Автор выражает признательность литературному форуму «В вихре времен» за техническую и моральную поддержку, а также за помощь в поиске и исправлении моих ошибок.

И отдельно:

Сергею Викторовичу Акимову

Андрею Владимировичу Туробову

Пролог

Документ

«Первые опыты Фултона с самодвижущимися судами относились еще к 1793 году, когда он, исследуя различные типы гребного колеса, пришел к заключению, что наилучшим будет колесо с тремя или шестью лопастями. В 1794 году, побывав в Манчестере, он убедился, что наилучшим двигателем для самодвижущегося корабля может быть только паровая машина Уатта двойного действия. В последующие годы Фултон много думал над формой, проекциями и очертаниями судна. Прежде чем приступить к строительству, он уехал на воды в Пломбьер и здесь проводил опыты с метровой моделью, приводимой в движение пружиной.

Весной 1803 года Фултон приступил в Париже к строительству своего первого парохода. Он был плоскодонным, без выступающего киля, с обшивкой вгладь. Паровая машина Уатта была взята напрокат у одного знакомого, но схему передаточного механизма придумал сам Фултон. Построенный корабль оказался недостаточно прочным – корпус не выдержал тяжести машины. Однажды во время сильного волнения на Сене днище проломилось, и взятая в долг машина вместе со всем оборудованием пошла ко дну. С большим трудом все это удалось достать на поверхность, причем Фултон жестоко простудился во время спасательных работ. Вскоре был построен новый, гораздо более прочный корпус судна, имевший 23 м в длину и 2,5 м в ширину. В августе 1803 года было проведено пробное испытание. В течение полутора часов пароход двигался со скоростью 5 км/ч, что являлось хорошим результатом даже против 40 км/ч у русской канонерки «Гусар», и показал сносную маневренность.

Первым делом Фултон предложил свой пароход Наполеону, но тот не заинтересовался этим изобретением. Весной 1804 года Фултон уехал в Англию. Здесь он безуспешно старался увлечь английское правительство проектом своей подводной лодки и одновременно следил за изготовлением паровой машины фирмой Боултона и Уатта. В том же году он отправился в Шотландию, чтобы ознакомиться с построенным там Саймингтоном пароходом «Шарлотта Дундас». (Саймингтон был едва ли не первый европейский механик, успешно справившийся с постройкой самодвижущегося парового судна. Еще в 1788 году по заказу крупного шотландского землевладельца Патрика Миллера он построил небольшой корабль с паровым двигателем. Пароход этот был испытан на Дэлсуинтонском озере в Шотландии и развил скорость до 8 км/ч. Спустя полтора десятилетия Саймингтон построил второй пароход – упомянутую выше «Шарлотту Дундас» для владельцев Форс-Клайдонского канала. Он предназначался для транспортировки грузовых барж.) Пароход Саймингтона был несомненно удачной моделью. Средняя скорость его без груженых барж составляла около 10 км/ч. Однако и этот опыт не заинтересовал англичан. Пароход вытащили на берег и обрекли на слом. Фултон присутствовал при испытаниях «Шарлотты» и имел возможность ознакомиться с ее устройством.

Дальнейшая судьба Фултона печальна – летом 1805 года он приезжает в Россию с целью покупки лицензии у «Сормовского пароходного завода», но погибает при неизвестных обстоятельствах.

Из книги профессора Яна Флеминга «Звезда и смерть Наполеона Бонапарта». Монтевидео, 1957 год»

Глава 1

Тишина над Волгой, только слышно, как перекликаются часовые на заякоренной поодаль от берега барже. На песке сохнет бредень, и дымок от разведенного бурлаками костра щекочет ноздри, обещая уху из мелких судачков да пары здоровенных язей. А что глаза щиплет, так и перетерпеть можно, чай, в походе, не дома у печки. Славный и спокойный вечер после трудного дня. Где-то на перекате бьет жерех, обнаглевшая чехонь устраивает драку из-за брошенной в воду хлебной корочки, солнце садится за горы… Ничего, все равно его утром рано заволжские мужики обратно на небо баграми вытолкают.

– Красное-то какое. – Александр Федорович Беляков поправил над углями прутик с насаженным куском колбасы. У начальства свой костер, это только уха общая. – Все от грехов наших.

Капитан Ермолов, заросший бородой и давно не стриженный, более похож на разбойника из песен, чем на офицера. Качает головой:

– А я вот слышал, будто вечерами ангелы жгут надоедливые молитвы, скопившиеся за день. А на утренней зорьке – ночные.

Беляков поежился и покосился на бурлаков, расположившихся шагах в тридцати – не слышат ли?

– От таких слов Соловками да Тобольском веет.

– Может быть. – В огонь полетел найденный на берегу обломок доски. – Только я думаю, что лучшая молитва – делом.

– Это точно, – согласился Александр Федорович. – Дел-то мы немало наворотили.

Обоим было чем гордиться – на барже, аккуратно упакованное и опечатанное, лежало золото. Не те крохи, что с боем вытрясли из втихомолку добывающих его диких старателей, а много и сразу. Россыпи на Южном Урале дали баснословный выход – более фунта песка с таракашками самородков при промывке ста пудов породы. Так не бывает, но так оно и было. Если очень нужно, то почему бы не случиться чуду?

Позади остались и мерзкая осень с бешеной спешкой управиться до морозов, и лютая голодная зима в землянках… Дрова, привезенные черт знает откуда… промывки растаявшей снеговой водой при свете масляных плошек… Ломались железные пешни и ломы, высекавшие искры из застывшего грунта, – люди выдержали. У людей цель, которой нет у бездушного металла.

Весной стало легче. Да что говорить – будто заново родились. Особенно когда из Челябы пришел обоз с провиантом и подмогой, целым батальоном 52-го стрелкового полка, бывшего до переименования то ли Сибирским, то ли Симбирским. Вот тогда позволили себе вздохнуть и распрямить гудящие от натуги спины. Ермолов наконец-то вспомнил, что он капитан, а не землекоп, и еле смог оторвать от лотка и лопаты вошедшего в раж министра. Таковым, правда, Александр Федорович почувствовал себя не сразу. Виданное ли дело – из купцов третьей гильдии, и сразу на самые верха? Но пришлось привыкать. По-иному нельзя – сожрут.

Как сожрал бы астраханский вице-губернатор Каховский, замещающий недомогающего генерала Повалишина. Поначалу сей господин отказывался принять неизвестного оборванца с подозрительной и явно фальшивой бумагой, шестью десятками пудов золота да толпой вооруженных бородачей, но на следующий день отдал приказ об аресте. Так и осталось в тайне, что руководило поступками на первый взгляд почтенного и достойного господина. Может, это желтый дьявол решил в очередной раз пошутить? Скорее всего так…

Донельзя раздосадованные возможной задержкой, егеря одними прикладами разогнали посланных по их души солдат местного гарнизона, а Александр Федорович впервые применил власть, велев взять вице-губернаторский дом штурмом. Короткая баталия прошла почти бескровно, единственной жертвой стал хозяин сего дома, найденный застрелившимся в собственном кабинете. Ну да Бог ему судья. Вот только как можно пустить пулю в затылок из охотничьего ружья? Но свидетелей не осталось, более того, куда-то запропастился секретарь покойного.

В Астрахани наняли баржу с артелью бурлаков – водный путь хоть и длиннее, но безопаснее для ценного груза. Знаменитые волжские разбойники если и остались где-то кроме песен, на глаза не попадались. Вообще все путешествие до Нижнего Новгорода напоминало увеселительную прогулку, разве что без цыган и шампанского. В Казани были приглашены на бал в Дворянском собрании, но вынужденно отказались по недостатку времени. Время, как говорит государь-император, не ждет! И усмехается при этом странно, поминая нехорошим словом британскую столицу. Интересно, какое имеет отношение Лондон к добыче золота? Или Павел Петрович подразумевал что-то другое?

Сегодня последняя ночевка. Встали, едва миновав Кстово, чтобы завтра, даст Бог, со свежими силами дойти до Нижнего. Домой потом, это всегда успеется, сначала исполнить долг. Вот ведь странное чувство – вроде и не брал ничего ни у кого, никому не обязан, все обещания выполнил и даже сверх того… но не оставляет ощущение… будто некто невидимый смотрит в спину и тихо-тихо шепчет:

– Ну еще чуток… Остались же силы! Ты сможешь…

И голос не укоряющий или просительный – ласковый, с интонациями ожидания и надежды. Глас Божий? Зов Отечества? Но разве это не одно и то же?

* * *

– Да чтоб тебя, собаку, приподняло да прихлопнуло! – выругался Беляков, когда из-за страшного рева со стороны реки сама собой дернулась рука и кусок колбасы с прутика упал на угли.

Вскочившие в испуге бурлаки впопыхах перевернули котел с ухой и попрятались по кустам. Оставшийся у шипящего и плюющегося паром костра старшина артели одной рукой крестился, а другой крепко сжимал узловатую дубину.

– Зверь неведомый по воде бежит, ваше сиятельство! – Невзирая на строгий запрет, он упорно именовал Александра Федоровича именно этим титулом. – Лапами прямо так и шлепает!

Опять что-то громко заревело. Подскочивший Ермолов вскинул винтовку к плечу, но не успел прицелиться в надвигающуюся черную громадину с горящими глазами, как с баржи зачастили выстрелы по меньшей мере троих часовых.

– Мать вашу! Ну сколько же можно? – Исполненный тоски и отчаянья крик, а сразу за ним в темнеющее небо взлетела осветительная ракета. – Имейте совесть!

Повисший на крохотном шелковом колпачке, называемом французским манером «parachute», плюющийся белыми искрами светлячок тем не менее позволил разглядеть необычного вида корабль. Назвать его судном язык не поворачивался, да и торчащие над фальшбортами орудийные стволы не оставляли сомнений в военном происхождении плавающего… плавающей… батареи? Пусть называется механизмом. А как еще? Чего только в жизни не видывали, но такого не приходилось.

М-да… весь какой-то приплюснутый, по бокам мельничные колеса, и венчает все это высокая коптящая труба. Срамота, не корабль.

– Алексей Петрович. Погоди стрелять.

– Да я гожу, – откликнулся Ермолов.

Тем временем ракета погасла, шлепанье по воде прекратилось, и голос из темноты спросил:

– Тут мелей нет? Пристать можно?

Видимо, ответа не требовалось, так как почти сразу же послышался скрип мокрого песка – неизвестный агрегат ткнулся носом в берег. Правый глаз чудовища моргнул, оказавшись обыкновенным фонарем, а снявший его с крюка человек ловко спрыгнул прямо с борта:

– Разрешите представиться! Лейтенант Императорского Пароходного Флота Денис Давыдов! С кем имею честь?

– Капитан Ермолов. – Алексей Петрович протянул руку в приветствии и переспросил: – Какого флота, простите?

Моряк (или речник?) смутился, что было заметно даже в неверном свете фонаря:

– Пароходного… Но вы не думайте, господин капитан, скоро таких кораблей станет много! Два или три. – Тут лейтенант что-то вспомнил и удивленно воскликнул: – Постойте, а не вы ли сопровождаете Его Высокопревосходительство?

– Нет, он меня сопровождает. – Беляков сделал шаг вперед. – И никого более тут нет. Разве что… Ефим, признавайся, ты путешествующий инкогнито генерал?

– Кто инкогнито? – обиделся бурлацкий старшина. – Мы Мироновы будем. А по-уличному – Талалушкины.

– Вот видите, господин лейтенант, ошибка вышла. Так что извиняйте.

Не прошло и получаса, как недоразумение разрешилось к всеобщему удовлетворению. Денис Давыдов действительно был послан встречать баржу с золотом и министром – сведения об инциденте в Астрахани долетели до Петербурга на удивление быстро, и обеспокоенный случившимся император Павел Петрович отдал приказ о сопровождении груза. Как раз в селе Соромово, что чуть выше Нижнего Новгорода по течению Волги, заканчивали установку трофейной паровой машины на канонерскую лодку «Гусар». Лейтенант, получивший офицерский чин за храбрость при взятии Стокгольма, и стал ее командиром.

– Да, отстали мы от жизни в дикой глуши, – посетовал Ермолов. – У вас там события происходят, войны, штурмы вражеских столиц, а тут чуть мхом не поросли.

– Действительно, – поддержал капитана Александр Федорович. – Вы уж нам, Денис Васильевич, расскажите, будьте любезны.

– Обо всем и расскажите. Время есть, пока уха по второму разу варится.

Лейтенант ненатурально поупирался, мол, какой из меня рассказчик, но было видно, что его распирает от желания поделиться новостями со свежими и благодарными слушателями. Долго уговаривать не пришлось – прокашлялся и… и посмотрел с ожиданием.

Алексей Петрович первым понял причину заминки:

– А не употребить ли нам малую толику во славу русского оружия?

Беляков не стал возражать:

– И монаси приемлют.

Денис Васильевич инициативу старших поддержал с энтузиазмом. Ну как же, ведь именно в таком возрасте жизнь кажется бесконечной чередой праздников и дружеских застолий, лишь изредка прерываемых войной. Да и сколько той войны? А возможная смерть огорчает лишь тем, что не сможешь никому похвастать совершенными подвигами. Досадная мелочь, право слово!

– Вот когда англичане от Кронштадта удрали, – начал лейтенант и сразу же отвлекся, передавая флягу по кругу. – Да, знатно драпали!

– Позвольте, но что же их так напугало? – удивился Ермолов.

– Как, вы не знаете?

– Кое-что донеслось до нашей глуши, но хотелось бы услышать из уст очевидца.

– Тогда…

И Давыдов поведал, с успехом заменяя живостью воображения недостаток фактов: о боях в городе, о кулибинских огнеметных машинах, героизме ополчения, уцелевшего едва ли на треть. Потом перешел на подвиги военно-морские, отсчет которым положила воздушная атака с помощью шара и змеев.

Да, англичане бежали, проявив в позорной трусости своей пример отчаянной храбрости. Британские моряки жертвовали собой, пробивая путь сквозь мины для спасения адмирала Нельсона. И хитрый лис улизнул из капкана, бросив на растерзание остатки эскадры. У короля много! Шведам повезло меньше. Или совсем не повезло, если сказать прямо – единственный их фрегат, прорвавшийся по фарватеру, попал в «братские» объятия датских линейных кораблей, спешивших на помощь к русскому союзнику. Боя как такового не случилось – избиение вряд ли можно назвать боем. А стрельба картечью по плавающим среди обломков… Ну мало ли какие традиции в просвещенных Европах?

Силы Балтийского флота, вышедшие через ставший безопасным проход, Нельсона не догнали, да и, собственно, не очень старались. Англичане подождут, есть хотя и менее важная, но более достойная цель – наказать предателей. Альбион враг давний и явный, а вот удары в спину прощать нельзя. Совсем нельзя. Никогда и никому.

Стокгольм захватили с минимальными потерями. Тут скорее сыграл свою роль не фактор неожиданности, а общее положение дел. Из когда-то грозного противника Швеция превратилась в третьеразрядную страну, мнение и политика которой напрямую зависели от настроения и грозных окриков более сильных соседей. И на этот раз с выбором хозяина немножко ошиблись…