Читать книгу «Золотые эполеты, пули из свинца» онлайн полностью📖 — Сергея Зверева — MyBook.
image

Сергей Зверев
Золотые эполеты, пули из свинца

1

Петр Великий, закладывая на пологом берегу среди гиблых ижорских болот удивительный город, получивший имя его небесного покровителя, меньше всего заботился о том, в каком климате придется жить его подданным, населившим новую столицу. У первого российского императора были заботы поважнее, а сам он был, как известно, на редкость неприхотлив и на такие мелочи, как зябкая ненастная сырость, постоянные дожди и туманы да промозглый ветер с Невы и Финского залива, никакого внимания не обращал. Так что ясные солнечные дни в Петербурге, который полтора года тому назад переименовали после начала войны в Петроград, – большая редкость даже весной и летом. Понятно, что и к окрестностям города – Гатчине, Павловску, Колпино, Царскому Селу, Петергофу это относится в полной мере.

Однако нет правил без исключений. Второй год подряд конец апреля баловал обитателей столицы Российской империи исключительно хорошей и необыкновенно теплой погодой.

Вот и сегодня, после прошедшего ночью обильного, но скоротечного дождя, дворцовый комплекс Петродворца – до войны этот пригород столицы называли Петергофом – заливали лучи яркого весеннего солнца. Они весело отражались в стеклах громадных окон Большого дворца, на позолоченных куполах церкви Николы Морского, пробивали световыми стрелами нежную молодую листву, расцвечивали недавно проклюнувшуюся шелковистую травку сочным малахитовым глянцем. Они придавали особый праздничный блеск широкой лестнице Главного Каскада, всей этой просторной и величественной архитектуре. Ах, если бы еще работали необыкновенные фонтаны Петергофа, равных которым по причудливости и редкостному изяществу не было нигде в мире! Но по решению государя императора на время войны фонтаны отключили. Вот победим тевтонов, австрияков вкупе с прочими супостатами – тогда-то можно будет полюбоваться на Самсона со львом и прочие удивительные водометные фантазии.

Постепенно воздух прогревался: разгорался безветренный погожий день. Вода Финского залива была гладкой, точно полированное дерево, в ней отражалось бирюзовое небо с ослепительно-белыми облаками. Такими же белыми были крылья низко парящих чаек.

Уже за границей дворцового парка, на берегу залива, верстах в трех от Никольской церкви, поднималась в небо на двадцать сажен красная каланча, сооруженная в самом начале царствования Николая Павловича. Старая постройка опустела еще в конце прошлого века, брандвахта Петергофа в ней больше не нуждалась, а снести или разобрать на кирпичи все как-то руки не доходили. Каланча потихоньку ветшала под напором морских ветров и зимних морозов, стены ее покрывались щербинами и трещинами.

Внизу, у подножия пожарной башенки, расположилась группа из четырех молодых мужчин. Характерная военная выправка и форменная одежда свидетельствовали о том, что это русские офицеры: двое в мундирах штаб-ротмистров Лейб-гвардии уланского полка 2-й гвардейской кавалерийской дивизии, еще один – с погонами уланского корнета, а четвертый, самый старший по возрасту, лет тридцати, был, однако, самым младшим по воинскому званию – прапорщиком 5-го гусарского гвардейского Александрийского полка.

Гусарский прапорщик как-то выделялся в этой маленькой компании, где, как можно было определить с первого взгляда, все отлично знали друг друга. Внешне он выглядел, пожалуй, несколько нескладно, несмотря на прекрасную осанку: угловатая фигура с непропорционально длинными руками, далекое от привычных представлений о красоте сужающееся к подбородку лицо – толстые губы, слишком вытянутый, как бы сжатый с боков череп, чуть косящие глаза. Но от всего его облика, от его манер и жестов, от того, как он двигался и говорил, ощутимо веяло спокойной силой и чуть надменной гордостью, так что сразу становилось ясно: этот человек не обременен комплексами, он хорошо знает себе цену и полагает, что цена эта достаточно высока.

Да, назвать прапорщика внешне привлекательным было бы затруднительно, а вот запоминающимся – в самый раз. Таких людей достаточно увидеть мельком, чтобы сразу запомнить, и потом, пусть спустя несколько лет, легко узнать даже в толпе.

Взгляды четырех молодых военных были прикованы к округлой стене пожарной каланчи. Посмотреть действительно было на что.

Там, на высоте семнадцати с половиной сажен, без всякой страховки висел, прижавшись всем телом к выщербленной поверхности, пятый мужчина, рослый широкоплечий шатен в белоснежной сорочке, кавалерийских галифе и коротких черных сапогах. Вот его правая рука медленно приподнялась над головой, стала нашаривать очередной кирпичный выступ. Секунда, еще секунда… Пальцы мужчины крепко вцепились в щербатый кирпич.

Ага! Удача: мужчина перенес основную тяжесть тела на левую ногу, носок которой упирался в крохотную выбоину стены, и, подтянувшись, выиграл еще три четверти аршина высоты. До кольцевой обрешеченной площадки, опоясывающей каланчу, ему осталось карабкаться чуть больше сажени.

– Ох, скорее бы он добрался до решетки, что ли! – с тревогой в голосе сказал корнет, ни к кому конкретно не обращаясь. – Ведь смотреть жутко, господа! Не дай Бог… Одна ошибка, и поручик костей не соберет!

– Да-а… – покачал головой стройный брюнет с погонами штаб-ротмистра. – Надо было отговорить князя Сергея от этого пари. Будто мы и без того не знаем, что он отчаянный храбрец и сорвиголова. Зря вы согласились, Николай Степанович!

Гусарский прапорщик, к которому были обращены эти слова, чуть усмехнулся одним уголком рта.

– Пари предложил сам князь Голицын, господа, – пожал он плечами. – Я не слишком давно знаком с ним, но льщу себя надеждой, что успел немного узнать его натуру. Мы с ним, знаете ли, похожи. Нипочем бы не удалось его отговорить! Я князя прекрасно понимаю. Сам так же поступил бы.

– Кто бы сомневался в вашей смелости! – горячо откликнулся второй штаб-ротмистр, чуть полноватый русоволосый великан, словно сошедший с картины Васнецова «Стан русских витязей». – И все же, согласитесь, это безрассудство! Риск ради риска?

Гусар вновь улыбнулся: ему ли не знать, что такое риск ради риска, как важно для души настоящего мужчины и воина высокое безрассудство! Еще до этой войны, совсем молодым, он дважды прошел дорогами, по которым редко ступала нога белого человека.

 
Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы,
Но трусливых душ не было меж нас.
Мы стреляли в них, целясь между глаз.
 

Это ведь он про себя написал, причем без всяких романтических преувеличений, все так и было. Случались встречи и пострашнее, чем со львами…

Да, он всегда, чуть ли не с гимназического детства, полагал, что в человеческом поведении должна присутствовать некоторая, пусть небольшая, толика безрассудства. Она необходима хотя бы для того, чтобы дать человеку возможность определить границы своих способностей, своего творческого потенциала. Иногда стоит рисковать, невзирая ни на какие последствия. Без этого не обретешь свободы духа и спокойной уверенности в своих силах. Риском мужчина проверяет себя на прочность. Кроме того, риск и безрассудство будят фантазию.

Логика и рассудительность – замечательные качества, они необходимы, кто спорит! Но если бы мы всегда и во всем оставались рассудительными и следовали только логике, то скорее всего до сей поры носили бы шкуры, размахивали каменными топорами и жили в пещерах.

…Раздался приближающийся дробный перестук подкованных лошадиных копыт: по узкой, вымощенной финским сланцем дорожке, ведущей к старой каланче, рысила невысокая, но очень ладная гнедая кобылка. На ее спине в женском седле сидела молодая барышня в облегающем красном платье, расшитом белыми кружевами. Поравнявшись с офицерами, всадница натянула поводья, заставив лошадь остановиться.

Уланский корнет шагнул вперед.

– Наталья?! Вы? – удивленно и радостно воскликнул он. – Ах, до чего я счастлив видеть вас, очаровательная! Вот уж неожиданная встреча и нечаянная радость… Каким прекрасным ветром вас занесло в Петергоф? Ах, простите, в Петродворец, я все никак привыкнуть не могу.

– Здравствуйте, Алексис, я тоже не ожидала встретить вас здесь. Помогите мне спешиться. – Опершись на протянутую руку корнета, девушка грациозно спрыгнула с лошади. – Мой отец уже третий год снимает поблизости небольшой особнячок, с начала апреля мы с матушкой живем здесь как дачники. Я любительница конных прогулок. Вот, проезжала поблизости, увидела, что тут происходит нечто странное, и решила поинтересоваться: чем заняты господа офицеры, защитники отечества? Что это за цирк такой?

Коротким презрительным жестом она указала на каланчу. Во взгляде девушки и в тоне ее глубокого, с небольшой хрипотцой голоса чувствовалось явное неодобрение.

Барышня была по-настоящему красива. Высокая, с прекрасной фигурой, может быть, чуть полноватая, но ей, как многим русским девушкам и женщинам, это даже шло. Волосы цвета темного янтаря были укрыты модной шляпкой для верховой езды, но несколько прядок, вьющихся крупными кольцами, упали на плечи. Из-под слегка изогнутых бровей на господ офицеров внимательно и чуть насмешливо смотрели большие, глубоко посаженные глаза цвета пасмурного неба.

Ее профиль не отличался характерной славянской курносинкой, был классическим, что называется «греческим», хоть на медали выбивай. Чем-то внешность Натальи неуловимо напоминала «Портрет знатной горожанки» кисти знаменитого немецкого художника Ганса Гольбейна.

– Ах! – вдруг громко вскрикнула девушка, взглянув на верхушку каланчи. – Ведь он сейчас сорвется!

Да, положение отчаянного верхолаза за какие-то секунды внезапно резко ухудшилось. Причиной этого ухудшения стало именно появление молодой всадницы: услышав перестук копыт и затем девичий голос, тот, кого его товарищи внизу называли князем Сергеем, на какое-то мгновение чуть отвлекся от своей непростой задачи, которая требовала неотрывного сосредоточенного внимания. Он даже позволил себе короткий взгляд вниз – вполне понятное любопытство.

Эта оплошность не замедлила сказаться: левая нога мужчины потеряла точку опоры, соскользнув с узенького кирпичного выступа. Теперь почти весь вес его тела приходился на правую ногу, а хватка рук оставалась слишком ненадежной, и кисти начали слабеть. Если верхняя часть его туловища еще хоть немного отклонится от вертикали, а это дело нескольких секунд…

Тогда ему не удержаться, а падение с почти двад– цатисаженной высоты ясно чем заканчивается. Сердца четырех мужчин и молодой девушки, стоящих внизу, у подножья каланчи, замерли.

Однако выдержка и хладнокровие не покинули князя Сергея: он принял парадоксальное, но единственно верное решение. Не дожидаясь, пока руки окончательно ослабнут, он сам разжал их, выбросил вверх и резко откинулся назад, одновременно изо всех сил оттолкнувшись опорной ногой от выступа. На какое-то неуловимое мгновение его вытянувшееся струной тело словно зависло между небом и землей. Все решала буквально четверть вершка: хватит ли энергии толчка для того, чтобы допрыгнуть до железной решетки, ограждающей смотровую площадку каланчи?

Хватило! Храбрец мертвой хваткой вцепился в прутья решетки. Теперь оставались сущие пустяки: ловко подтянувшись, он перебросил тело на смотровую площадку каланчи. В ту же секунду сверху донесся его веселый беззаботный смех:

– Ха-ха-ха! Вот так, господа! Николай Степанович, пари за мной? Как, интересно, вы поставите нам дюжину шампанского, когда в Петрограде по случаю военных действий – сухой закон и патрули военной комендатуры исправно обходят все кабаки? Ха-ха-ха! Это вам будет посложнее, чем мне вскарабкаться на эту славную башенку!

Офицеры, еле успевшие дух перевести, дружно зааплодировали, но барышня Наталья к ним не присоединилась.

– Спускайтесь, князь! – отозвался снизу прапорщик-гусар. – Только, прошу вас, не тем же путем, это уже перебор получится. Там внутри лесенка есть. Пари за вами. Что до моей ставки, то не извольте сомневаться – шампанское будет. Мы все вместе отправимся в «Бродячую собаку», и хотел бы я посмотреть, как мне там не выставят дюжину шампанского. Вы какое предпочитаете: «Редерер», «Ирруа»?

– О-о! У меня даже есть выбор? Тогда «Адле»!

– Нет проблем, будет вам «Адле». Спускайтесь скорее.

Очаровательная любительница верховых прогулок, заслышав эти слова, возмущенно фыркнула.

– Как же вам не совестно! – Она укоризненно взглянула на прапорщика. – Молодой здоровый мужчина в то время, когда наши воины гибнут на фронтах под германскими и австрийскими пулями, безо всякого смысла рискует жизнью! А вы еще и пари держите, вместо того чтобы удержать своего приятеля от такого глупого поступка. Разве же это совместимо с офицерской честью? С патриотизмом, наконец?

На щеках девушки выступил румянец, глаза заблестели. Рассердившись, она стала еще красивее.

Дверь каланчи распахнулась, из нее вышел молодой мужчина, высокий шатен с мускулистой, но изящной фигурой. Серые большие глаза выделялись на лице с правильными, благородными чертами. Белая рубашка на его груди была испачкана кирпичной пылью.

Последнюю реплику возмущенной барышни он превосходно расслышал.

– Ну, зачем же так сурово, сударыня! – беззлобно и чуть насмешливо сказал он, подходя ближе. – Я ведь тоже недавно с фронта и собираюсь вернуться туда же, вот только последние три дня отпуска догуляю. Да и все господа офицеры, которых вы видите пред собой, смею вас заверить, основательно понюхали пороху. И еще понюхают не раз и не два. Офицер ведь должен быть храбрым и не пасовать перед любыми трудностями, вы согласны? А ведь эти качества характера тоже можно и нужно тренировать, как, скажем, память или силу мышц.

– Наденьте, поручик, ветер с залива еще очень холодный. – Похожий на русского витязя штаб-ротмистр протягивал князю гусарский форменный китель, на котором Наталья разглядела офицерский Георгиевский крест и сверкающий багряной эмалью крест ордена Святого равноапостольного князя Владимира, а также золотистый кружок медали «За храбрость».

Девушка слегка смутилась: все три награды о многом говорили и считались в русской армии очень почетными, их удостаивали лишь за лично совершенный подвиг. Но и сдавать свои позиции так просто она не собиралась!

– Позвольте представиться вам, сударыня, – продолжал меж тем ее оппонент, – поручик Лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, князь Сергей Михайлович Голицын. А вот этот офицер, любезно согласившийся принять пари, – прапорщик 5-го гусарского гвардейского Александрийского полка Николай Степанович Гумилев. Храбрец, известный русский поэт и путешественник. Приходилось слышать о таком? Ага, по вашим прекрасным глазам вижу, что приходилось. Скажу вам по секрету: среди гусар поэт – не такая уж редкость!

Тут Сергей Голицын был совершенно прав: достаточно вспомнить, что Михаил Юрьевич Лермонтов в двадцать лет был корнетом Лейб-гвардии гусарского полка. Александр Полежаев, поэт и бунтовщик, тоже служил в гусарах.

Николай Гумилев сдержанно поклонился.

Да, издавна, со времен легендарного Дениса Давыдова – поэта и партизана, друга великого Пушкина, в гусарском кругу царил веселый и лихой дух вольного офицерского братства с его отчаянной бесшабашностью, бравирующим презрением к опасностям и пренебрежительным отношением ко всяческой казенщине. «Гусар гусару брат!» – это были не просто слова. Впрочем, к троим уланским офицерам поручик Голицын и прапорщик Гумилев тоже относились как к своим боевым братьям-кавалеристам, тем более что Николая Гумилева перевели в гусары из полка, где служили эти трое, всего лишь месяц тому назад.

– Я так понял, что корнета Алексея Ланского вам представлять нет необходимости? – продолжил поручик Голицын. – Услышал, на стенке сидючи, как вы, сударыня, с Алешей здоровались…

– Так точно, господин поручик! – кивнул молоденький уланский корнет, опередив вконец засмущавшуюся девушку. – Мы с очаровательной Натали в некотором смысле родственники… Правда, очень дальние.

– Позвольте поинтересоваться, сударыня, кого мы имели честь повстречать? – спросил Сергей Голицын, представив дальней родственнице корнета Ланского двоих штаб-ротмистров.

– Наталья Вяземская. Возможно, я была слишком резка, но… Поручик, ваш поступок свидетельствует о вашей храбрости, отваге… – Девушка с трудом подбирала слова и была чудо как хороша в своем смущении. Легкий ветерок с залива донес до ноздрей Сергея Голицына нежный и тревожный аромат «Violet– te de Parme», дорогих парижских духов. – Поступок соответствует вашим понятиям о чести, не так ли? Но… Какое отношение он имеет к патриотизму?

– Бог мой, но при чем тут патриотизм, скажите на милость? – несколько растерянно отозвался поручик. – Честь – честью, патриотизм – патриотизмом. Одно другому не помеха!

– Вы так полагаете? – Наталья ответила вопросом на вопрос, а затем с некоторым пафосом в голосе закончила: – Была бы у меня возможность, я бы доказала вам, что такое настоящий патриотизм!

«Лучше не надо! – мысленно усмехнулся Сергей. – Это просто превосходно, что возможности такой у вас, мадемуазель, не просматривается. Бодливой корове, как известно, Бог рогов не дает. Знаю я, чем заканчивается демонстрация настоящего патриотизма такими вот пылкими натурами с горящим взором. Убежит на фронт, и, пока ее поймаешь да спасешь, семь пар казенных сапог стопчешь. Но до чего же она хороша! Амазонка, дикая орхидея…»

Голицын действительно знал, «чем это заканчивается». Владимирский крест Сергей получил по личному рескрипту императора Николая II именно за спасение самовольно сбежавшего на турецкий фронт и угодившего в плен юного великого князя Николая…

Разговор о патриотизме увял сам собой: Вяземская не была расположена к продолжению спора. Алексей Ланский помог Наталье оседлать гнедую кобылку, и вот уже прелестная всадница в красном платье скрылась из глаз господ офицеров, которые отправились к двум извозчичьим пролеткам, поджидавшим молодых людей около Никольской церкви. Пора было возвращаться в Петроград, чтобы отметить победу Голицына в «Бродячей собаке».

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Золотые эполеты, пули из свинца», автора Сергея Зверева. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Исторические детективы».. Книга «Золотые эполеты, пули из свинца» была написана в 2009 и издана в 2009 году. Приятного чтения!