челюсть и добавили пинками по упавшему телу, сообразившему, что сейчас его будут убивать. Наш народ может позволить себе небольшое хамство на дороге, но беспредел в отношении «Скорой помощи» не простит никому.
Тотчас же все на дороге нас «заметили» и машины начали стремительно уходить с полосы, открывая нам «зеленую улицу». Лежащий водитель, почувствовав, что к нему потеряли интерес, почти на четвереньках ринулся в машину. Просто из интереса я нырнул следом, чтобы посмотреть, кто же так спешит, чтобы не уступать дорогу машине, спешащей спасти чью-то жизнь.
Интересное дело – я ожидал увидеть зажравшегося борова, а в машине сидела худая женщина в строгом костюме. Она звонила по телефону, называя номер нашей «Скорой помощи» и требуя наказать примерно всех, кто в ней находился. Жаль, что у меня нет сейчас способностей или есть? На какое-то мгновение я почувствовал барьер, успел черпнуть энергии и выпустить в дамочку жалящий луч.
– Виктор, Ви… кто-о-о-р, мне плохо-о-о-о, – захрипела, потом заверещала женщина. – Вызывай скорую, что ты сидишь истуканом?
– Так, когда же они доедут по таким пробкам? – озадаченно спросил тот, кто только что создал реальную проблему точно такой же машине.
– Я же умру-у-у-у, – стонала дамочка, явно переоценивая степень опасности. – Сделай что-нибудь, Виктор! За что я плачу тебе столько денег?
– Ну, точно не за лечение, – пробормотал водитель себе под нос, – сейчас, Валентина Матвеевна, дам вам обезболивающего из аптечки, – предложил он уже гораздо громче.
– Пошёл ты к чёрту со своим обезболивающим! Вот как нужна «Скорая помощь», её не дождешься, а когда мне на работу срочно нужно, лезут, как тараканы из щелей! – возмущалась дамочка.
Научит ли её это хоть чему-то? Вряд ли, таких только могила исправит, да и то ненадолго!
* * *
Честно скажу, хотя я и не испытывал характерных для человека чувств по отношению к собственному телу, мне хотелось увидеть его живым и здоровым. С детства такое привычное, оно лежало на носилках без признаков жизни. Прозвучит глупо, но оно казалось мне милым домом, теплым и уютным, из которого меня выгнали на мороз, в темноту, и я чувствовал себя совершенно одиноким, беззащитным, никому не нужным.
Санитары подхватили носилки, перебросили тело на каталку, придерживая капельницу, бегом закатили в реанимацию, где и сдали местным эскулапам. Те без особых церемоний раздели меня догола, подключили к какому-то телевизору, который сразу же погнал по экрану разные диаграммы, бодро уверяющие, что пациент скорее жив, чем мертв.
В то же самое время врач осматривал мое бессознательное тело, словно музейный экспонат, присланный для оценки, и быстро диктовал