Свет, я вижу свет!

А. Розенбаум

Пуля отколола щепу от косяка, и желудок отреагировал давящей болью. Я прижался к проеденному тлей кругляку и машинально хлопнул по карману – не потерял ли лекарство. «Аптекарь» Цзюн так расхваливал свое снадобье из подножных материалов – просто хит продаж: пара таблеток, и прощай, несварение. Но выдал почему-то целый флакон. Да еще и бормотал при этом, кланяясь, как болванчик, – заходи, мол, почаще, глупый русский человек. Желательно один и без оружия. Проблем с желудком меньше не стало; к последним добавились одышка, изжога и навязчивая мысль, что всех этих горе-целителей пора развешивать у дорог, ведущих в места компактного проживания выходцев из Поднебесной...

Вторая пуля поразила тот же косяк, но пониже. Запела «недостреленная» щепа. Упражнялись изнутри. Странные люди: зачем стрелять в дверной проем, если в нем никого нет, да еще и попадать при этом исключительно в косяк?

– Прекращайте, господа! – крикнул я. – Пожалейте наши нервы!

– Выходите! – поддакнул из-за сосны Шафранов. – Отделаетесь легкими звездюлями! – И подмигнул, делая вид, что ни капли не волнуется.

Суровый лес стоял повсюду. Все в этом квадрате было суровое – обросшие мохом сильные, высокие деревья, ершистый сухостой, земля, засыпанная жухлой хвоей, сучьями, буреломом. Даже дорога, проходящая в семидесяти метрах за деревьями, по качеству покрытия мало отличалась от суровой фронтовой. Передвигаться бесшумно по такому лесу – задачка абсурдная. Мы и прокололись, когда окружали «стилизованную» под муравейник землянку, в которую пролезли фигуранты дела. Трещали так, что нас услышали. Теперь, вместо того чтобы взять их тепленькими на выходе, придется брать внутри, а это такая морока...

– Что делать будем, Михаил Андреевич? – делая страшные глаза, прошептал из-под коряги молодой Топорков.

– Смоделируем ситуацию? – подмигнул Шафранов. Может, это просто тик?

– Штурмовать, – буркнул из канавы Хижняк, – только штурмовать. Ждать, пока они сами проголодаются? Хрен дождемся, а мы вот точно от голода взвоем. Лично я уже вою. Вскочил ни свет ни заря, только и успел маслица на сухарик намазать...

– Холестеринчик? – подмигнул Шафранов. – Друг сердца и сосудов?

– А я кофе на брюки пролил, – вспомнил Топорков. – Спешил, суетился... Отличный бодрящий эффект, между прочим.

– Везет тебе, – позавидовал Хижняк. – А я еще и спать хочу – полночи, блин, ворочался.

– Не пойду я первым, – отказался от почетной роли Шафранов. – У меня жена на материке. Топорков пусть топает – как человек одинокий, с не испорченной в загсе репутацией... Да и обстреляться ему не мешает.

– А чего сразу я? – возмутился Топорков. – Чуть что, так молодой, необстрелянный...

Чувство юмора на службе в Каратае не давало свихнуться окончательно. Но временами праздная болтовня подчиненных так доканывала...

– Помолчите хоть минуту, – попросил я. – Шафранов, Топорков, расползтись по периметру. Хижняк, держи дверь. Да соберитесь, мужики, будет вам и жрачка, и сон.

– Главное, чтобы не гроб на молнии, – крякнул Шафранов и куда-то покатился, напевая про «землянку нашу в три наката».

Главная примета в моей загубленной жизни – не следовать никаким приметам. Оттого и живой, что следую только разуму и иногда интуиции. В землянке было тихо. Что-то не так. Фигуранты затаились, ждали штурма, берегли патроны. А еще прекрасно знали, что у нас приказ взять их живыми. Поэтому гранатами забрасывать не станем, стрелять на поражение – тоже. Но что-то определенно шло не так. Я стащил с головы форменную «конфедератку», помахал ею в проеме. Землянка помалкивала. Сгруппировался и перемахнул через проем к другому косяку – трудно было меня не заметить. Снова ноль реакции. Выдержку проявляли? Вроде не должны, публика задерганная. А биться будут до последнего – знают, что после пристрастной беседы с костоломами Благомора их гарантированно пошлют на виселицу, как злостных заговорщиков. И не таких посылали.

– Помочь? – предложил свои услуги Хижняк, с удобством расположившийся по диагонали от входа.

Я отмахнулся. Взял на изготовку изделие Стечкина и нырнул в проем – правым плечом вперед, перекатиться, ударить по конечностям... Отсутствие сопротивления несколько обескуражило. Здесь вообще никого не было! Я ударился о земляной пол, сменил координаты и приземлился на колено, стращая стволом пустое пространство. В землянке было тихо, ни мебели толком, ни живых существ. Земляные стены заросли плесенью, стелился гнилостный дух. От когда-то крепкой лежанки осталась кучка разложившейся древесины. Имелась печка – ржавый короб и гнутое колено упертого в потолок дымохода. И провал у дальней стены. Я осторожно приблизился, включил фонарь. Осветил осыпающиеся ступени, прорубленные в глине. Подвал в землянке? Как интересно... Снова кувырок – с попутным выключением фонаря и быстрым перемещением во мраке. Никто не стрелял! Даже беспокойно как-то...

Глаза привыкали к темноте. В тусклом свете, поступающем сверху, проявлялся простенок из догнивающих досок, рядом еще один, узкий проход. Гулкая тишина – разрази меня гром, если рядом была хоть одна живая душа! Я полз на корточках, закусив фонарь. Проход змеился, мерк свет. Низкий проем, а за ним что-то вроде помещения. Мысленно окрестив его «накопителем», я стал готовиться к прыжку. Лучше перестраховаться – интуиция подсказывала, что за стеной никого нет. Странная, однако, конструкция. Чего только не встретишь в этих лесах! Заброшенных землянок тоже хватает. Но с разветвленной системой подземных ходов... Впрочем, можно объяснить. Положим, несколько десятилетий назад, пока их не вытеснили на север Каратая, в этой местности проживали старообрядцы-бегуны. А у раскольников по «уставу» положено сооружать жилье таким образом, чтобы покинуть его можно было несколькими способами. Вера такая – не сражаться с Антихристом до последнего вздоха, не умирать в неравном бою, а шустро смазывать пятки при первом же его появлении. Придет Антихрист, постучится в дверь, а сектанты – в подземный лаз, выберутся где-нибудь в лесу – и ходу. А Антихрист в досаде кусает локти...

Подъем-переворот, яркий свет по глазам невероятного противника... Как мило. Нас в комнате трое, но двое не дышат. Помещение представляло кособокий земляной параллелепипед, исполосованный трещинами. Двое покойников в живописных позах – оскаленные, явно рады меня видеть. Утепленные куртки защитного цвета, потертые кирзачи; небритые, нестриженые. А вот теперь самое время удивляться... Я перевернул одно из тел носком ботинка, осветил второго. Кто бы сомневался – именно их мы и выслеживали. Калашкин и Гульштерн. Участие данных почтенных господ в заговоре годичной давности против действующего в Каратае режима было установлено – без подтасовок и гаданий на кофейной гуще. Первый трудился на авиабазе в Журавлином – руководил диспетчерской службой. У второго должность была повыше – начальник службы безопасности у некоего Моргача – хозяина Лягушечьей долины. «Сюзерена» подвесили на сосне в тот же день, когда личный резерв Благомора – лихие вояки бывшего командира украинского «Беркута» Тихомирова – отбил у мятежников резиденцию в Тарбулы и восстановил «законный» порядок. Гульштерн пустился в бега. Имелось мнение, что он не выжил в тайге или сделал ноги из Каратая. Каково же было удивление, когда информаторы намекнули, где его можно найти. Этот тип, приближенный к руководству заговорщиков, владел бесценными сведениями!

Я застонал от отчаяния. Оба убиты из огнестрельного оружия. Оба в спину. У Калашкина разбит позвоночник, у Гульштерна рана на уровне сердца и в хлам разнесен затылок. Я, конечно, не исключал, что самоубийцам ничто не мешало выстрелить себе в спины (а потом и в затылок – после того как сердце биться перестало), но рассматривать эту версию как-то не хотелось. Не было у них глушителей. Была обычная 12-миллиметровая «беретта», которую Гульштерн сжимал в коченеющей конечности. Глушитель принес тот, с кем они должны были встретиться, но не встретились, поскольку он решил их по-быстрому убить и смотаться...

Лаз в стене не производил впечатления надежного средства доставки в уединенный таежный уголок. Я приблизился к нему по стеночке, осветил обвалившиеся края. Дверца наполовину сгнила, но стальные петли держались. Дверь была открыта. Я глянул внутрь. Убийца удалился: чего ему тут сидеть? Застрелить неприметного руководителя отдела оперативного вмешательства в структуре грозного Корпуса охраны? На кой я ему сдался... Узкий проход, там пройти можно, только согнувшись и сжав плечи. Бегуны богатырями не были, их такой формат устраивал. Прогнившие распорки, глубокие трещины в потолке и стенах, невкусный запах... Я несколько промешкал, чего не стыжусь. Приступы клаустрофобии случаются с каждым. Двинулся вперед, попутно осмысливая обстоятельства. У беглых заговорщиков была назначена встреча в землянке – в глухом лесу у деревни Цаплино. В селе мы их и зафиксировали за час до рассвета – они покинули избушку, в которой ночевали, шагали по дороге. Коллеги бесились, почему не берем? А на меня вдруг дурь напала. Ведь фигуранты явно направлялись к кому-то на встречу. Почему бы не убить еще одного «зайца»? А «заяц», видно, обнаружил, что за фигурантами осуществляется наблюдение, и предпочел их убрать, чтобы самому не спалиться. Или изначально имелась такая задумка – ликвидировать информированных неудачников, от которых пользы никакой, а вреда – очень много...

Я запнулся о неровность в полу, выронил фонарик. Машинально нагнулся за ним и задел плесневелую укосину, подпирающую одновременно несколько досок в потолке. Слепой черт! Распорка просто рухнула, переломившись. Страшный треск, посыпались доски. Одна свалилась мне на голову – хорошо, что голова была в кепке. Я попятился, резонно полагая, что это только начало. И точно – земля посыпалась тонкой струйкой, потом несколькими тонкими струйками, потом все стало рушиться, ломаться, складываться... Но меня уже там не было. Перебирая конечностями, как собака, зарывающая свои фекалии, я пятился к выходу. Рановато еще на свалку истории... А за мной лавиной катилась земля, рушились спрессованные глыбы. Я вывалился из отверстия, отдавив ногу кому-то покойнику. На этом светопреставление и завершилось. Обрушение оказалось локальным. Заскрежетала дверца, выпадая из петель. Я зажмурился (и зачем, в полной-то темноте?) – от меня уже мало зависело. Настала тишина – хрупкая, вопросительная. Только пыль стояла столбом. Стараясь не дышать, не чихать, не кашлять, я дополз до выхода. Потери минимальные – один фонарь и чувство собственного достоинства...

Не чувствуя лица, я выбрался на поверхность. В лесу ничего не менялось.

– Вас ничто не смущает? – зарычал я.

– Землетрясение, что ли? – осведомился из-за дерева Хижняк.

– Михаил Андреевич, ты что там, природу преобразовываешь? – прокричал из леса Шафранов.

Я рычал, как зверь, поднимая этих бездельников. Почему я должен за всех отдуваться?

– Вы где должны быть?! – орал я. – По вашей милости ушел убийца! А ну, подъем, достали оружие, прочесывать лес!

Минут пятнадцать мы бегали кругами вокруг землянки, вытаптывая тайгу. Расширяли радиус, но так и не нашли точку пересечения двух «миров». Очевидно, она была хорошо замаскирована. Но я еще не отошел от стресса. Ну, нашли бы мы этот лаз – и что? Можно подумать, там осталась записка с подробным объяснением, кто убил, зачем убил, и рецептурой народного средства для оживления покойников...

– Искать! – рычал я.

– Мы что тебе, собаки? – обижался, воюя с буреломом, Шафранов. – Добавил, блин, веселого идиотизма... Неужели непонятно, что все это пустое?

Славик Топорков прокричал из оврага, что нашел грибы. Растут, как опята, дружными семейками, но, судя по тому, что не сезон, это, скорее всего, не опята. Разве бывают они в начале лета? Хижняк провалился в лисиную нору и выражался вполне конкретно – он, видите ли, ботинки новые получил на складе, а теперь их осталось только выбросить. Что он будет объяснять жадному каптеру Скородеду? Тот же каждую пару как от сердца отрывает!

– Ладно, – проворчал я, – закончили утреннюю разминку. Всем к землянке. Вызываем труповоз и эксперта.

– Все? – обрадовался Шафранов. – Можно расслабиться?

Мы сбредались, пропотевшие, к землянке. «Землетрясение» имело локальный характер: просела земля в том месте, где произошел обвал. Возможность добраться до покойников сохранялась. А то доказывай потом, что они там точно были и это не ты их убил. Идиотизма в следственных структурах Каратая не меньше, чем во всей правоохранительной системе России. Имелся даже аналог «особого отдела». Сидели надутые службисты, не имеющие опыта ни боевой, ни оперативной работы, и требовали от тебя, чтобы ты доказал им свою непричастность к семейству верблюдов...

Подчиненные садились на землю, доставали сигареты. Я стащил с себя куртку, обстучал об дерево. Дурная процедура – пыль из подземелья смешалась с потом и не желала вытряхиваться.

– Испачкался, командир? – пошутил Шафранов.

Я послал его куда положено, связался по коммуникатору с базой и описал некрасивую ситуацию. Обещали подъехать.

Нехорошо мне было этим утром. Предчувствия подкрадывались. Каждый день в течение последнего года ко мне подкрадывались предчувствия, но сегодня они даже не прятались. Виновен во всем случившемся был только я. Подвела интуиция. В итоге фиаско. Коллеги деликатно помалкивали – им не надо объяснять, на кого посыплются шишки. Напрасно я орал на них, нормальные ребята. Год назад я был уверен, что вся масса народа, обслуживающая бесчеловечный режим в Каратае, – сплошь и рядом отморозки. На деле все было сложнее. Каратай сломал немало судеб, кому-то облегчил жизнь, для кого-то стал райским подарком. Одни – от безысходности, другие – от желания заработать, третьи – по духу авантюристы...

Я подбирал себе команду восемь месяцев назад – присматривался к людям, оценивал их качества. Крепыш Хижняк шестнадцать лет проработал в криминальной милиции сибирского городка. Дослужился до заместителя начальника райотдела. Я наводил о нем справки (кто сказал, что, сидя в Каратае, нельзя получить информацию с «материка»?). Рекомендации положительные, работал чуть больше прочих, взятки брал чуть меньше. Подчиненными не прикрывался, участвовал в операциях по задержанию опасных преступников.

Сгубил товарища, как водится, прекрасный пол. История проста, как штыковая лопата. Отмена командировки в последний момент, радостное возвращение домой, безрадостная находка в кладовке – какой-то голый мужик. Субъект, из которого он самозабвенно выколачивал душу, оказался заместителем директора местного градообразующего предприятия и близкой родней тамошнего мэра. В больнице выяснилось, что пара сломанных ребер, порванные ушные хрящи и разбитая носовая перегородка – это только начало скорбного списка. Пострадавший выжил, уголовное дело не завели, но из милиции пришлось уйти. Бросил все – жену, квартиру, дочь шестнадцати лет, перебрался в глухой райцентр, стал отстраивать сгоревший дом, возделывать огородик. Встреча с говорливым малым – прирожденным психологом. Тот, естественно, оказался вербовщиком. Ненавидел Хижняк эту страну, ненавидел населяющих ее людей. Не сказать, что полностью поверил «зазывале», но решил рискнуть. В Каратае популярно объяснили – либо трудишься, не задавая вопросов, по прежней специальности (не начальством, разумеется), либо добро пожаловать за колючку – работы в концлагере много. Когда я встретил его восемь месяцев назад, это был угрюмый социопат и ксенофоб. Нынче прошлое отпустило, и единственная в жизни женщина мерещиться стала меньше...

– Что-то бледный ты, Славик, – посочувствовал Шафранов. – Отдышаться не можешь.

Топорков действительно не мог отдышаться. Расстегнулся до пупа, обмахивался отворотами куртки. Раскраснелся, физиономия лоснилась от пота.

– Загоняли вы меня, – объяснил он, отдуваясь. – У вас же не выпросишь освобождение от физкультуры...

Топоркову в апреле исполнилось двадцать пять. Просто оторопь берет – до чего причудливы изгибы судеб. Выпускник школы милиции, разряд по боксу, секция самбо, полтора года в Каратае... и пацан пацаном. Не взрослеют некоторые. Отправили зеленого мальчишку после выпуска участковым в мой излюбленный Марьяновский район. Отработал месяц, и тут нашептал ему один из местных алкашей, что пойдет через Быстровку на север партия стрелкового оружия: мол, слышал разговор на берегу двух неизвестных. Топорков не поверил: куда на север можно слать оружие? Каратай под боком, но кто о нем знает? Решил, однако, проверить. С ОМОНом в сельской местности в наше время туговато. Мобилизовал двух местных искателей приключений – и в путь. Контрабандное оружие действительно перевозилось. Но убедился он в этом лишь после того, как неизвестные в ночи спровадили к праотцам добровольных помощников и самого чуть не кокнули. Жить хотелось невыносимо. Он бежал, прятался в бурьяне за околицей. А когда его догнали, двоим переломал челюсти, а третьего жердиной от плетня избавил от сутулости (и от необходимости принимать вертикальное положение). «Одаренный» паренек кого-то заинтересовал, его не убили, хотя желающих было достаточно. Очнулся он в бараке и был поставлен перед нехитрым выбором – либо трудиться за жалованье, либо без. Потрясение выбило из головы весь юношеский идеализм, что и определило дальнейшую судьбу Топоркова. Караульное подразделение в долине Падающей Воды, охрана тамошнего феодала, мелкая должность в отделе обеспечения операций Корпуса охраны...

Шафранов никогда не работал в милиции, и этим гордился. Кадровый военный с неиспорченным интеллектом и чувством юмора. Отслужил десять лет в составе горной бригады на Кавказе и решил сменить амплуа. Уволился из армии, уехал с семьей в Красноярский край, где нашел непыльную работенку инструктором по альпинистскому спорту, открыл с женой магазин спортинвентаря. Идиллия продолжалась, пока на горизонте не возник некий «кровник» из Дагестана – родственник убиенного под Махачкалой «мирного селянина». Трогательную встречу Шафранов не прошляпил – отправил визитера вдогонку за первым в привлекательный мусульманский рай. При этом возникли два спорных момента: а) убийства Уголовным кодексом РФ не поощряются, и сидеть пришлось бы даже за «кровника»; и б) «мирные селяне» на Кавказе никогда не переведутся, и теперь начнут выстраиваться в очередь к его двери. Пришлось спасаться бегством. Семью – в Игарку (чем севернее, тем лучше), сам – на восток, меняя последние деньги на фальшивые документы. Он свято верил, что такое состояние продлится не больше года, а потом – возвращение к семье и продолжение нормальной жизни. Записался на буровую, но тут случилась непредумышленная пьянка, повлекшая за собой переселение в другой мир (о подробностях переселения Шафранов никогда не рассказывал). Подбирать обученный контингент власти Каратая научились качественно. Классный специалист в урочище не пропадет, а моральные принципы и угрызения какой-то там совести уже на третий месяц уносятся ветром...

– Не повезло нам сегодня, командир, – сочувственно вымолвил Шафранов. – Да сделай ты лицо попроще. Смотришь, как паук на муху...

– Облажались, – вздохнул я.

– Будем учиться на ошибках, – оптимистично заявил Топорков и завял под моим взглядом.

– Взгреют нас, как пить дать взгреют, – заворочался Хижняк. – Дело верное было, и вдруг такой курьез... в смысле, конфуз. Идеи есть, Михаил?

– Они на встречу с кем-то шли, – проворчал я. – Непонятно, почему в землянке, а не в лесу – можно подумать, в лесу им места мало... Полагаю, их приятель предчувствовал, что за Гульштерном и Калашкиным потянется «хвост».

– Или знал, что потянется, – хмыкнул Шафранов.

– Или знал, – согласился я. – Рассчитал, что мы не будем их брать, пока не проявится третий. Засек, что мы тусуемся у землянки, спокойно спустился в лаз, положил своих коллег и спокойно вылез. А я, как слон в посудной лавке...

– Он изначально на «мокрое» шел, – проворчал Хижняк. – Какого хрена бы тогда с глушителем?