. Сердце колотилось как бешеное.

– У тебя что, сонная болезнь? – хихикнул сидящий рядом Платон.

– Это вряд ли, – улыбнулась мама. – Просто мы все устали с дороги. Надо будет отдохнуть.

Я ничего не сказал, но подумал, что брат может быть прав – уж очень незаметно я уснул, да и сон был каким-то странным. Не таким странным, какими обычно бывают сны, он был очень… реальным.

Выйдя из маршрутки, я оглядел привычно желтую девятиэтажку и успокоился. На лавке у дома дежурила компания бабушек, а лифт в подъезде, похоже, никто и не думал менять. Нажав на оплавленную 6, мы резким толчком тронулись вверх и уже через минуту были у двери квартиры. Здесь всегда было два звонка: один – для взрослых, повыше (я дотягивался до него с прошлого года), а другой – для нас с Платоном и наших друзей, пониже. В этот раз мне почему-то захотелось позвонить в нижний.

Едва коснувшись кнопки звонка, я вдруг почувствовал что-то странное. Даже не знаю, как правильно это назвать. Было похоже на то, как будто все, что я вижу, затуманилось, стало размытым, а на первом плане привиделось нечто вроде большого экрана, на котором крутились отрывки из моего прошлого, как будто перебираясь на барабане, мелькая на экране на пару секунд. Один из фильмов-воспоминаний внезапно задержался, и я мог рассмотреть происходящее подробнее, отматывать вперед и назад, изучать детали. Это было так, как будто все, что я видел, записали на камеру, и теперь я просматривал эту запись. Здесь мне лет семь. Жаркий летний день, точнее утро. Я выхожу гулять с новым водяным пистолетом. Едва выбежав на улицу, вспоминаю, что забыл набрать в него воды, и возвращаюсь. Бабушка долго не открывает (потом она скажет, что вешала белье на балконе и не слышала звонка), и я долго и упорно несколько раз жму на кнопку. Наконец наполняю пистолет и возвращаюсь на улицу. Успеваю брызнуть из пистолета буквально пару раз, как вдруг невесть откуда появляются два незнакомых мне пацана на пару лет старше и просят попробовать. Без задней мысли даю им пистолет. Первый, тот, что попросил, стреляет вверх и отпрыгивает от падающих назад капель. Второй – с огромным шрамом на все предплечье от ладони до локтя – просто берет пистолет и, рассматривая его, начинает медленно уходить. Подбегаю к нему, пытаюсь забрать свое. Пацан с усмешкой отталкивает меня, я пробую его ударить и тут же получаю сильную оплеуху, от которой едва не падаю. Чуть не плача, кричу, чтобы отдал пистолет, и снова неуклюже стараюсь заехать куда-нибудь кулаком. Пацан огрызается, орет: «Ты че, не понял?» – и больно бьет мне прямо в скулу. Я падаю и ударяюсь головой о бордюр. Фильм-воспоминание тает, «экран», на котором я его смотрел, словно растворяется, а окружающий мир снова становится четким, будто фокусируясь, как в фотоаппарате.

Вокруг все было так же, как до моего видения: мы с братом и мамой стояли у двери в квартиру и я только что нажал на нижнюю кнопку звонка. Как будто весь мир был «поставлен на паузу», пока я смотрел моменты из своего прошлого. По ощущениям это отдаленно напоминало состояние, когда вдруг глубоко задумаешься о чем-то, не связанном с происходящим прямо сейчас, и летаешь в мыслях где-то далеко. Только в этом случае все было намного живее и ярче, словно я по-настоящему еще раз побывал там и снова прожил все, что тогда видел. Конечно, я и так помнил о том случае. И о том, что меня привел в чувство какой-то проходящий мимо мужик, чуть похлестав по щекам, и о том, как ревел по потерянному навсегда новому водяному пистолету, и о том, что больше никогда не видел того пацана со шрамом от ладони до локтя. Мне подумалось, что с тех пор я ни разу не дрался, всякий раз стараясь избежать конфликта в накаляющихся ситуациях. Я все это помнил, но воспоминания эти были как бы на задворках памяти, а сейчас предстали ярче, чем окружающий настоящий мир. Я стоял в оцепенении еще несколько секунд, пока нам открывали дверь, и более-менее пришел в себя, только увидев бабушку с дедушкой.

Дурные мысли окончательно ушли, когда я обнял бабу Тому и деда Сашу и сел за накрытый стол. В большой чаше был насыпан мой любимый салат: огурцы, помидоры, редиска, зеленый лук и укроп с ароматным подсолнечным маслом. Попробовав первую ложку, я закрыл глаза от удовольствия (так было вкусно!) и понял: лето началось!