Пролог

У областного театра музыкальной комедии припарковались несколько автомобилей. Ничего примечательного в них не было. Две «Тойоты» сейчас казались просто светлыми. В темноте определенный цвет не просматривался. Рядом с ними приткнулся «Паджеро», чуть потемней, скорее всего, серый. Люди вышли из машин и сгруппировались немного левее входа, в стороне. Они отошли, чтобы не мешать тем, кто пришел сюда не разговаривать у дверей, а на театральное представление. В музкомедии давали «Сильву».

– Ну, бродяги, что делать будем? – Человек, который вышел из джипа, улыбнулся и оглядел лица мужчин, стоявших рядом с ним. – Что такие хмурые, прямо как с перепоя?

Один из парней покрутил на пальце ключи, вздохнул и заявил:

– Ты, Пастор, не улыбайся. Смешного мало. В городе полный беспредел. Ты в курсе, что твой держатель общака его целиком мусорам сдал?

Тот, кого назвали Пастором, побледнел так, что изменился в лице.

– Как… сдал?

– Что, не смешно больше? – Парень криво сощурился. – А вот так, сдал, да и все!

– Сам, что ли? – Пастор не мог прийти в себя.

– Почему это сам? – вмешался в разговор еще один пассажир «Тойоты». – На даче его оперативники схавали вместе со шлюхами, двенадцатью автоматами в подвале да всем общаком. Всем! Разве важно, сам или не сам?! Если тебе доверили казну держать, то нет никакой разницы, как ты ее просрал!

Один из парней, стоявших напротив, дернул веком и чуть повел плечом. Все знали, что это могло означать. Если Фермер начинает подергиваться в легких конвульсиях, значит, лучше отойти подальше, сохраняя здоровье и жизнь. Многочисленные сотрясения мозга, полученные в боях на профессиональном ринге, наложили на мотивацию поведения Ферментьева особый отпечаток. Если бы он сейчас был хоть чуть-чуть пьян, то людям, оказавшимся рядом с ним, вообще лучше было бы разбежаться, бросив машины. После бутылки пива он превращался в «универсального солдата» и начинал калечить всех, кого видел перед собой. Поэтому пил он мало, зная свои проблемы. Сейчас Фермер был абсолютно трезв, но участники разговора все равно чуть шатнулись назад. В любой момент мог последовать удар. Мастер спорта международного класса по боксу Ферментьев бил, не рассчитывая силы.

– Слушай, бравый парубок, ты что же, думаешь, мне очень нравится ездить на этой сраной «Тойоте» и держать «шестисотый» в гараже? Почему мы таримся как партизаны, чтобы лишний раз перед ментами не отсвечивать, а ты на «Паджеро» рассекаешь? Моднее меня? Где восемьсот тонн зеленых?!

Пастор уже понимал, что следующие дни не будут такими спокойными, как сегодняшний.

Он поднял голову и проговорил:

– Ты за базаром следи и масти не путай. Я тебе не фраер. Узнаю и разберусь.

– Ты узнаешь? Ты хер в штанах разыскать не можешь! В мусарне общак, понял! Узнает он… И в чем ты разберешься? На какие цели в ментовке наши бабки пошли?! Ну, купят они пять-шесть квартир в высотках улучшенной планировки для особо нуждающихся, а остальные деньги на что пойдут?! Сука! Этими нашими бабками они нас же давить и будут! Не понял? Вот сука тупая… – Фермер в ярости сплюнул под ноги.

Еще мгновение, и рука Пастора дернулась бы к поясу, на котором висела тяжелая «беретта». Пастор знал, что Фермер – тип совершенно безбашенный. Это качество воры прощали ему за верность делу. Но за такие слова, обращенные к себе, Пастор имел полное право пристрелить этого типа прямо сейчас. На любой сходке он был бы оправдан. Один вор не имеет права оскорблять другого ни при каких обстоятельствах. Решение может вынести только сходняк.

– Короче, Пастор, твой держатель сейчас на киче, поэтому отвечать, естественно, будешь ты! – жестко сказал парень с ключами. – Впрочем, ты и так отвечал бы. Даем тебе неделю, чтобы вернуть восемьсот тысяч. Плюс двести – за испуг. Если ты через семь суток не родишь лимон «зеленых», то… Ты и сам знаешь, что тебе за это будет. Твой держатель в СИЗО будет жить столько же, сколько ты на воле.

– Один черт замочите, – пробормотал Пастор и поднял тяжелый взгляд. – Только пугать не надо. Я за все отвечу.

Фермер шагнул к нему, но парень с ключами смело остановил его движение. Он знал Пастора так же хорошо, как и Фермера. Сейчас могла произойти драка либо пальба. В том и в другом случае на месте остались бы лежать трупы.

– Не трогай. Если сейчас его покалечишь, мы потом не будем иметь права что-то спрашивать с него. Через неделю будет видно.

Пастор отошел в сторону, пропустил мимо себя отъезжающие «Тойоты», такие же нервные, как и их хозяева, и медленно подошел к джипу. Он знал, что утрата общака никогда не прощается. Такой проступок карается только смертью. Если его держатель Сом был уже обречен, то у него самого оставался хоть и ничтожный, но шанс. Вернуть общак за неделю…

Миллион долларов!..

Год назад на сходке воров в законе Пастору уже давали пощечину. Бил его такой же вор, как и он сам, по решению сходняка. В компетентных органах такая пощечина называется предупреждением о неполном служебном соответствии. Следующим наказанием в тех же органах будет увольнение по нехорошей статье. Из воров «уволиться» можно только одним путем… Опускать Пастора, конечно, не будут. Во-первых, тут не зона, а во-вторых, негоже, чтобы пронеслась весть о том, что один из воров за проступки опущен. Дело не в снисхождении к Пастору, а в поддержании авторитета таких же воров, как он сам. Забьют палками как собаку, и все дела.

Пастор посмотрел на часы. Нужно было что-то делать. Через семь дней, ровно в девятнадцать часов двадцать минут, ему нужно будет возместить утерянное с лихвой либо готовиться к смерти. У ребят тоже часы есть. Мысли о том, чтобы бежать, у Пастора не возникало. Найдут везде. Даже под развалинами Манхэттена. Да и не в этом дело. Он все-таки вор!..

Пастор еще около часа сидел в джипе перед входом в театр, совершенно ни о чем не думая. Ему нужно было просто прийти в себя. Наконец он глубоко вздохнул, вспомнил о сигаретах, закурил и тронулся с места.