«Перекур. Вернусь через сигарету» – нестройный танец букв цвета оранжевой губной помады. Каждая солирует под свою дудку на листке из тетради в косую линейку. Сцена приклеена по углам кусочками жвачки на закрытом окошке. Я единственный зритель этого кордебалета. Я стою у маленького ларечка на автобусной остановке. Надеюсь, это представление продлится недолго. Буду ждать антракта. На остановке никого нет. Автобус увез других зрителей прямо перед моим носом. Вдоволь насладившись плясками созданий Кирилла и Мефодия, начинаю разглядывать витрину. Когда ее мыли в последний раз? Наверно, тогда же, когда и в первый. В день торжественного открытия этого уже слегка покосившегося строения. Я думаю, тот день был особенно знаменательным и запомнился местным жителям. Потому что других достопримечательностей тут нет. За пыльной витриной обрели вечный покой ее ровесники – выцветшие образцы товаров под пожелтевшими надгробиями ценников. Но иногда попадаются и свежие экземпляры. Например, как раз то, за чем я прошагал пятьсот сорок шагов от калитки до этого места.

Однако перекур затянулся. Полпачки! Не иначе! Ладно, совести нет! Так о своем здоровье хоть позаботься! Где тебя носит, коммерсантка хренова?

Я разворачиваюсь к киоску спиной и окидываю взглядом окружающее пространство.

Что можно сказать об увиденном? Ничего! Не в том смысле, что нечего сказать! А в том, что всё, что видят мои глаза, и есть воплощение этого слова. «Ничего». Это не та самая пустота, из которой родилось слово, и это слово было Бог. Тут как раз совсем не пусто. Просто то, что находится на той стороне дороги, это НИЧЕГО!

Я смотрю на все это, и на меня обрушивается холодным ливнем вопрос: Как нас сюда занесло? Нас – я имею в виду меня, мою жену и нашего двухлетнего сына. Понятное дело, что мы сами сюда переехали. Сами выбрали этот дом. Сами его купили. Это все понятно! Но как??? Почему оказались именно в этой точке необъятного пространства?

Я смотрю вниз по дороге. Я смотрю вверх по дороге. Тишина. Изредка проезжают легковушки, поднимая пыль. Это такое время. Обеденное что ли. У автобусов перерыв в полтора часа. У самосвалов время погрузки. Тут неподалеку комбинат железобетонных конструкций. Так что пыль везде с примесью цемента.

Я смотрю на щиток с большой буквой «А». Остановка «Лужки». Инт. движ. 10-20 мин. 14.00 – 15.30 перерыв.

И все! Как хочешь, так и выбирайся из этих Лужков. Потому что у людей обед. И нечего их беспокоить по пустякам! Они и так работают на износ. Возят туда-сюда. В город и обратно. Чего нам дома не сидится, спрашивается.

А почему в город и обратно? Потому что обратно – это поселок на окраине города Орла. Он-то и называется Лужки. За ним только лес… И кладбище. Но это не самое страшное. Мясокостный комбинат по соседству! Вот это действительно ужас. Особенно когда ветер в нашу сторону. Не буду описывать запах и все сопутствующие ощущения. Сами догадаетесь. А если все-таки есть вопросы, тогда оставьте в холодильнике продукты: мясо, сыры, колбасу, капусту, картошки еще, пожалуй, да и хватит. Ну, можно зеленюшечки какой-нибудь и лучку репчатого головки три. И уезжайте из дома. На месяцок. Только не забудьте холодильник отключить. Именно не В-ключить, а От-ключить. И вот когда вы вернетесь, бегом неситесь к холодильнику. Открывайте двери нараспашку и втягивайте полной грудью в обе ноздри этот ни с чем не сравнимый аромат мясокостного комбината. Для полноты ощущений можно даже ртом пару раз вдохнуть… А вот холодильник потом придется выкинуть. Так что лучше этот эксперимент не проводить. Думаю, и так все представили.

Вот я и спрашиваю себя, во-первых – где эта прокурившая все свои легкие продавщица, а во-вторых – как мы тут оказались?

На первый вопрос ответа пока нет, и я остаюсь нервно ждать.

А на второй могу ответить следующее: Так получилось!

Форс мажор.

Стечение обстоятельств. И некоторые из них зависели не от нас. Если бы не экономика и политика, мы бы никогда из Баку не уехали. Но когда твоей зарплаты хватает на двадцать буханок хлеба, а вокруг гражданская война и ты неподходящей национальности, то надо что-то предпринимать. И вот мы и предприняли это переезд поближе к моим родителям, которые приехали в Орловскую область двумя годами ранее. Только поселились они в селе Корсаково, в ста двадцати километрах от Орла. Это вообще отдельная история. Скажу только две вещи. До мозга костей городские жители, бултыхнулись в деревенскую жизнь со всеми ее пирогами, кормами, живностью и навозом. А второе то, что во время Великой Отечественной войны даже немецкие танки обошли это село стороной. Хотя напрямки было бы им быстрее. Но шедшие впереди машины завязли в грязи так, что их пришлось бросить. Да и энергетическая аура фрицам не понравилась. Что-то там было не по тевтонскому фэншую.

Ну, вот! А касаемо нашего теперешнего жилья, все, что зависело от нас, мы сделали… Купили вот тут самую хлабуду, называемую «полдома», в которой сейчас и проживаем. Это все, на что нам хватило денежек, доставшихся от продажи бакинской квартиры. И заметьте: я не жалуюсь! А в данный момент просто рассказываю о том, что вижу, ну и попутно своим настроением… Которое еще полчаса назад было хорошим.

Но есть же и плюсы. Так не может же быть, чтобы все было настолько плохо. Про лес я уже говорил. В лесу грибы. Для красоты в основном. Они такого цвета, что есть их страшно. Ярко-синего и ядовито-зеленого. На тонких ножках, страдающие анорексией. Местные называют их синюшки и зеленушки. Поглощают за милую душу. Я искал эти грибы в справочниках. Ничего похожего и близко нет. Может, их боевой окрас – результат соседства железобетонного комбината и мясокостного или чего-то еще, но только вид у них очень веселенький. Аж до жути. Так что только радовать глаз.

Есть в лесу этом еще березы. И если подсуетиться, встать пораньше, можно и соку испить. А коль любите спать, то не обессудьте. Мужики лужковские самогон гонят из слезы березовой. И кажное дерево оказывается под личной охраной с первыми лучами солнца.

Музыка опять же ж. Правда, репертуар разнообразием не блещет. Шопен в основном. Но зато в разных вариациях. И порой совершенно неузнаваемый. Если бы не повторяющиеся обстоятельства, то иногда очень трудно угадать бессмертное произведение для очень даже смертных, в исполнении таких же, не боящихся мук адовых, за издевательство над музыкой. Мы и к этому привыкли.

Мы привыкаем… И это пострашнее синюшек и зеленушек будет.

Да где же носит эту торгашку спекулянтскую? Так всю свою жизнь на дым пустить можно… Фильтр ей оплавленный в ухо… Теперь-то я уже точно ее дождусь!

Что еще? Что же еще тут есть? Соседи? Точно! Они же тут везде. Вокруг. Со всех сторон участка. Всё видят, всё слышат и всё знают. Но о них в двух словах не рассказать… Да и было бы зачем. Особой роли в моей жизни они не сыграли. Так что если только к слову придется.

Сверху прогремел тягач с железобетонными конструкциями. Стены с окнами. Будет кому-то квартира. Трехкомнатная. Несбыточная мечта… Унеслась, как сизая пыль, которую поднял грузовик и увлек вихрем за собой. Я смотрю ему вслед. Я смотрю вслед себе. Я кричу себе в спину: Как ты тут оказался? Куда ты идешь? Я оборачиваюсь. Показываю средний палец, торчащий из кулака, и продолжаю свой путь. Пыль щиплет глаза. Проклятый грузовик. Проклятая киоскерша. Я дождусь ее, потребую жалобную книгу и такого там накатаю. Будет на коленях прощения просить. Ведь делов-то. Пара секунд и несколько простых физических действий отделяют меня от обладания этими заграничными штучками. А в результате, семейный праздник и счастье на грани экстаза у моей жены.

Дымка рассеялась, открыв вид на магазин Сельпо. Такой же древний, как и все эти Лужки. Как и весь этот мир. Как и все товары на прилавках магазина. От белого ситца в голубой василек до банки кильки в томате с морковкой. Кажется, что ось земли проходит через это одинокое строение цвета вселенской тоски. И в этом здании спрятана огромная гайка, которая держит наш шарик наподобие школьного глобуса. То ли от этих раздумий, то ли от скорости вращения у меня начинает кружиться голова. А может, и от голода. В этот момент из магазина выкатывается продавщица.

Она что-то кричит, шевеля недовольными губами. Размахивает загребущими руками. Но я не слышу. От злости мои барабанные перепонки стали железобетонными. Ни один звук не проникает внутрь меня. Круговорот головы набирает обороты. Как я тут?.. Почему?.. Она открывает свой скворечник. Я что-то хотел? Что? Жалобную книгу… Нет! Я не буду тратить свои силы на эту ерунду. Она и так достаточно наказана. Она родилась в Лужках. Выросла. Живет тут. И похоронят ее на лужковском кладбище между железокостным и мясобетонным комбинатами. Так для чего же я проделал путь в пятьсот сорок шагов? Для чего я вращаюсь вокруг солнца вместе с планетой, сменяя день на ночь, зиму на лето? Чтобы простить эту несчастную женщину, орущую из амбразуры своей будки? Вспомнил!

– Один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс»! – говорю я и протягиваю деньги под расчет.

Я становлюсь счастливым обладателем этих заморских чудес и отправляюсь в обратный путь. На улицу Заречная, дом номер 38. Там живет моя семья.

Дорогу мне пересекает траурная процессия. Они идут медленно вверх. Я делаю вынужденную остановку. Музыканты раздувают щеки, бьют в литавры, колотят в барабаны… Но я по-прежнему ничего не слышу. Поэтому с чистой совестью могу включить в своей голове любую песню:

Когда весна придёт, не знаю,

Пройдут дожди… Сойдут снега…

Но ты мне, улица родная,

И в непогоду дорога….

Путь открыт. Я перехожу проезжую часть и оказываюсь на финишной прямой…

Когда на улице Заречной

В домах погашены огни,

Там люди гонят самогонку

И зеленушки жрут они…

Да, мы покупали один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс», делили каждый батончик на шесть равных частей и устраивали пир. Если в Баку моей зарплаты хватало на двадцать буханок хлеба и поездки на работу и домой, то тут мы буржуйствовали. Раз в неделю могли позволить себе этот пищевой шабаш.

Я иду по безлюдной улице. Хотя точно знаю, что я совсем не одинок. Уж пара-то глаз точно следит за передвижениями по дороге. А потом информация разносится от дома к дому, с улицы на улицу, из переулка в переулок. И вечером весь поселок будет знать.

– Представляете, он купил на остановке конфеты!

– Что вы говорите?

– Ага, ага!

– Это же надо!

– Подумать только! За такие деньги!

– Что с них взять! Они же городские! Это нам картошечки, морковочки, капусточки. А им сладенького подавай!

– Привыкли там у себя… В Азербажанах своих!

– Да, да, да! Не знают, что с деньгами делать…

Вот такая о нас шла слава. Это нам сосед, живущий в другой половине дома, рассказал. А мы и правда не знали, что с деньгами делать… Ввиду их постоянной недостачи.

Хотя народ-то в общем тут дружелюбный. Простой. Незатейливый. Если чего не так, тут же предъявят. Таиться по углам не будут. И фигу держать в кармане тоже. Это вам не город. Тут все как на ладони. Несмотря на то, что за ворота редко кто выходит. Местные целый день копаются на участках или за занавесками прячутся. Встают с рассветом и засыпают с закатом. И живут тут бабушки и дедушки. Молодежь-то в городе вся. Изредка приезжает родителей навестить, внуков и внучек показать и пополнить запасы провизией. Народ-то на участках не цветочки разводит. Тут закрома да подвалы забиты сельхозпродукцией под потолок на случай затяжной войны или мирового обледенения.

Ухоженные палисадники пестрят всевозможными цветами. Их ароматы превращают воздух в тягучую субстанцию. Она рекой заполняет всю улицу, медленно текущую в послеобеденном мареве. Пчелы лениво переплывают от берега к берегу, прямо перед носом, не обращая внимания ни на меня, ни на мои проблемы. А мои вымученные вопросы им вообще до жала.

– Как я тут оказался?

– Оказззззался? Ззззначит, сам дурак. Зззззануда!

А вот металлические цифры 3 и 8. Они прибиты на красную калитку. Но красная тут не только калитка. И забор, и дом, и штакетник вокруг заброшенного палисадника. И даже крыша. Крыша тоже красная. Красная труба и такие же оконные рамы. Я знаю, что в древнерусском слово «красный» означало «красивый». Но тут все такое не в этом смысле. Оно просто все выкрашено в атомно-красный цвет. Бывшим хозяевам удалось спереть цистерну краски этого восхитительного цвета, вот они ее и не пожалели. Это моя теория. Я не настаиваю. А почему палисадник заброшенный? Да потому, что он нам не принадлежит. Наша половина находится, как бы это помягче сказать, с задней части дома и спрятана от посторонних глаз. Наши окна выходят на участок. А в парадной половине дома, выходящей, так сказать, лицом на Заречную улицу, живет Витек. А он алкаш и ему и так хорошо. Всегда. Прогнившая лавочка, на которой он курит свою махорку, старая береза с елкой, три ландыша и рассада табака, из которой он и делает свою гадость, очень даже его устраивают. Березу с елкой он, кстати, сам посадил. Когда сорок лет назад из армии вернулся. Сельсовет его отцу как раз участок выделил. И все семейство, папа, мама, Витек и его младшая сестра, начали строить дом. Планировалось чуть ли не родовое поместье на шести сотках отгрохать. Маман Виктора мечтала о внуках и правнуках. Полный дом детворы. Но Витек свое будущее видел немного иначе. И его планы не совпадали с политикой партии. Дружки и березовая самогонка стали его семьей. А тут еще и папа внезапно отчалил в неизвестном направлении. Ушел среди ночи, никому ничего не сказав. Думаю, достало его это строительство не понятно какого будущего. Потом дочь, недолго думая, сиганула в Орел учиться в техникуме. Да так там и осела, удачно выйдя замуж. И остались маман с Витюшей одни в недостроенном особняке. Точнее, в одной комнате из предполагаемых двадцати. Витек, естественно, забил большой болт на всю эту ударную стройку. И, досрочно прекратив пятилетку в один день, стал благополучно пропивать инструмент с оставшимися стройматериалами. Маман разобиделась совсем и перестала общаться с нерадивым сыном. Дошло до того, что комнату они разделили на две части, организовав два раздельных входа. И окончательно изолировались друг от друга. Маман старела. Витек пил. И так бы жили они долго и счастливо, если бы не решила младшая дочь, из одной ей известных побуждений, забрать маму к себе, а ее половину продать. А тут как раз и мы подвернулись со своей жизненно важной необходимостью в приобретении жилья и с ограниченным количеством денежных средств. Так и замкнулись наши, казалось бы, совершенно не связанные, жизненные циклы. Вот так мы тут и оказались…

Я щелкаю засовом и захожу во двор.

– Где тебя носит? – сходу встречает меня жена с Сашкой на руках. Сашка – это наш двухлетний сын. – Я уже собралась на поиски идти! Не знала, что и думать! Или под машину попал, или козу себе местную нашел!

Это жена моя. Она очень ревнивая и всегда с крайне позитивными фантазиями. Полутона нам не знакомы.

– Мы тут уже с голоду, можно сказать, сдохли! А тебя все нет и нет!

А еще ей надо дать выговориться. Бессмысленно что-либо говорить в свое оправдание. Пока у нее не иссякнет словарный запас, она не слышит. В голове места свободного нет, пока своими мыслями все заполнено. Особенность такая.

– Вот какую нам жизнь устроил папочка твой! Плевать на нас хотел! Говорила мне мама… Эгоист ты! Только о себе все! А я дура! – и в слезы.

А вообще она хорошая. И отходчивая. Выговориться ей надо. Выльет на тебя ушат ерунды всякой… Ну, так, по мелочи. И успокоится. А потом и нежная бывает. Мама у нее учитель, кстати. По математике. В старших классах. Очень импульсивная женщина. Я вот думаю, все это как-то взаимосвязано.

Помню случай один. Еще в Баку это было. Приехали мы с семимесячным Сашей к ее родителям в гости. Дедушка, бабушка, ясное дело. Внука из рук не выпускают. И тут моя супруга чего-то там с матерью своею не поделила. Не сошлись в вопросах воспитания, что ли.

– Ах, так! – вскрикивает ее мама. – Да мне вообще никакого внука не надо! Можешь забрать его!

И вот так, словно это кукла в пеленках, кидает Саньку на диван. Сашок спросонья ничего не понял. Только крякнул и завозился. Но женщины встали на дыбы.

– Ноги моей больше тут не будет! – кричала моя жена, хлопая дверью.

– Да и скатертью дорога! – неслось материнское слово в ответ.

Правда, на следующий день они ворковали по телефону, как ни в чем не бывало, и планировали лепить пельмени. Наверняка что-то там в генах.

И пока она приходит в себя в саду, я разогреваю чайник и нарезаю один «Сникерс», одно «Баунти» и один «Марс» на шесть равных частей. Сегодня у нас запланировано пиршество. И никакие мрачные фантазии и скандалы нам не помешают.

Я выкладываю на тарелочку с сиреневой каемочкой восемнадцать многослойных лакомств, покрытых шоколадом, в виде сердечка и ставлю ее на поднос. Там уже ждут две кружки ароматного горячего крепкого черного чая. Подхватываю это все и выхожу из дома.

Чтобы попасть в сад, надо дважды повернуть налево. Первый раз – выходя из дома, а второй раз – зайти за угол, закрыв при этом ногой дверь в туалетную будку. Она живет свой жизнью и все время открывается. И, нет! Забить гвоздик крючком не судьба. Доски дряхлые, гвозди не держатся. А строение ветхое, неровен час от лишнего резкого удара может развалиться. Так что ногой, и аккуратно!

Меня встречает идиллия. Цветущая раскидистая яблоня. Под ней деревянный стол с лавками по кругу. На лавке моя жена кормит сына картофельным пюре на свежем соседском молоке. Она счастлива и улыбается мне. Процесс кормления ее успокаивает. Ветерок раскачивает ветки, осыпая мое счастье розовыми лепестками.

Я же говорю, идиллия, да и только.

Это наша первая весна на Заречной улице. Мы пьем чай, наслаждаясь сладкой заграничной жизнью, и мечтаем о том, где что посадим на нашем огороде, рассматривая поросший бурьяном участок. Мы городские до мозга костей и вся эта колхозная суета – точно детская забава. Закапай картошку летом и найди ее осенью.