© Зверев С., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

* * *

Глава 1

Средиземноморское побережье Турции. Курорт Белек

В 40 километрах на восток от города Анталия по побережью протянулись пляжи элитного турецкого курорта Белек. Двадцать километров самых дорогих отелей и вилл, чистых песчаных пляжей, лазурного моря, тенистых сосновых и эвкалиптовых рощ, высаженных почти два столетия назад. Состоятельных людей сюда привлекал целебный воздух, напитанный незабываемым ароматом сосновых рощ, и высококачественный уровень обслуживания. Каждый отель был уникален по своей архитектуре, каждый располагал огромными бассейнами, SPA-центрами и фруктовыми садами.

Расположенный на территории национального заповедника, курорт предлагал изумительные верховые прогулки к водопаду Манавгат и по парку Каньон Кепрюлю. Сюда съезжались любители рафтинга, парасейлинга^[1], других водных видов спорта. Но самое главное, курорт имел отличные поля для гольфа, которые проектировали лучшие дизайнеры Европы. Сегодня Белек считается самым популярным гольф-центром мира. Или считался.

Почти пустынные пляжи, стопки белых пластиковых лежаков, пустынные дорожки вокруг бассейнов отелей. На одном из шести кортов двое пожилых шведов неумело играли в теннис, то и дело попадая мячом в сетку. Трое мужчин расположились у бассейна в плетеных креслах под цветными тентами и молча наблюдали, как официант расставляет на столике коктейли и вазы с фруктами. Даже он, вымуштрованный, как и весь персонал отеля, выглядел каким-то одиноким и унылым. Сделав обязательный полупоклон-полукивок головой, официант покатил по дорожке свою тележку в другую часть территории, где две зрелые дамы лениво плескались у бортика бассейна.

Двое из мужчин в креслах имели типичные европейские лица, а третий выделялся среди них чуть смуглой кожей и характерными арабскими чертами. По-английски он говорил бегло и чисто, но больше, как казалось, мужчина с арабскими чертами предпочитал молчать. Не потому, что ему нечего было сказать, а потому, что его собеседниками были специальный представитель ЦРУ в Ближневосточном регионе бригадный генерал Алан Фердисон и сотрудник внешнеполитического ведомства США Джордж Бартон. То и дело поправляя очки в тонкой оправе на худом интеллигентном лице, Бартон делал внушение своим собеседникам с видом терпеливого и мудрого учителя колледжа.

– Ваше ведомство, генерал, – пристально глядя на Фердисона, говорил он, – в лице комитета начальников штабов, и ваше порождение, в лице генерального секретариата НАТО, действуют, увы, как на танковом полигоне. А это политика, это область тонких инструментов и чувствительных рук хирурга. Это же все очень откровенно.

– Перестаньте, Джордж, – усмехнулся генерал. – Вы определяли стратегию, а не мы. Вам нужны были нефтеносные районы и полный контроль над ними, вам нужны были лояльные правительства и преданные режимы. А наше дело – вскинуть руку под козырек и сделать всю грязную работу. Мы вам давали информацию, вы принимали решения и докладывали в «Овальный кабинет»^[2].

– Стратегию разрабатывали мы, – терпеливо ответил Бартон, разглядывая скуластое загорелое лицо генерала, – но ошибки в оперативной информации, ошибки в оценке последствий делали не мы.

– Ситуация меняется постоянно, и со скоростью сверхзвукового самолета, – упрямо возразил генерал. – Невозможно просчитывать шаги участников кризиса на столько шагов вперед, как бы вам этого хотелось. Никто не верил, что Россия решится на применение своих воздушных сил в Сирии. Да, их президент явно не хотел отдавать Сирию вам, политические волки. Но что он сделает это столь решительно… А вы настаивали. Настаивали, несмотря на то что Россия в 2008 году в Грузии показала, что не боится уже никого.

– Господа, – неожиданно подал голос араб, почти не отрываясь от соломинки, торчавшей из стакана с коктейлем, – увольте меня от ваших споров. Вы это могли сделать и раньше, до того, как вызовете меня сюда.

Бартон открыл было рот, но промолчал, лишь недовольно потер вспотевшую переносицу. Фердисон взял со стола пачку с сигаретами и поднес к носу, вдыхая запах.

– М-да, – наконец произнес генерал и выудил двумя пальцами из пачки сигарету. – Шалуб, собственно, прав. Сейчас обсуждать эти вопросы просто бессмысленно, поскольку решение принято опять же в Белом доме. Скажите, Ахмед, действительно моральный и боевой дух вооруженного ополчения сейчас настолько слаб, как это пытаются показать русские в средствах массовой информации?

– Не может боевой дух ослабнуть у тех, кто сражается за веру, – жестко ответил араб.

– Я вас умоляю, – пробормотал Бартон и принялся наливать себе в бокал сок.

– Я имею в виду фанатиков, – спокойно ответил Шалуб. – Дезертируют наемники, которым не платят или платят с большой задержкой. Дезертируют те, кого загнали в ряды боевиков насильно или обманом.

– Вот видите, – кивнул Фердисон, – Ахмед все понимает, он в той среде варится. Это информация из первых рук. И он не фанатик, он объективен в своих оценках.

– Вы давно получили американское гражданство, Шалуб? – спросил вдруг дипломат.

– Я – гражданин по рождению. Гражданство заслужил еще мой отец. Вы не знали?

– Ахмед Шалуб имеет звание майора по нашему ведомству, – подсказал Фердисон. – Неужели вы думаете, что я привел бы сюда простого агента-наемника? Итак, наша задача – сорвать Женевскую встречу.

– Совершенно точно, генерал. Поскольку коалиция и наши российские партнеры, как и их сирийские друзья, так и не сошлись во мнении, кого считать террористами, а кого борцами за свободу, мы должны остановиться на тех группировках в среде оппозиции, на которых может распространяться наше влияние. Или влияние наших политических союзников.

– Турции? – снова спросил араб со странной интонацией.

– Я вас умоляю, – снова усмехнулся дипломат. – Анкара играет свою роль, и играет ее прекрасно. Эрдоган даже переигрывает, но это нам на руку. Он увлекся и забыл свое место, но пока это не важно.

– Саудовская Аравия, Йемен, – затягиваясь сигаретой, заговорил Фердисон, – выбирайте любого спонсора. Важны не участники встречи в Женеве, важна причина, по которой они эту встречу покинут, как капризные подростки. Нужна хорошая диверсия.

– Наконец-то, – хмыкнул Шалуб, потягивая коктейль и глядя на голубую воду бассейна.

– Вы должны использовать ситуацию, – предложил дипломат, – чтобы сорвать переговоры по мирному урегулированию ситуации в Сирии и одновременно внести раскол в назревающие союзнические отношения между Францией и Россией. Белому дому очень не нравится, что у берегов Сирии торчит авианосец «Шарль де Голль», что с его палубы взлетают боевые самолеты, которые атакуют наземные цели без согласования с заинтересованными сторонами.

– Зачем вы допустили эти террористические акты в Париже? – спросил Шалуб. – Это было лишним. Европа и так трещит по швам из-за наплыва мигрантов отсюда и из Африки. Это вы здорово придумали. Вам бы еще стоит вложить в уста Оланда, а лучше госпожи Меркель слова, смысл которых сводился бы к тому, что русские бомбят, поэтому люди и бегут из Сирии, что тут гибнут тысячи и тысячи мирных граждан.

– Мы подумаем и об этом, – спокойно пообещал дипломат. – А сейчас я хотел бы обсудить основные положения будущей операции. Акция должна иметь далеко идущие последствия, всем должно стать понятно, что оппозиция Асаду не только в Латакии и Ракке, она есть и в Дамаске. И все эти плакаты с портретами Асада – не более чем политика режима, а истинные патриоты сражаются.

– Да, это будут сирийцы, – пообещал Шалуб. – Мы с генералом решим, кого нам перебросить из лагерей в Ираке на запад Сирии. Однако, господа, я понимаю несчастного Эрдогана.

– Вы о чем, Ахмед? – спросил генерал.

– Я? – Шалуб поднялся, поставил стакан на столик и сбросил с плеч купальный халат, обнажив крепкое спортивное тело. – Я о том, что президент России пообещал, что Эрдоган не отделается только одними помидорами. Вы выбрали прекрасное место для конспиративной встречи, господа, – опустевший из-за ответных российских санкций турецкий курорт.

Он подошел к краю бассейна и нырнул, вытянув вперед руки. Его загорелое тело вошло в воду почти без всплеска. Бартон откашлялся и слегка недовольным тоном заявил:

– Я, конечно, понимаю, что этот ваш агент мастер своего дела.

– Да, красиво он вошел в воду, – усмехнулся Фердисон, бросая окурок в пепельницу.

– О, господи, да я же совсем не об этом, генерал! – раздраженно отозвался дипломат.

Сирия, провинция Латакия. Аэродром «Хмеймим». База российских военно-космических сил

Полковник Сидорин в песочного цвета летнем обмундировании стоял возле экрана с указкой и комментировал изображение. В отдельном модуле штаба, отведенном военной разведке, шла речь об одном из командиров повстанческих оппозиционных отрядов Гиясе Турае, прославившемся тем, что он часто самолично казнил заложников, пленных. И делал это всегда на камеру, глумливо позируя чувством безнаказанности. В средствах массовой информации многих стран Гияса Турая стали называть Гияс-Палач.

Капитан Котов смотрел на экран, где одетый в черное Гияс Турай разглагольствовал о том, что продажные европейские и американские политики и толстосумы вынуждают его делать то, что он делает – вести непримиримую борьбы за свою родину. А заодно они вынуждают его резать головы заложникам, демонстрируя этим свою преданность воле Всевышнего.

Взмах ножа, и тело, одетое в оранжевый балахон, падает к ногам палача, кровь толчками бьет из распоротой артерии на шее. Это уже восьмой кадр, который демонстрировал командирам своих оперативных групп полковник Сидорин. Майор Стрельников курил и щурился, глядя на сцены убийства. Капитан Белобородов чуть постукивал пальцами по крышке стола. Выглядело это нетерпеливым жестом офицера, который только и ждет команды броситься на поиски этого вурдалака.

– Прошу обратить внимание, – говорил полковник, – на постановку его руки во время нанесения смертельной раны.

– Левша, – констатировал Котов. – И еще у него какая-то травма локтевого сустава.

– Он весь какой-то травмированный, – проворчал Стрельников. – И шея у него плохо поворачивается.

– Молодцы, – похвалил Сидорин, – заметили. Скорее всего, это последствие ранения, полученного палачом два месяца назад, когда он попал под наши бомбы на одной из баз здесь, в Латакии.

– Я понимаю, Михаил Николаевич, – сказал Белобородов, – четкого изображения у нас нет, только в маске или размытые кадры фиговой съемки. Но, может, поймать парочку тех, кто его лично знал, да составить с ними фоторобот.

– Нет времени, мальчики, – покачал головой полковник. – Приказ получен ликвидировать его срочно. Но желательно взять живым и передать властям для справедливого правосудия.

– Если говорят «желательно», – вздохнул Котов, – то это следует воспринимать как приказ.

– Следует, – кивнул полковник и снова повернулся к экрану, на котором Турай был снят во время разговора с соратниками, затем запечатлен идущим с группой товарищей, потом идущий один. – Всмотритесь в эти кадры. Видите, как он чуть сутулится во время ходьбы. Так сутулятся очень высокие люди, но рост Турая не более ста восьмидесяти сантиметров. Причина в нарушении осанки, возможно, из-за занятия, связанного с долгим сидением за столом. Он был чиновником в сельскохозяйственном департаменте. Только потом, когда начались волнения, вдруг проявил свою гнусную натуру.

– Ну, понятно, – вздохнул Котов и пододвинул к себе карту на столе. – Тогда я возьму со своими ребятами южную часть провинций Хама и Алеппо. Я здесь работал и знаю местность.

– Не думаешь, что Турай давно уже в самом городе? – спросил Белобородов, склоняясь к карте. – Если сейчас начнется наступление на севере Латакии и с юга перебросят сюда пару танковых батальонов, то Алеппо возьмут штурмом за неделю. Наш клиент, скорее всего, спрячется в городе.

– Мне кажется, он не дурак, – покачал головой Стрельников, туша окурок в пепельнице. – Из всего, что мы о нем знаем, он не дурак. Зачем ему в капкан лезть?

– Я согласен с Олегом, – подойдя к столу, сказал Сидорин. – Невооруженным глазом видно, что сирийским войскам надо срочно занимать пространство вдоль турецкой границы, чтобы перекрыть поток помощи с территории Турции боевикам.

– Да, – ухмыльнулся Котов, – это и козе понятно. Этот Турай – парень хитровыкрученный. Он рисковать не любит. Такие вот, которые с садистскими наклонностями, очень любят жить и всегда отличаются здоровой и расчетливой трусостью. Когда армия Асада подойдет к Алеппо, Турай будет не по ту сторону, а по эту от линии соприкосновения сил. Где-нибудь на берегах озера Расум.

Сирия, провинция Алеппо, западнее города Эль-Хаммам

Наползали сумерки. Самое неудобное время для наблюдения на расстоянии. Ночной бинокль еще не поможет, а в обычном все начинает сливаться с серым цветом камней, машин, людей. И даже небо здесь с наступлением сумерек начинает казаться серым.

Котов лежал на холме, раздвинув ветки куста, и смотрел вниз, где в двух километрах в развалинах давно брошенного селения копошились люди. Их было не очень много, всего человек двадцать. И еще двое заложников, причем одна из них – женщина. Котов не сомневался, что эта группа и есть те люди, за которыми он охотился. Гияс Турай, приезжавший в Алеппо по каким-то своим делам, возможно, для встречи с кем-то из высокопоставленных командиров вооруженной оппозиции, именно здесь, если это был действительно он, остановился на ночлег. И в последней машине его колонны оказалось, как догадался Котов, двое заложников, две жертвы, которым только что бросили оранжевые балахоны. Значит, на рассвете их казнят, это было очевидным. И значит, этой ночью нужно Турая брать.

– Ну что они там? – К Котову подполз его заместитель, старший лейтенант Белов, и улегся рядом с биноклем. – Черт, не видать ничего. Они что, этих к казни готовят?

– Похоже на то, – отозвался командир.

– Обидно будет, если мы дело сделаем, а это окажется не Турай. Куда нам с освобожденными пленниками деваться? Это же такая обуза. Ладно бы, оба мужиками были, а то бабу еще с собой таскать придется.

– Грубый ты, Белов, – усмехнулся Котов, положив руки под подбородок. – Не видишь и не ценишь прекрасного. Баба! Женщина… к тому же, может, и красивая. Журналистка, скорее всего.

– Кстати, о красоте, командир, – пряча улыбку, заметил Белов. – Почему мне на помощь никогда красивые девушки не бросаются, а за тобой Мариам вон как тогда под Сурумом сиганула.

– Фу, – поморщился Котов и несколько раз провел ладонью по своим коротким светлым волосам, чуть взъерошив их. – Как-то ты, Сашка, о возвышенном и в таких выражениях. Сиганула!

Белов хорошо знал своего командира. И это движение ладони по волосам… Так капитан делает всегда, когда смущен, когда напряженно размышляет, ищет ответ, планирует операцию. Чего это он по вихрам себя гладит, если к Мариам равнодушен. Половину ночи он под разбитым БМП с ней сидел, а она первая бросилась через простреливаемую зону к нему, узнав в неизвестном Котова через оптический прицел снайперской винтовки.

– Вообще-то она хорошая девчонка, – проговорил он в пространство. – Только странная какая-то. И из группы снайперов чем-то неуловимо выделяется.

– Тем что она русская, – неожиданно ответил Котов.

Белов поперхнулся, откашлялся в кулак и с недоумением уставился на командира:

– Не понял. Как это, русская? В каком смысле?

– Наполовину русская, – тихо засмеялся Котов, снова поднося бинокль к глазам и разглядывая лагерь боевиков среди полуразрушенных стен старого поселка. – Ее отец, контр-адмирал Назими, в молодости учился у нас в Питере в Военно-морской академии.

– И нашалил? – многозначительно спросил Белов.

– Почему же сразу «нашалил»? – спокойно возразил Котов. – Встретил русскую девушку, женился на ней. А когда пришло время возвращаться на родину после окончания, она уехала с ним. Обычная история для иностранных студентов, курсантов и слушателей академий в нашей стране. Любовь, она знаешь, цвета кожи и этнической принадлежности не видит.

– И ты, я вижу, тоже тяготеешь к Мариам, невзирая на этнические различия.

– Да ладно тебе, – как-то очень поспешно ответил Котов. – Просто… мы с ней просто друзья. К тому же она мне жизнь спасала.