Моим северным друзьям и замерзшим коленям жены посвящается

Пролог

Глеб проснулся и открыл глаза. Голова болела, изжога сжигала горло, печень стонала умирающими от алкоголя клетками.

– Е мое, ну зачем же было столько есть и пить! Да еще на ночь.

Он поднялся, отекшие ноги были ватными, левую ступню покалывали иголочки онемения.

– Что у меня стал за характер? Утром пью таблетки для похудания, днем пытаюсь качать пресс, а за ужином баранину с виноградной самогонкой как не в себя запихиваю!

Он прошел в ванную и встал на весы.

– Титская сила! Сто тринадцать килограммов! Все, с ночными посиделками нужно завязывать. Клянусь. – Глеб подошел к зеркалу и оценивающе похлопал свой живот. – Начинаю новую жизнь. Занимаюсь спортом, уменьшаю количество еды, а главное – прекращаю болтать и верховодить за столом. Что меня вчера понесло? Опять стал рассказывать свои чукотские байки. Вика уже и рот мне затыкала, и одеяло на себя тянула своими новинками косметическими, так нет же, я все-таки заставил всех слушать себя, и наливал, наливал…

– Эй, это ты там бубнишь себе под нос? – услышал он голос жены.

– Я! А кого еще ты тут можешь услышать?

Виктория появилась на пороге ванной комнаты, мягкая улыбка святилась на ее лице. Было видно, что жена сочувствует его состоянию.

– Ну что, я вчера опять никому не дал и рта раскрыть?

– Да уж, несло тебя, не остановить!

– Вот, это ты во всем виновата! Знаешь же, что мне много пить нельзя. Вон, нога отекла, еле хожу сегодня.

– Конечно, – засмеялась Виктория, – я у тебя всю жизнь виновата. Ты водку пьешь, на ночь мясо трескаешь, а крайняя опять я? А уж как твой чукотский расколбас всем надоел, ты бы знал!

– Как это надоел? Это моя юность! Ну, согласись, лучшие годы нашей жизни связаны с севером. Ты помнишь…

– Нет-нет-нет, уволь, – перебила жена. – Давай, принимай душ, брейся и к столу, завтракать. – Она вышла, прикрыв за собой дверь.

Глеб тяжело переступил через край ванной, задвинул шторку и включил прохладную воду. Холод заставил его инстинктивно открыть рот и глубоко вздохнуть, но уже через несколько секунд принес приятное состояние ослабления тисков алкогольного похмелья.

Зубная паста, бритва, одеколон сделали свое дело, возвращая его лицу и телу аккуратность и здоровье.

Выйдя из ванной он, минуя кухню, сразу прошел на балкон. Стол был накрыт, над чашкой кофе и жареными ломтиками бекона с фасолью поднимался дымок, несущий в себе ароматы утра и начала нового дня.

– А что, Вика, как ты считаешь, – сказал Глеб, приступая к еде, – если я напишу книгу и назову ее… – Он задумался, запустил вилку с беконом в рот и, медленно пережевывая, произнес: – Улыбка Пеликена^[1].

– Вот-вот, – раскуривая сигарету, ответила Виктория. – Пусть хоть кто-то еще помучается вместе с нами.

– Я тебе серьезно говорю, женщина! Мне в двадцать восемь лет доверили руководить Чукоткой! – Глеб многозначительно поднял указательный палец вверх, подчеркивая важность сказанных им слов.

– О, вспомнил! – Она пустила дым колечками и хитро прищурилась. – И потом, насколько я помню, не всей Чукоткой, а только Анадырским районом. Или со временем ты себя повысил?..

– Вот ты язва. – Глеб отпил кофе и продолжил: – Тебе что, больше всех надо? Ты же знаешь, что это центральный и по территории – самый большой район, я на вертолете из одного села в другое три часа летал. Нет, с тобой каши не сварить! – Он отодвинул пустую тарелку, привычно провел пальцами по месту, где еще совсем недавно были усы, и пошел в комнату одеваться.

– Ты что, серьезно? – выкрикнула Виктория и, поднявшись, пошла следом за мужем.

– А что, думаешь, не получится?

– Нет, просто у меня для тебя полно реальной работы, если уж ты такой деятельный с утра проснулся.

– Например? – Глеб переоделся и подошел к жене, перегородившей ему выход из комнаты.

– Мне очень нужно покрасить стенки в двух комнатах салона, плинтуса в нескольких местах отошли, наличка на моей двери отклеилась…

Глеб наклонился и поцелуем прервал перечисления накопившихся в ее косметическом салоне проблем.

– Что? – сказала она, когда он наконец-то дал ей вздохнуть.

– Ничего! Не царское это дело – заборы красить! У меня муза в одном месте свербит, а ты «плинтус отошел». И вообще, отойди в сторону, и дай молодому писателю дорогу.

– Я тебе сейчас дам! Такую тебе дам…

– О-о-о, пожалуй, ради дам я могу немного задержаться…

Виктория рассмеялась, пропуская его вперед, и для ускорения даже хлопнула мужа по плечу.

– Иди уже! Только что умирал! «Голова болит, нога затекла», а чуть услышал знакомое слово, взвился как молодой.

Смеясь, они подошли к выходу из квартиры.

– Глеб, ты что, не шутишь? Хочешь книгу писать?

– Никаких сомнений! Разве я в своей жизни, взявшись за что-то, не доводил это до логического конца?

Он наклонился, поцеловал жену в щечку, подмигнул и, закрыв за собой дверь, спустился на первый этаж, в офис.

Включив кондиционер, сел за стол. Часы на стене быстро вращали секундную стрелку, за окном по улице шли люди, старая мебель, привезенная им из Индии, подыгрывала таинству начала.

Глеб просидел без движения минут десять, глубоко вздохнул, произнес:

– С Богом!

И, подвинув клавиатуру компьютера ближе к себе, написал: «Моим северным друзьям и замерзшим коленям жены посвящается» Рассказы о Чукотке…

Теща – иностранный агент

За окном, несмотря на девять часов утра, темень. Ветер завывает в оконных рамах, на улице минус тридцать, а на кухонном календаре – восьмое марта.

В честь праздника Глеб разрешил себе немного поспать. Он слышал, как поднялись Виктория и четырехлетняя дочь, Шурка. Чувствовал, что они стараются не шуметь, давая ему в один из немногих выходных понежиться в постели.

Неожиданно дверь скрипнула, и на пороге спальни появилось курносое лицо. Глеб закрыл глаза и, притворившись спящим, ритмично засопел. Дверь закрылась, и громкий голос за ней объявил:

– Мама, мама, он еще спит, давай будем завтракать!

– Нет! Ишь ты, какие, – улыбаясь, произнес Глеб, забегая на кухню следом за дочерью.

Поцелуи, смех и счастье по случаю успешно выполненной провокации под названием «пригласить папу завтракать» придали всем настроения и желания начинать праздновать международный женский день прямо с самого утра. Когда дочери был торжественно вручен комплект розовой мебели для куклы Барби, а жене подарена электрическая мясорубка, Глеб, еще раз собрав поцелуи своих любимых женщин, открыл бутылку шампанского и наполнил фужеры.

Завтрак, с красной икрой и домашнего посола кетой, – атрибутом застолья каждой чукотской семьи, прошел на волне радости и семейного общения.

К одиннадцати часам солнце красной полоской осветило горизонт, градусник за окном сжалился и снизил температуру до минус двадцати восьми. Шурка расставила свою новую мебель и рассадила на нее кукол. Виктория, поставив локти на стол, опустила свои маленькие щечки на кулачки и, не отрывая взгляда от еще жующего мужа, произнесла:

– Когда поедем встречать маму?

Глеб посмотрел на часы, за окно и, пробежав глазами по пустым тарелкам, произнес:

– Через полчаса за нами приедет вездеход.

– Вездеход? Ты что, смеешься?

Он улыбнулся, и именно это выдало его намерение немного поддразнить жену.

– A-а, обманщик! Вижу, вижу твои хитрые глазки! Меня не проведешь. Скажи честно, поедем на твоей новой белой Волге?

– Да ну, что ты! Вдруг дунет, как обратно через лиман по зимнику вернемся? А потом, Волга у меня – секретаря обкома встречать, а для тещи прекрасно подойдет уазик.

– Вот ты какой, значит. – Виктория стала убирать со стола. – Теща тебе столько вкусненького везет, а ты ее на «козле» встречать хочешь! Посмотри в окошко, солнце встает, ни ветра, ни пурги сегодня не предвидится, дорога через лиман почищена, ну…

Она подошла к нему, обняла мокрыми руками и, заглядывая в глаза, промурлыкала хитрющим голоском:

– Мамочку на Волге, ну, пожалуйста.

Глеб усмехнулся, в голове его промелькнул образ тещи, толкающей машину, застрявшую на снежном перемете.

– Хорошо, я тебя предупредил. И если, пока мы будем ее ждать, посыплет снежок, именно ты с мамой будешь в этом виновата.

Виктория чмокнула его в нос и, довольная тем, что добилась своего, вернулась к посуде. Поднявшись, Глеб прошел в коридор и, щелкнув тумблером рации, одел наушники с микрофоном.

– Николаич, как там погода?

– Глеб Михайлович, да все нормально. Ветер не сильный, снега не ожидается, я готов выезжать.

– Николаич, как смотришь, если поедем на Волге?

– Как скажите, так и поедем.

– Ну, тогда через тридцать минут у моего подъезда.

Глеб выключил рацию и, почувствовав, что кто-то сверлит взглядом его спину, обернулся. Виктория, довольно потирая руки, состроила ему гримасу, показала язык и исчезла из коридора.

Дорога через лиман от Анадыря в аэропорт заняла минут сорок. Белая Волга, единственный в этом месте легковой автомобиль, на фоне торосов и идущих по зимнику трехосных большегрузов смотрелась так же нелепо, как балерина, в пачке и пуантах, спустившаяся в забой добывать уголь. И, наверное, именно поэтому, на протяжении всего следования, они видели на лицах водителей встречных машин удивление и улыбки.

Виктории эта нелепость нравилась. Шампанское и мороз выкрасили ее щеки румянцем, предвкушение встречи с матерью прыгало в ней хулиганистым чертенком и она, взяв Глеба за руку, периодически сжимала его ладонь, проявляя так свое состояние нетерпения.

Когда райкомовская Волга подъехала к главному входу в аэровокзал, на крыльце стояли все, кто хоть как-то и за что-то отвечал.

Начальник аэропорта, секретарь партийной организации, начальник линейного пункта милиции, майор-пограничник и летун в подполковничьих погонах.

– Здравствуйте, – сказал Глеб, выходя из машины. – Чего это вам всем в праздник дома не сидится? Сейчас ваши жены мне кости-то помоют!

– Да ну что вы, Глеб Михайлович! – произнесли они почти хором, здороваясь с секретарем райкома партии.

– Братцы, да у меня частное дело. Вот. – Глеб показал рукой на стоящую рядом Викторию. – Мы с женой приехали встретить Хабаровский самолет. Теща летит.

– Сел уже, – быстро ответил парторг.

Глеб, за руку, которого держалась Виктория, сопровождаемый группой из ответственных работников, прошел в маленький зал прилета.

Разговор ни о чем больше походил на вежливую стратегию ожидания. Начальники стояли вокруг него плотным кольцом, улыбались, шутили и очень сильно ждали, когда появиться теща секретаря, и партийная шишка укатит обратно в свой Анадырь. Предвкушение накрытого у парторга стола и красиво разложенных по тарелкам закусок наполняли их рот периодически сглатываемой слюной, и неожиданно свалившийся на их голову секретарь превращал желание начать отмечать женский праздник в пытку.

Наконец-то стали выходить первые пассажиры, а грузчики – вносить чемоданы прилетевших. Виктория, вытягивая шею, приподнялась на носочки.

– A-а, вот-вот! Это мамины чемоданы, – сказала она и, подбежав к узнанному ею багажу, радостно села на них, всем своим видом давая понять, что теперь это принадлежит ей.

Но вскоре все, кто прилетел, вышли, и в углу зала никого, кроме сидящей на чемоданах Виктории, не осталось. В глазах ее читались удивление и испуг. Глеб, после небольшой паузы общего молчания и непонимания происходящего, промерив взглядом каждого из присутствующих, произнес:

– Мне кто-то может объяснить, как это может быть? Багаж прилетел в пограничную зону, причем, строго охраняемую, на гражданский, а главное – военный стратегический аэродром, а пассажира нет.

– Да нет, – первым на вопрос, отреагировал пограничник, – она, наверное, замешкалась где-то. Сейчас появиться, вот увидите!

Дурацкая тишина и уже влажные глаза Виктории натягивали нервы присутствующих. Начальник аэропорта, щелкнув рацией, заставил всех вздрогнуть.

– Эй, наземные, кто меня слышит? Что, в самолете кто-то еще остался?

– Нет, все пассажиры вышли!

В воздухе добавилось напряжения и немых вопросов. Виктория встала и медленно подошла к мужу.

– Глеб, это точно мамины чемоданы, я не ошибаюсь!

– Так, – обратился он ко всем, – давайте, проверяйте списки прилетевших, ищите Колесову Тамару Петровну, тридцать второго года рождения. Свяжитесь с Хабаровском, может, ей стало плохо, и ее сняли с рейса в последний момент? Ищите, не стойте тут рядом со мной!

Секунда, и вокруг Глеба никого, кроме Виктории, не осталось. Настроение таяло, ощущение праздника сменилось тревогой и пугающей неизвестностью.

– Пойдем, дорогуша, – сказал он жене, поднимая чемоданы, – отнесем их в машину.

Виктория тяжело вздохнула и пошла следом за мужем. Убрав багаж, он попросил жену подождать его в Волге, а сам вернулся в здание аэровокзала.

– Ну, что? – переступая порог кабинета начальника пограничной службы громко, в тональности гвоздя, вбитого одним ударом молотка, спросил Глеб.

– Товарищ секретарь! – Выпрямил спину майор. – Пока ничего не понятно. В списках вашей тещи нет, и на рейс она тоже не регистрировалась. Багаж ее прилетел, но как он попал на борт самолета – никто не знает.

– Вот это да, вот это замечательно! – выкрикнул Глеб.

В кабинет пограничника вошли начальник милиции и парторг.

– Попробуйте мне все вместе объяснить! Вчера я получаю телеграмму, где моя теща пишет, что вылетает этим рейсом. Сегодня я вижу ее прилетевшие чемоданы, а ее самой нигде нет. Что это у вас твориться, товарищи начальники, отвечающие за безопасность полетов и секретность проникновения в пограничную зону. Молчите?!

Присутствующие, опустив глаза и головы, прощались, самое меньшее, с накрытым у парторга столом, а в качестве наибольшего – холодели от мысли, что организованная спецслужбами совместно с тещей секретаря райкома партии проверка выявила их халатность, а может, даже и профессиональную непригодность.

– Значит, так, – сказал секретарь голосом железного Феликса. – Завтра – докладные записки на стол мне и председателю комитета государственной безопасности. У нас на взлетной полосе новейшие МИГИ, а у вас два чемодана без пассажира в здании аэровокзала посреди зала стоят. А если бы там была взрывчатка?

Присутствующие в ужасе подняли глаза на секретаря.

– Это же сорок килограммов тротила, не меньше! Можете представить последствия такого взрыва? Стоите тут, глазами хлопаете. Всех, слышите – всех, вплоть до тети Мани-уборщицы разыскать, взять объяснительные и ко мне с докладом!

Глеб развернулся и пошел к машине. Он нервничал. Пропавшая куда-то теща, а вместе с ней и исчезающая перспектива праздничного ужина, огорчала его. Дорогой они с женой молчали, не зная, как комментировать произошедшее, но, переступив порог входной двери, вместе кинулись к зазвонившему телефону.

– О, Викуличка, наконец-то! – Услышали они голос мамы и тещи.

– Мамочка, мамочка! – Потянула на себя трубку Виктория.

– Что случилось, почему ты не прилетела, а прислала только чемоданы?

– Вот, представляешь, какая со мной оказия приключилась! Поехала меня, значит, Валя с Биробиджана провожать. Подходим мы регистрироваться, а очередь огромная, народ суетится, у всех веса больше нормы. А про меня и говорить нечего – я вам и варенья, и огурчиков с помидорчиками набрала, неподъемное все… Смотрю, два солдатика с маленькими чемоданчиками стоят. Видно, домой после службы возвращаются. Я к ним. «Сынки, – говорю, – зятю да внучке витаминов везу, помогите за ради Христа!» Ну, они и согласились, сдали в багаж мои чемоданы по своим билетам…

Глеб, тоже слышащий этот разговор, громко хлопнул в ладоши и сел на пуфик в прихожей.

– Ну, думаю, удачно получилось! – продолжила теща свой рассказ. – Стою, с Валей болтаю, спешить сильно некуда, только сумочка с билетами в руках и осталась. Вижу, прошли все, да и по радио объявили, мол, регистрации конец. Машу я, значит, рукой, – девочки, стойку не закрывайте, целую Валю, подхожу, билет и паспорт протягиваю, а они смеются…

– Что? – впервые за весь разговор вставила слово Виктория.

– Билет-то у меня на восемнадцатое марта куплен! Я, понимаешь, покупала его еще в январе, ну и сослепу-то циферку первую не увидела, когда телеграмму вам отправляла. А главное, и запомнила так, что восьмого лечу! Валю вот только понапрасну взбаламутила…

– Только Валю! – Сначала негромко, но потом все сильнее и сильнее принялся смеяться Глеб.

– Мам, ну как же ты так! Ты что, не могла сразу позвонить, как поняла, что не летишь?!

– Викуличка, детка, сегодня же международный женский день, праздник. Валя говорит: «Поедем ко мне в Биробиджан, отметим, раз не улетела». А ты же знаешь – туда от Хабаровска четыре часа на электричке. Но как только я вошла, детки вы мои дорогие, сразу набрала ваш телефон. Ну, а что там зятек мой ненаглядный, не хочет меня с праздником поздравить?

– На. – Жена протянула трубку Глебу, который от смеха уже практически свалился с пуфика, и даже начал икать. Перед его глазами стояли лица начальников, которые в этот самый момент занимались поисками его тещи, а главное – судорожно строчили объяснительные.

– Мам, – видя состояние мужа, продолжила говорить Виктория, – он тут от смеха загибается, даже говорить не может.