Глава 1

Туча приползла откуда-то с юго-запада и добрых полдня угрожающе маячила в отдалении, незаметно для глаза надвигаясь, разрастаясь вширь и приобретая все более зловещую темно-фиолетовую окраску. Пока она была далеко, на нее мало кто обращал внимание – заслоненная домами и крышами, почти неразличимо сливающаяся с повисшим над центральными магистралями сизым маревом выхлопных газов, туча не бросалась в глаза. Лишь изредка истомленный жарой, облитый семью потами, одуревший от рева тысяч перегретых двигателей и бензинового перегара, находящийся на грани нервного срыва водитель, застрявший в пробке где-нибудь на Кутузовском, вперив мученический взгляд в далекий светофор, замечал, что фоном этому светофору служит не голубовато-сизая мутная дымка, заменяющая москвичам дневное небо, а наливающаяся угрожающей чернотой стена. Прохлада, которую обещал надвигающийся ливень, мимолетно радовала; перспектива гнать забрызганную грязью машину на мойку уже не так огорчала да и вообще забывалась, когда наступало время продвинуться вперед на метр-другой, осторожно отпустив педаль сцепления.

А туча не спешила. Она была полна нерастраченных сил и самых серьезных намерений, и ей было решительно некуда торопиться. Размерами своими она значительно превосходила даже тот гигантский город, на который сейчас наползала и который, как всегда, старательно делал вид, будто ему нет никакого дела до погодных аномалий. Туча и впрямь была равнодушна к тому, куда именно упадет любая из миллиардов исторгнутых ею капель; ей было решительно все равно, поливать водой президента со всей его охраной, роющегося в помойке бомжа или невзрачного, неброско одетого человека в темной спортивной куртке, который, взобравшись на крышу, занял огневую позицию за вентиляционной трубой.

В руках у него была не слишком современная, но проверенная и надежная снайперская винтовка системы Драгунова с мощным оптическим прицелом и длинным глушителем заводского производства, на носу поблескивали солнцезащитные очки в пластмассовой оправе, которая вышла из моды года два, а то и три назад. Вылинявшее кепи старого армейского образца было низко надвинуто на лоб, так что оставалось только гадать, лыс стрелок, лохмат или щеголяет модельной прической. Видневшиеся из-под кепи темные волосы были обильно сбрызнуты сединой, загорелое скуластое лицо было открытым и располагающим; на левом плече, надежно скрытая рукавом спортивной куртки, синела татуировка, в которой, помимо раскрытых парашютов, распахнутых крыльев и скрещенных автоматов Калашникова, можно было без труда разглядеть затейливо переплетенные надписи «ДРА» и «ДШБ».

Раскалившееся на солнце кровельное железо прогибалось под ногами и громыхало, как раскаты далекой грозы. Присев на корточки за вентиляционной трубой и снимая с винтовки линялый брезентовый чехол, в каких бывалые рыбаки возят удочки (не современные трех-, а то и пятиколенные телескопы из прочного стеклопластика, а старомодные разъемные бамбуковые удилища с потемневшими от времени железными или даже медными соединительными кольцами), стрелок озабоченно покосился на тучу, которая вплотную подползла к юго-западной границе центра и, освещенная яркими лучами послеполуденного солнца, являла собой весьма внушительное зрелище. В отличие от большинства москвичей, которые под надвигающимся ливнем рисковали разве что промокнуть, стрелок был по-настоящему озабочен: дождь мог помешать ему выполнить боевую задачу.

Присоединяя к «драгуновке» магазин, стрелок думал о том, сколько таких же, как он, виртуозов винтовки в свое время выходило на гулкие, прокаленные солнцем московские крыши. Было очень легко представить себе, что прямо в эту секунду десятки профессионалов подстерегают свои жертвы, затаившись на чердаках, за вентиляционными трубами и кирпичными брандмауэрами. Впрочем, несмотря на то, что уже полтора десятка лет он состоял на учете в психоневрологическом диспансере, ветеран полузабытой войны хорошо понимал: времена переменились, и дорогу в бизнесе теперь расчищают не стволами и кулаками, а деньгами и связями. А если все это оказывается бессильным и возникает острая нужда кого-либо физически устранить, на дело, как правило, идет не профессиональный стрелок, а какой-нибудь отморозок с «пимкой», а то и со взрывоопасной китайской «тэтэшкой» в руке – подстерегает жертву у подъезда, всаживает в нее почти всю обойму, бросает ствол в кусты и убегает…

Впрочем, обо всем этом стрелок подумал мимоходом и без какой-либо горечи, ибо вовсе не являлся профессиональным киллером. Проблемы наемных убийц его не беспокоили; что же до тех, в кого упомянутые наемники время от времени более или менее метко стреляли, то в отношении их обладатель линялого чехла для удочек и афганской татуировки рассуждал очень просто: чем меньше на свете останется этой сволочи, тем лучше. Он уже давненько ни в кого не стрелял, и сейчас его по-настоящему волновало только одно: не оплашать бы с непривычки.

Когда затвор винтовки с привычным лязгом стал на место, дослав в патронник любовно начищенный до блеска патрон, последние сомнения улетучились. Винтовка лежала в руках ладно, удобно и правильно – так, что казалась неотъемлемой частью организма, – и попасть из нее в цель с любого разумного расстояния казалось не труднее, чем ткнуть стоящего напротив человека указательным пальцем в лоб. Немногочисленные и притом весьма слабые сомнения в необходимости задуманного улетучились тоже; стрелок преисполнился такой же спокойной, несокрушимой уверенности, как и туча, что наползала на центр с юго-запада.

Ее фронт уже накрыл собою одну из кривых, вечно запруженных транспортом центральных улиц. Черно-фиолетовое, громыхающее и с угрозой поблескивающее молниями ядро тучи было еще довольно далеко, но небо над головой уже посерело, и на сухой пыльный асфальт упали, расплывшись темными звездочками, первые капли дождя. В это самое время в тесном внутреннем дворике, зажатом между такими же тесными, обнесенными глухими бетонными заборами и кирпичными стенами двориками китайского ресторана и магазина модной одежды, с негромким, солидным рокотом поднялись пластинчатые ворота гаража. Из ворот, едва слышно шелестя соответствующим экологическим стандартам двигателем и лаково поблескивая угольно-черными бортами, выкатился новенький седан «шевроле» – скромная по московским меркам, неброская и в то же время скоростная и комфортабельная машина с вместительным багажником.

В уютном салоне со всеми удобствами разместились трое крепких, далеко не старых мужчин в деловых костюмах, которые у всех троих одинаково топорщились слева под мышкой. Судя по тому, как машина проседала на задний мост, вместительный багажник вмещал в себя нечто куда более объемное и увесистое, чем запасное колесо.

Водитель нажатием клавиши опустил стекло слева от себя; одетый в серую униформу охранник у ворот, обменявшись с ним понимающим взглядом, в свою очередь нажал кнопку, и глухая металлическая пластина с электрическим жужжанием и тяжким рокотом поползла влево, открывая выезд на улицу.

На покатое ветровое стекло упало несколько капель; включив правый поворот, водитель щелкнул расположенным на рулевой колонке рычажком, и «дворники» с тихим шорохом смахнули со стекла досадную помеху.

– Дождик начинается, – констатировал сидевший справа от водителя коренастый брюнет, у которого темный ежик волос начинал расти едва не от самых бровей, а об мощный загривок, казалось, можно было согнуть лом.

Водитель, длинный сутулый тип с льняными волосами, бесцветными глазами и утиным носом, в ответ лишь безразлично дернул гладко выбритой щекой и нажал клавишу стеклоподъемника, закрывая окно.

– Опять везем, – вздохнул брюнет, явно имевший склонность к констатации фактов, и без него хорошо известных окружающим. – Возим и возим! Сколько уже перетаскали – это же подумать страшно! И – как в бездонную бочку. И куда только влезает, а?

– А ты сам у них спроси, – посоветовал молчаливый водитель. – Так и скажи: куда, мол, у вас влезает? Они люди негордые, ответят. И притом исчерпывающе. Переспрашивать, по крайней мере, точно не захочется.

– Шуточки у тебя, – проворчал брюнет, глядя, как справа от него за уже забрызганным дождевыми каплями тонированным оконным стеклом неторопливо проплывает парадное крыльцо с броской, утыканной яркими лампочками вывеской. «Казино “Бубновый валет”», – гласила надпись на вывеске.

– Заткнитесь и занимайтесь своим делом, – не терпящим возражений тоном произнес человек, расположившийся на заднем сиденье «шевроле».

На вид он был лет на десять старше своих спутников, а его строгий деловой костюм мог многое рассказать опытному глазу о его доходах и привычках. Одного взгляда хватало, чтобы понять: называя костюмы от Пьера Кардена дешевкой, он знает, что говорит. К его сухому костистому лицу будто навек прикипело выражение брезгливой скуки. Аккуратно подстриженные английские усики нависали над торчавшей из почти безгубого рта тонкой коричневой сигарой, которую никто и никогда не видел зажженной. Галстук ему заменял кокетливо повязанный шелковый шейный платок золотисто-табачного цвета, и даже характерное вздутие слева под мышкой, где серьезные люди обыкновенно носят наплечную кобуру, у него выглядело не неизбежным злом, а данью последней, недоступной пониманию простых смертных моде. Словом, он слишком сильно смахивал на большого воротилу, чтобы являться таковым на самом деле. И верно: ответственность на нем лежала огромная, вел он себя так, словно денно и нощно держал на своих плечах небо, не давая ему рухнуть на землю, но на деле в платежной ведомости казино «Бубновый валет» напротив его фамилии значилась скромная должность «менеджер». Менеджеры, конечно, бывают разные; одни следят за тем, чтобы покупатели не входили в торговый зал без инвентарных корзинок, а другие открывают ногой двери, расположенные по обеим сторонам бесконечных кремлевских коридоров. Человек с сигарой слишком дорожил своей обувью, чтобы пинать ею дверные филенки, но это было, пожалуй, единственное, что его сдерживало; в остальном же он испытывал к обитателям кремлевских коридоров не больше пиетета, чем к двоим костоломам, что ныне делили с ним узкое пространство автомобильного салона.

Человек с сигарой звался менеджером, но тот, кто назвал бы его фокусником или даже волшебником, оказался бы намного ближе к истине, чем составлявший платежную ведомость бухгалтер. Обладатель несгораемой сигары и шелкового шейного платка за свою жизнь освоил всего один фокус, зато фокус этот удавался ему отменно, и сегодня настало время продемонстрировать этот фокус в очередной раз.

Собственно, фокус был нехитрый, и на месте человека с сигарой запросто мог оказаться кто-то другой – например, человек с трубкой, человек с зубочисткой или вот этот бритоголовый, не в меру общительный брюнет с переднего сиденья. Но тут уж, извините, кто смел, тот и съел. Да, на свете существуют прекрасно оплачиваемые работы, справиться с которыми может любой дурак. Например, работа президента, спикера парламента или старшего менеджера казино «Бубновый валет». Но пусть-ка упомянутый дурак попробует такой работы добиться! Парадокс? Ничего подобного! В конце концов, ум и высшее образование для того и нужны, чтобы получать как можно больше, работая как можно меньше. А брюнет с чугунным загривком пускай продолжает ездить на переднем сиденье (тем паче что ему там ездить очень нравится) и получать деньги за то, что заслоняет своей твердокаменной тушей от пуль тех, кто действительно чего-то стоит в этой жизни…

Черный «шевроле» миновал нерегулируемый перекресток. Утконосый водитель привычно скользнул равнодушным взглядом по желтому квадрату знака «Главная дорога» и потрепанному синему грузовому микроавтобусу, что, моргая оранжевым указателем поворота, стоял на выезде из переулка. Сзади послышался возмущенный рык пришпоренного дизельного движка. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, водитель заметил, как синий микроавтобус с рискованной наглостью, давно вошедшей в кровь и плоть любого московского водителя, вывернулся из переулка и вклинился в плотный поток движения через одну машину от черного «шевроле». Сквозь рябое от дождя стекло было видно, что микроавтобусом управляет дебелый рыжий мужик лет сорока, одетый в белоголубой десантный тельник без рукавов. На мощных, основательно заросших жиром бицепсах синели какие-то татуировки; красное кепи с длинным козырьком было надвинуто до самых бровей, поверх козырька поблескивали темными стеклами сделавшиеся ненужными с приходом тучи солнцезащитные очки. Водитель микроавтобуса курил, выставив в окошко голый локоть и время от времени стряхивая наружу пепел с полным пренебрежением к действующему административному кодексу, косо глядящему на засорение дорог общего пользования.

– Зонтик от солнца по-сербски будет «солнцебрана», – неожиданно для себя самого ударившись в воспоминания о давней поездке к теплому морю в разоренную натовскими миротворцами братскую славянскую страну, сообщил утконосый водитель «шевроле» своему напарнику. – А парашют знаешь как будет? Падобрана! В смысле, обороняет от падения.

– Чудно, – хмыкнул брюнет с переднего сиденья. – Чего только люди не сочинят! Падобрана…

– Зато сразу понятно, что к чему, – вступился за сербов водитель. – И слова все свои, родные, а не надерганные откуда попало… Как перевести на русский язык «парашют»? Не знаешь? И никто не знает, потому что слова такого мы не придумали, поленились. А вот сербы не поленились, и им в своем языке все понятно. Надо тебе зад свой от падения уберечь – бери падобрану…

– А мы с тобой, стало быть, «падлобрана», – миролюбиво предположил брюнет, не любивший пустых теоретических споров и старавшийся свести их к какой-нибудь более или менее плоской остроте. – Обороняем, стало быть, хозяйское добро от всякой падлы…

– Соображаешь, – хмыкнул водитель, отдавая должное лингвистическим способностям приятеля. – Так оно в натуре и есть.

Под неодобрительное молчание человека с сигарой он, едва притормозив, бросил послушную иномарку в полукруглое жерло подворотни и погнал ее бесконечными дворами-колодцами, где на веревках мокло вывешенное какими-то ротозеями белье, а из-под колес с возмущенными воплями шарахались облезлые бродячие коты. Это был заповедник давно минувших времен, каким-то чудом уцелевший в самом сердце гигантского современного мегаполиса. Помимо облезлых котов, тут водились ядовитые старухи с кошелками и алюминиевыми молочными бидончиками, а также вздорные старики с палочками, чьи засаленные и обвисшие, купленные в середине прошлого века пиджаки были густо увешаны потемневшими орденскими планками. Место здесь было глухое, странное и где-то даже страшноватое, но по дороге в банк утконосый водитель неизменно сворачивал сюда, ибо такой маневр позволял объехать преизрядных размеров пробку, что в это время дня обычно намертво закупоривала ближайший перекресток.

Человек на заднем сиденье вынул изо рта сигару и с неодобрительным видом обнюхал ее. Ему хотелось сказать, что в их деле привычки хорошими не бывают и до добра не доводят – кроме, естественно, привычки держать ухо востро, – но он промолчал: во-первых, потому что не хотел вступать в полемику с быдлом, а во-вторых, потому что получасовое стояние в пробке ему вовсе не улыбалось и было, пожалуй, куда более опасным, чем этот предсказуемый и оттого рискованный рывок через проходные дворы.

Впрочем, водитель и сам знал, что сильно рискует, раз за разом следуя одной и той же дорогой. Поэтому, прокладывая извилистый путь через многочисленные арки, мимо помоек и веревок с мокнущим бельем, он смотрел не столько вперед, на дорогу, сколько назад, в зеркало. Там, в зеркале, неотступно маячил, то скрываясь из вида за очередным сырым, облупленным углом, то снова возникая во всей своей неприглядной красе, давешний синий микроавтобус.

– Привязался, сука, – сквозь зубы констатировал водитель и, вынув из кармана пачку, зубами вытянул из нее сигарету.

Его коренастый напарник, перекрутившись на сиденье, посмотрел назад.

– Не ты один такой умный, что в пробках стоять не любишь, – заметил он, давая коллеге прикурить. – И не ты один, заметь, вырос в центре Москвы. Расслабься. Что он нам сделает, этот сундук? Забежит вперед и загородит дорогу?

Водитель, крайне редко позволявший кому-либо забежать вперед себя, в ответ лишь пренебрежительно хмыкнул и чуть-чуть, на два пальца, опустил оконное стекло. Сигаретный дым, вытягиваясь плоской лентой, потек в щель; снаружи, будто в ответ, в салон залетело несколько капелек дождевой воды. Впереди уже маячило темное жерло последней перед выездом на улицу арки, в конце которой брезжил серенький ненастный день. Резкий порыв ветра взметнул над испещренной рытвинами мостовой обрывки бумаги и куски грязной полиэтиленовой пленки. Над побитой ржавчиной двускатной крышей восьмиэтажного дома показался рваный черно-фиолетовый край грозовой тучи, похожий на расплывающееся в мутной воде содержимое чернильницы. В разом потемневшем небе сверкнула молния; трескучий раскат грома был таким сильным, что машина ощутимо присела на амортизаторах.