Котов пришел в себя от головной боли. Ломило лицо, где-то, прямо в середину лба, будто вбили раскаленный гвоздь. А вот своего тела он не чувствовал. Почему-то сразу в сознании всплыла книга «Голова профессора Доуэля». Отрезанная голова на столике, живет автономно от тела. Котов напрягся, шевельнул плечами и понял, что это удается, значит, и плечи, и руки, и ноги на месте. Чушь какая в голову лезет, подумал он.
Разлепить глаза оказалось еще сложнее. Настолько, что капитан в голос застонал. Что-то изменилось вокруг. Какое-то шевеление, потом на лицо вдруг опустилась прохлада, оно перестало гореть, и, наконец, удалось открыть глаза. Серый потолок, серые стены. Комната какая-то. Лицо человека. Незнакомый, давно не бритый. Человек поднял руку, и на лицо полилась прохладная вода. Головная боль сразу отошла, запрятавшись где-то глубоко.
– Как вы себя чувствуете? – спросил человек почему-то по-английски. Его голос звучал издалека, хотя он сидел совсем рядом.
Котов хотел ответить, что чувствует себя хреново, но не помнил, как это перевести на английский язык, и прошептал:
– I feel bad[9].
Человек поднес к губам Котова кружку и приподнял ему голову. Губ коснулась живительная влага, она стекала по подбородку, по груди, и он хватал ее воспаленными губами и глотал, глотал, понимая, что делать этого не следует, что