Отзывы на книги автора «Сергей Аксаков»

Удивительно как порой книги находят своего читателя в тот момент, когда ты действительно готов оценить её по достоинству, увидев все скрытые , не бросающиеся в глаза плюсы и чудеса.

Данная книга, на мой взгляд, как раз из таких. Главный герой, от чьего имени идёт повествование, мальчик Серёжа, который достаточно подробно и обстоятельно рассказывает о небольшом периоде своей жизни, в течение которого происходят значительные и важные перемены в их семье.

Помимо возможности заглянуть в хрупкий и насыщенный разнообразными переживаниями, мыслями и чувствами внутренний мир растущего человека, читатель получает уникальную возможность познакомиться с окружающим миром, насладиться яркими и образными описаниями природы того края, где родился и вырос сам автор, так как роман является автобиографичным.

В ткань повествования органично вплетены и являются неотъемлемой его частью народные традиции и народный быт, присущие этой местности и вызывающие живой интерес как у главного героя, так и у читателя, позволяющие поближе познакомиться и побольше узнать о других областях и народах нашей большой страны.

Роман отличает неспешное и обстоятельное повествование с интересными и хорошо проработанными характерами героев, написанный отличным литературным языком.
С удовольствием рекомендую любителям литературы о детстве и семье.

Удивительно как порой книги находят своего читателя в тот момент, когда ты действительно готов оценить её по достоинству, увидев все скрытые , не бросающиеся в глаза плюсы и чудеса.

Данная книга, на мой взгляд, как раз из таких. Главный герой, от чьего имени идёт повествование, мальчик Серёжа, который достаточно подробно и обстоятельно рассказывает о небольшом периоде своей жизни, в течение которого происходят значительные и важные перемены в их семье.

Помимо возможности заглянуть в хрупкий и насыщенный разнообразными переживаниями, мыслями и чувствами внутренний мир растущего человека, читатель получает уникальную возможность познакомиться с окружающим миром, насладиться яркими и образными описаниями природы того края, где родился и вырос сам автор, так как роман является автобиографичным.

В ткань повествования органично вплетены и являются неотъемлемой его частью народные традиции и народный быт, присущие этой местности и вызывающие живой интерес как у главного героя, так и у читателя, позволяющие поближе познакомиться и побольше узнать о других областях и народах нашей большой страны.

Роман отличает неспешное и обстоятельное повествование с интересными и хорошо проработанными характерами героев, написанный отличным литературным языком.
С удовольствием рекомендую любителям литературы о детстве и семье.

Удивительно как порой книги находят своего читателя в тот момент, когда ты действительно готов оценить её по достоинству, увидев все скрытые , не бросающиеся в глаза плюсы и чудеса.

Данная книга, на мой взгляд, как раз из таких. Главный герой, от чьего имени идёт повествование, мальчик Серёжа, который достаточно подробно и обстоятельно рассказывает о небольшом периоде своей жизни, в течение которого происходят значительные и важные перемены в их семье.

Помимо возможности заглянуть в хрупкий и насыщенный разнообразными переживаниями, мыслями и чувствами внутренний мир растущего человека, читатель получает уникальную возможность познакомиться с окружающим миром, насладиться яркими и образными описаниями природы того края, где родился и вырос сам автор, так как роман является автобиографичным.

В ткань повествования органично вплетены и являются неотъемлемой его частью народные традиции и народный быт, присущие этой местности и вызывающие живой интерес как у главного героя, так и у читателя, позволяющие поближе познакомиться и побольше узнать о других областях и народах нашей большой страны.

Роман отличает неспешное и обстоятельное повествование с интересными и хорошо проработанными характерами героев, написанный отличным литературным языком.
С удовольствием рекомендую любителям литературы о детстве и семье.

Мне кажется, одна из мучительных травм, которую получает благополучный ребенок в процессе социализации, – узнать, что у него родители – обычные. Мать, оказывается, отнюдь не самая красивая женщина в мире, а отец – не самый умный. Банальность про отсутствие Деда Мороза не мучит юных сердец. Но, свалившееся вдруг, объективное знание, что мои папа и мама – среднестатистические, серенькие люди, а вокруг – толпа великолепных чужих отцов и матерей, переживается тяжело.

Герою «Детства Багрова-внука» – пять-шесть лет. Книга написана от первого лица, и тот, пятилетний, Аксаков страстно идеализирует свою мать. Его привязанность к «маменьке» носит характер болезненного обожания, крайней экзальтации. Их разлуки вызывают смертельную тоску, а воспоминания становятся актом душевного самоистязания. Но мы, взрослые, читаем книгу и понимаем, что «маменька» ведет себя чаще всего как эгоистичная, крайне избалованная дура.

Она была из тех барышень, которые всегда бледны, болезненны, от любой дурной вести падают в горячку, разочарованы в жизни, потому что считают себя недооцененными, мужа – бесконечно ниже себя по «нравственным понятиям» и которые тиранят детей чрезмерной опекой. И всегда на волосок от истерики. Она не любила деревенской жизни, перед тем как сесть на траву посылала за подушками, своего Сережу, как от чумных, держала подальше от крестьян. Презирала весь тот помещичий быт, из которого выдут славянофилами ее внуки, Константин и Иван Аксаковы. Но, правда, любила книги.

Я пишу об этом потому, что параллельно с «Багровым-внуком» я почитал биографию С.Т. Аксакова, изданную в серии ЖЗЛ, и ее автор описывает, как раздражительная, мнительная, ревнивая любовь матери мучила сына. Она не пускала его на улицу, если там было сыро, и ребенок по неделе сидел в четырех стенах. Она кормила его какой-то «здоровой» ерундой вместо человеческой пищи. Запрещала разговаривать с дворней. Она отбирала у него книги, чтобы ребенок не утомлялся. Не пускала удить, когда сын слишком возбуждался. Но, если Сереже удавалось поймать рыбу, он, не помня себя, бежал показать ее матери.

Я не берусь судить эту женщину из далекого XVIII века. Я ничего не смыслю в воспитании, и мне не дано понять, что такое «материнство». Не в этом суть. В истории Аксакова меня поражает фантастический кредит доверия, который дети дают своим родителям. Их безотносительная любовь.

Однако, несмотря на любовь, сам Сергей Тимофеевич Аксаков воспитывал своих сыновей-славянофилов противоположным образом.

Мне кажется, одна из мучительных травм, которую получает благополучный ребенок в процессе социализации, – узнать, что у него родители – обычные. Мать, оказывается, отнюдь не самая красивая женщина в мире, а отец – не самый умный. Банальность про отсутствие Деда Мороза не мучит юных сердец. Но, свалившееся вдруг, объективное знание, что мои папа и мама – среднестатистические, серенькие люди, а вокруг – толпа великолепных чужих отцов и матерей, переживается тяжело.

Герою «Детства Багрова-внука» – пять-шесть лет. Книга написана от первого лица, и тот, пятилетний, Аксаков страстно идеализирует свою мать. Его привязанность к «маменьке» носит характер болезненного обожания, крайней экзальтации. Их разлуки вызывают смертельную тоску, а воспоминания становятся актом душевного самоистязания. Но мы, взрослые, читаем книгу и понимаем, что «маменька» ведет себя чаще всего как эгоистичная, крайне избалованная дура.

Она была из тех барышень, которые всегда бледны, болезненны, от любой дурной вести падают в горячку, разочарованы в жизни, потому что считают себя недооцененными, мужа – бесконечно ниже себя по «нравственным понятиям» и которые тиранят детей чрезмерной опекой. И всегда на волосок от истерики. Она не любила деревенской жизни, перед тем как сесть на траву посылала за подушками, своего Сережу, как от чумных, держала подальше от крестьян. Презирала весь тот помещичий быт, из которого выдут славянофилами ее внуки, Константин и Иван Аксаковы. Но, правда, любила книги.

Я пишу об этом потому, что параллельно с «Багровым-внуком» я почитал биографию С.Т. Аксакова, изданную в серии ЖЗЛ, и ее автор описывает, как раздражительная, мнительная, ревнивая любовь матери мучила сына. Она не пускала его на улицу, если там было сыро, и ребенок по неделе сидел в четырех стенах. Она кормила его какой-то «здоровой» ерундой вместо человеческой пищи. Запрещала разговаривать с дворней. Она отбирала у него книги, чтобы ребенок не утомлялся. Не пускала удить, когда сын слишком возбуждался. Но, если Сереже удавалось поймать рыбу, он, не помня себя, бежал показать ее матери.

Я не берусь судить эту женщину из далекого XVIII века. Я ничего не смыслю в воспитании, и мне не дано понять, что такое «материнство». Не в этом суть. В истории Аксакова меня поражает фантастический кредит доверия, который дети дают своим родителям. Их безотносительная любовь.

Однако, несмотря на любовь, сам Сергей Тимофеевич Аксаков воспитывал своих сыновей-славянофилов противоположным образом.

Мне кажется, одна из мучительных травм, которую получает благополучный ребенок в процессе социализации, – узнать, что у него родители – обычные. Мать, оказывается, отнюдь не самая красивая женщина в мире, а отец – не самый умный. Банальность про отсутствие Деда Мороза не мучит юных сердец. Но, свалившееся вдруг, объективное знание, что мои папа и мама – среднестатистические, серенькие люди, а вокруг – толпа великолепных чужих отцов и матерей, переживается тяжело.

Герою «Детства Багрова-внука» – пять-шесть лет. Книга написана от первого лица, и тот, пятилетний, Аксаков страстно идеализирует свою мать. Его привязанность к «маменьке» носит характер болезненного обожания, крайней экзальтации. Их разлуки вызывают смертельную тоску, а воспоминания становятся актом душевного самоистязания. Но мы, взрослые, читаем книгу и понимаем, что «маменька» ведет себя чаще всего как эгоистичная, крайне избалованная дура.

Она была из тех барышень, которые всегда бледны, болезненны, от любой дурной вести падают в горячку, разочарованы в жизни, потому что считают себя недооцененными, мужа – бесконечно ниже себя по «нравственным понятиям» и которые тиранят детей чрезмерной опекой. И всегда на волосок от истерики. Она не любила деревенской жизни, перед тем как сесть на траву посылала за подушками, своего Сережу, как от чумных, держала подальше от крестьян. Презирала весь тот помещичий быт, из которого выдут славянофилами ее внуки, Константин и Иван Аксаковы. Но, правда, любила книги.

Я пишу об этом потому, что параллельно с «Багровым-внуком» я почитал биографию С.Т. Аксакова, изданную в серии ЖЗЛ, и ее автор описывает, как раздражительная, мнительная, ревнивая любовь матери мучила сына. Она не пускала его на улицу, если там было сыро, и ребенок по неделе сидел в четырех стенах. Она кормила его какой-то «здоровой» ерундой вместо человеческой пищи. Запрещала разговаривать с дворней. Она отбирала у него книги, чтобы ребенок не утомлялся. Не пускала удить, когда сын слишком возбуждался. Но, если Сереже удавалось поймать рыбу, он, не помня себя, бежал показать ее матери.

Я не берусь судить эту женщину из далекого XVIII века. Я ничего не смыслю в воспитании, и мне не дано понять, что такое «материнство». Не в этом суть. В истории Аксакова меня поражает фантастический кредит доверия, который дети дают своим родителям. Их безотносительная любовь.

Однако, несмотря на любовь, сам Сергей Тимофеевич Аксаков воспитывал своих сыновей-славянофилов противоположным образом.

Эту сказку я в свое время приводил в качестве очень хорошей показательной модели на уроках обществоведения, когда работал учителем в школе. Правда, было это, страшно сказать, тридцать лет назад, поэтому я и написал "обществоведение", а не "обществознание", как именуется этот предмет сегодня. Но сказка в самом деле дает детям, да и не только детям, а и тем взрослым, которые до сих пор не вникали в вопросы функционирования сложных систем, представление об устройстве этих самых сложных систем.

На эту особенность сказки обратил внимание еще Белинский, который писал, что "через неё дети поймут жизнь машины, как какого-то живого, индивидуального лица". Это верное замечание, но сказка Одоевского дает представление не только о внутреннем устройстве машины, но и о внутреннем устройстве общественной машины, которую принято именовать государственным образованием. Ведь недаром я вспоминал о сказке именно на уроках обществоведения.

А еще Белинский находил сходство в творчестве Одоевского и Гофмана. Признаюсь, мне наш сказочник тоже напомнил немецкого, причем без учета мнения Белинского, потому что о нем я прочел уже после знакомства со сказкой. Правда, этих знакомств было несколько, первый раз в раннем детстве, и о том знакомстве я почти ничего не помню; второй раз было как раз, когда я работал в школе, а третий - совсем недавно. Вот в этот - третий раз я и нашел сходство между Одоевским и Гофманом, а про точку зрения Белинского узнал, готовясь писать рецензию.

Никому кроме Гофмана и Одоевского не удавалось так изящно воплощать идеи математики и вообще науки в художественных образах. Мальчик Миша - герой "Городка в табакерке" - очарован музыкальной шкатулкой, которую ему показывает отец, его увлекает рассказ о городке Динь-динь. В результате Миша видит сон, который и является главной сюжетной линией сказки.

А во сне он постигает истины устройства сложной системы, в которой нет ничего лишнего, даже, если на первый взгляд кажется, что какой-то элемент системы выглядит не вполне... этично что ли. Так, злые дядьки-молоточки, которые лупят по головам мальчикам-колокольчикам, и надзиратель-валик, валяющийся в халате на диване, оказываются важнейшими элементами системы, не говоря уже о Царевне-пружинке, которая и управляет всей этой музыкой. Когда же Миша попробовал вмешаться в работу системы, она тут же вышла из строя и вместо музыки раздался скрежет.

Эту сказку очень рекомендую либерально настроенным товарищам, поскольку она прекрасно иллюстрирует что вся их деятельность сводится к тому, чтобы сломать пружинку. Только вот ирония судьбы в том, что когда "новое руководство" затевает "новое устройство", оно снова начинает изобретать велосипед, создавая новые пружинки, новые валики, новые молоточки, вот только мальчики-колокольчики остаются те же, но их участь не меняется, им также лупят по головам дядьки-молоточки, просто вместо царских жандармов приходят комиссары с красными бантами, а вместо секретарей парткомов приходят главы администраций, но система остается системой, и мальчикам-колокольчикам просто приходится играть новую мелодию.

Сказку не читала. Ни в детстве, ни после. Мультфильм, да, видела. Славный. Слушала бессчетное множество раз. На виниловом диске. Столько лет прошло, а персонажи как сейчас передо мной, слова, интонации, обертоны. Привычка смотреть фильмы ушами оттуда пошла. Аудиокниги не заинтересовали в нынешней жизни. Одну только и прослушала, "Шантарам", в разбивку с чтением. А фильмов множество. Как правило, уже виденные прежде. Яркая картинка, сопровождающая звуковой ряд без необходимости фиксированно находиться перед экраном. Иллюзия свободы. Особенно хороши таким способом те, что в гоблинском переводе.

Но к теме. На той, слушанной в детстве пластинке, купец был славным дядькой, приказчик его приятным малым, старшие сестры обе казались похожими на дебелую генеральшу, бабушкину подругу. Она жила в огромной, заставленной красивыми вещами, квартире, сочилась снисходительным самодовольством и светила лицом. Красивым, хотя полноватым, как на мой вкус. Такими и видела их, двумя генеральшами на возрасте, едва ли не старше отца. И удивительно, практичный до мозга костей вещист, Телец, не находила в мечтах их ничего привлекательного.

Дочь меньшая любимая со своим цветочком аленьким, да таким, чтобы краше его на всем свете не было, слегка юродивой представлялась. Ну зачем тебе этот цветочек? - думала, - У отца столько проблем, а он о цветочках твоих беспокоиться должен. И вот, дождалась, видишь, что получилось! Дремучий лес, чудо-юдо, слово купеческое, которое нарушить нельзя (что нельзя нарушить, было отчего-то априорным знанием). Досада на девушку истаивала ровно в тот момент, когда предлагала себя вместо отца в заложницы.

С того времени любила ее, становилась ею, ходила по прекрасным палатам, любовалась садами и фонтанами, удивлялась диковинам, читала письмена огненными буквами по стене. Интересно, не помню начала живого общения. У Аксакова это момент четкой границы.Вот только письмена на стенах, а теперь они говорят голосом. И страшный-хриплый-сиплый, так напугавший поначалу, становится постепенно тем, который один хочется слушать. На пластинке то он вполне себе ничего был, может оттого и не запомнила.

И не нужен никто больше. Ясно ведь, что в родном дому одинока была. Нет, девушка она славная и общий язык со всеми найти могла. Но одно дело подстраиваться и приспосабливаться, а другое - встретить того, с кем хорошо всегда. Почувствуйте разницу. И от визита домой не ждала ничего хорошего. Батюшка болен и навестить необходимо, но эти две курвы, только и жди от них подвоха. И ведь правда, какую подлость учинили - все часы на час назад перевели. Физическое ощущение времени, сгущающегося до свинцовой тяжести и норовящего ударить в висок, оно тоже от этой сказки. После разным время ощущала в разные периоды жизни, но металлически-серое, холодное и тяжелое, как гирька часов - оттуда. И опасное.

И совсем-совсем неважно, что самое родное твое существо, которое - о счастье - не погибло, прекрасным королевичем оказывается. Нет, бонус приятный, кто бы спорил. Но не это главное. Он без того лучше всех был. Одно только смутно маячит на периферии сонания после прочитанной вчера сказки. Те одиннадцать девиц, что были до нее, с ними что сталось?

Я дождалась заветной цифры в 100 прочитанных, но неотписанных (неотрецензированных? всё равно это не рецензии, кококо, я в домике, что ещё там надо написать для оберега от тех, кто вечно прибегает доказывать, что рецензия это вот я посмотрел определение в словаре, а ты тут написала такими словами, какими не мёртвые и полумёртвые светила литературоведения в хрустальных чертогах вещают, а рот твой обычный говорит, и не вижу я тут никакой глубины анализа) книжек, и теперь мне надо как-то раскачаться, чтобы начать про них рассказывать. Поэтому и танцую я сейчас издалека с предварительными ласками от самой прокрастинаторской печки. Пусть будет маленький «Городок в табакерке» Одоевского, который я всегда воспринимала, как жуткую крипипасту.

Детские сказки вообще не то чтобы лёгкое развлекательное чтиво, там стоит только зазеваться, как тебя как-нибудь заковыристо убьют, превратят или уничтожат. Надежда на спасение всегда есть, но чудо свершается далеко не всегда, особенно если свернуть с хорошо проторенной тропинки общеизвестных европейских сказочек и углубиться в малоизвестные или этнические варианты. Какие-нибудь сказки Гаити — с ума же сойти можно. Да и русские экзотизмы могут сказаться на чистоте штанов, та же садистская сказочка про отъеденную у живого медведя ногу, заменённую липовой, скырлы-скырлы. «Городок в табакерке» поступает ещё более жестоко, чем все сказковаятели, натолкавшие в свои творения кровавых убийств и живодёрства: он коварно и расчётливо ударяет в самую суть хрупкости человеческого бытия. Попробую объяснить, что я имею в виду. Вот есть главный герой, который попадает в волшебный мир и старается поступать хорошо. Но одно неловкое движение или неправильная оценка текущей ситуации — и вот всё волшебство расфигачено в клочья, а самое обидное, что виноват в этом ты сам, потому что не запомнил какое-то скучное общественно полезное взросленькое правило из списка на тысячу пунктов, шапку там вовремя не надел, забыл вымыть шею или кидался козявками в старшего брата. Всего одна козявка пролетела, а чудо навеки повернулось к тебе задом, а к лесу передом.

Дикий ужас того, что ты можешь неосознанно налажать по-крупному, преследует меня до сих пор и клокочет во всех клеточках тела нескончаемой паранойей. А всё Одоевский, спасибо, дядя. Твой мир был волшебный и прекрасный, ГарриПоттер на площади в сигаретную пачку, но ты жахнул «Поттера» дубовой палочкой с сердцевиной из крокодильих слёз прямо по колдовалке, и теперь он вынужден сквибовать до скончания веков, успев только мизинчик намочить в море чудес.

Сергей Тимофеевич Аксаков в повести "Детские годы Багрова-внука" рассказывает о том, как однажды в детстве во время его болезни к нему пришла ключница Пелагея, великая мастерица сказывать сказки... И однажды из её уст он услышал "Аленький цветочек". В последние годы жизни, работая над своей книгой, Аксаков вспомнил о Пелагее, о её замечательной сказке и записал последнюю по памяти. Впервые она была напечатана в 1858 году, а в девяностых попала в мои детские ручонки. Не счесть, сколько раз я всматривалась в эти строки и сколько раз я улыбалась, доходя до последней страницы. Книга была зачитана до дыр, почти что распалась на странички, но я до сих пор её обожаю. Именно это издание, без преувеличений, краше всех. Именно это издание завораживает волшебными иллюстрациями от Екатерины Штанко.

Эта сказка дарит этакое первое трепетное ощущение романтики, может быть, даже любви. Ты в свои четыре-пять ещё не слишком осведомлён о том, что такое любовь, но потихоньку вникаешь в это слово, наблюдая за сказочной историей младшей дочери купца и страшного чудища. Эта сказка насквозь пропитана Россией: отправляющийся по делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, купец, а ещё красны девицы, их одежда, неописуемые дворцы... И хватит бы уже нашим современникам-рецензентам изображать из себя психологов, выискивая в этом произведении несуществующий подтекст и переносить всё на нынешнюю реальность.

Хотя

Коли знаешь, что искать, то как не сыскать, а как найти то, чего сам не знаешь? Аленький цветочек не хитро найти, да как же узнать мне, что краше его нет на белом свете?

цитата не только о цветке, всмотритесь, вчитайтесь.

Сказка о могущественной силе любви. Здесь - любовь в каждом слове. И сколько бы не писалось романов, сколько бы не появлялось новых бестселлеров, эта история навсегда останется вне конкуренции.