Книга основана на реальных событиях первой чеченской войны, когда в чеченский плен попал отряд разведчиков 22-й отдельной бригады специального назначения. Автор использовал устные рассказы разных участников первой чеченской войны и вставил их в эпизоды указанных событий. Таким образом, читатель, перед тобой только роман, и автор не придерживается документальных материалов, а имена героев романа и их послевоенная судьба вымышлены. Любое сходство имен и событий, за исключением главного, может быть только совпадением.

ПРОЛОГ

То ли дождь со снегом, то ли снег с дождем... Ну и зима выдалась... И так частит, с такой густотой небесная мокрая и хлюпающая хмарь на землю валится, что дорога впереди видна только на уровне ближнего света, хотя фары, конечно, на дальний свет включены. И «противотуманки» не спасают. «Противотуманки» вообще только под колеса светят... Как ехать в такую погоду? Ползком да и только...

Два большегрузных контейнеровоза «Вольво» тащились по дороге, выбрасывая пар и гарь из выхлопных труб, и только изредка попадалась им навстречу какая-то запоздалая машина, покинувшая недалекий город не иначе как по великой надобности. Не дурак в такую погоду из гаража ради удовольствия не выедет. И только дальнобойщикам, уже долгое время в пути находящимся, приходится с погодой мириться, и мерить, и мерить километры колесами – работа такая распроклятая. Но и они с наступлением темноты всегда стремятся занять место где-то, где и перекусить можно, и с коллегами мнениями обменяться. И, что по нынешним временам немаловажно, где безопасно, потому что безопасно не везде и не всегда...

Безопасными места, как правило, считаются около стационарных постов ГИБДД. Менты там разные встречаются. Некоторым платить приходится за право неподалеку остановиться. Некоторые просто рукой машут – жалко, что ли, стой, где нравится... И те, и другие не берут на себя ответственность за безопасность груза. Но сами дальнобойщики рядом с ментами чувствуют себя спокойнее. Психологический фактор... К тому же в таких местах обычно предприимчивыми людьми, которые толк в маркетинге знают, ставятся несколько павильонов кафе и магазинов. В кафе перекусить можно, потому что горячая пища всем требуется, а в магазинах можно все что душе угодно купить – от запасных частей для грузовых иномарок до презервативов с годовой гарантией. Все для тех, кто живет в дороге... Полный комплекс услуг...

Два контейнеровоза «Вольво», однако, в этот трудный день никак не успевали добраться до ближайшего поста. Водители эту дорогу знали плохо, чувствовали себя неуверенно, но тащились и тащились в темноту, преодолевая усталость. От такой дороги за день устать немудрено...

После очередного поворота водитель первой машины увидел впереди «карман», как обычно называют расположенную рядом с дорогой площадку, специально предназначенную для отдыха водителей. И там уже устроилось, мордами в круг, четыре фуры. Вместе безопаснее. Дальнобойщики друг друга всегда поддерживают, если что-то не так выходит. И потому две «Вольво», не останавливаясь для совещания, свернули в «карман» и пристроились рядом. Нет кафе – не беда. В машине всегда найдется чем перекусить. А к утру погода, глядишь, и развеется... Не век же с неба слякоти валиться...

* * *

Ночевка началась спокойно и задолго до наступления настоящей ночи, если отсчитывать начало ночи по стрелке часов, и никаких неприятностей не предвиделось. Только уже после двенадцати откуда-то с дороги съехал «Ниссан Патрол» с прицепом, покрытым брезентом, осветил фарами фуры и водителей, разговаривающих через открытые дверцы и устраивающихся на ночлег. В тяжелом внедорожнике сидело два человека – водитель и пассажир. Лиц в темноте, да еще и за слабо тонированными стеклами, видно не было, но на короткое мгновение в «Ниссане» все же зажегся свет, и это дало возможность рассмотреть, сколько человек в салоне. Ни водитель, ни пассажир из машины не вышли, но, судя по всему, тоже посчитали ночевку здесь более безопасным занятием, чем ночная езда. У шестерых дальнобойщиков они опасения не вызвали, потому что водитель водителю в дальней дороге всегда сочувствует.

Утром дальнобойщики, умеющие ценить время, которое для них в прямом смысле отождествляется с деньгами, собирались отправиться на следующий отрезок пути рано, поэтому предпочли сон разговорам, тем более что разговаривать под дождем не хотелось, как не хотелось и кричать издалека над приспущенным стеклом кабины. И потому водители уснули быстро, привычные к отдыху в машине.

Среди ночи один из водителей «Вольво» проснулся от беспокойства. Показалось, что сквозь сон он уловил какой-то посторонний звук. Стараясь не шуметь скрипучим сиденьем, водитель сел и прислушался. Звук повторился, и теперь уже удалось определить, что раздается он, несомненно, из опломбированного контейнера. Мысль сразу стала четкой – грабят! Тут же и «Ниссан» вспомнился...

Водитель схватил в одну руку монтировку, во вторую – газовый пистолет, выпрыгнул из кабины и стукнул в дверцу второй «Вольво», стоящей рядом. Второй водитель выглянул, сразу все понял и, выскакивая из своей кабины, стукнул в дверцу соседней машины. И тридцати секунд не прошло, как шестеро дальнобойщиков уже были позади первого контейнеровоза.

Тревога оказалась не ложной. Пломба была сорвана, двери контейнера распахнуты, а рядом с ними стояли двое из «Ниссана», оба в масках «ночь»^[1], закрывающих лицо, но оставляющих глаза открытыми. Один из них, видимо, только что выпрыгнул из машины, услышав тревогу и поспешив сообщнику на помощь.

Дальнобойщики покушения на свой груз не прощают. Шестеро на двоих – пугаться, казалось бы, нечего. Но, как оказалось в действительности, пугаться стоило. Шестеро и подойти близко не успели, как двое сами быстро приблизились. Монтировки только поднялись, но не успели опуститься, выстрел из газового пистолета никому вообще неприятностей не доставил, потому что водитель стрелял, уже падая от удара ногой в лицо, и старательно целился в облака – во все сразу. Атака двоих из «Ниссана» была такой стремительной и мощной, что дальнобойщики и опомниться не успели, как оказались на грязном асфальте, проверяя температуру воды в лужах, покрытых мокрым снегом... Двое из «Ниссана» били точно и жестоко, выверенными, тщательно отработанными ударами – спецы...

Но победители, хотя им уже никто не мешал, почему-то не стали продолжать грабеж. Переглянувшись, они друг другу кивнули и вдруг завыли по-волчьи. Да так завыли, что дальнобойщики сразу в себя пришли. А бандиты, остановив вой, опять переглянулись и молча сели в свой внедорожник, уже в салоне сняли маски, и машина, урча остывшим двигателем, тут же выехала на шоссе. Свет фар и габаритных огней быстро скрылся за ближайшим поворотом.

Дальнобойщики поднимались, ощупывали себя и трясли очумелыми головами. Удары им достались не самые слабые и совсем не напоминающие пощечины.

– Не взяли ничего, волки... – сказал один. – Я видел – сразу уехали... Мне как дали локтем в лобешник, я головой в колесо, а не в асфальт... Самортизировал... Так сидеть у колеса и остался... Но сижу, не брыкаюсь... И одним глазом посматриваю... Я номер ихний запомнил... Московский номер... До Москвы еще пару дней пилить... Если заявить, перехватят...

– Взяли – не взяли... Все одно заявить надо, это точно... Какой номер? Я запишу... – Водитель побежал за блокнотом и ручкой.

– А как били... Сволочи... – сказал третий. – Как убить хотели...

– Классно мочили... – четвертому, кажется, досталось меньше других, и он мог оценить драку по достоинству. – А что они вдруг взвыли?..

– Или сигнал кому-то подали, или просто нас припугнули... Никого хоть не укусили, бешеные?..

Пятый и шестой вообще говорить не хотели и только челюсти ощупывали, справедливо опасаясь переломов. При переломах челюсти разговаривать опасно, и со стороны это всегда воспринимается со смехом. А смех вместо сочувствия пострадавших злит...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. ОНУФРИЙ

Зеркало, что ли, купить себе нормальное... Из толстого стекла, и чтобы с обратной стороны серебром было покрыто, а не дерьмовой краской, которая облезает от времени, и время при этом измеряется неделями... Говорят, чем толще стекло, тем зеркало лучше. И чтобы во всю стену ванной комнаты было... И обязательное покрытие серебряной эмульсией... Я могу себе такое позволить – один, слава богу, живу, ни перед кем не отчитываюсь и делаю что душа пожелает... Я многое могу себе позволить и очень люблю себе многое позволять... Я даже могу себе позволить сделать вот так...

Я медленно, со вкусом поднял пистолет и навел его в зеркало на свое отражение. И легко заставил себя всерьез воспринимать происходящее. Что, страшно? Кому-то, может быть, и пришлось бы штаны менять от такого... Но я, пардон, привычный... Ствол мне в нос смотрел, а я улыбался, потому что стволом меня испугать трудно... Пуганый!..

Можно даже так вот попробовать...

Я навернул на ствол глушитель и повторил.

Теперь это уже выглядит серьезнее, впечатляет больше, только меня уже и этим не прошибешь... Меня, говоря честно, и автоматным стволом не прошибешь... И несколькими стволами автоматными, проверено...

* * *

...– Падаль русская...

Чечены меня на колени ставили, втроем держали – один за шиворот, потому что за волосы ухватить не мог – меня, как «молодого», подстригли тогда коротко, – двое руки за спину завернули – иначе поставить меня на колени не получалось. Так, сволочи, поставили... И автомат в нос, как кулак, чтобы запах пороховой гари почувствовал и одновременно вкус собственной крови ощутил...

А я совсем не испугался... Я думал тогда – вспышку увижу, и все... Вся боль пройдет, все унижение останется где-то там, позади... Не будет ничего, ни боли, ни унижения... И не страшно было перед будущим, потому что я не знал, что впереди меня ждет, я не знал, как и все не знают, что такое смерть и есть ли жизнь после смерти... Или жизнь после жизни... Не все ли равно... Раньше или позже узнаю...

Я озлоблен был... На всех...

Если бы я испугался, чечены, может быть, и пристрелили бы меня... Они точно так же двоих уже пристрелили... Которые сами с готовностью на колени встали и испуг показали... Контрактников... Они контрактников особенно не любят, наемниками их зовут... Но чечены народ такой – им унизить надо, им надо свою власть не просто показать, а и самим почувствовать. Тот, кто их не боится, их не устраивает мертвым... И им надо было заставить меня живого испугаться... А я не боялся... Не смеялся над близкой смертью и не плакал в ее ожидании... Просто не боялся... И через час не боялся, когда меня снова на расстрел повели... И на следующий день, когда в третий раз повели, тоже не боялся... Только тогда меня еще заставили себе могилу копать... Земля у них хреновая, если ее вообще можно землей назвать... Сплошные камни, песком пересыпанные и другими камнями, поменьше... И копай, и копай... Ладони в кровь, и губы в кровь, потому что прикусываешь их со злости... Но не боялся...

Я озлоблен был... На всех...

Палачи они опытные, знают, как с людьми обращаться, чтобы сломать... Они каждый вечер в течение месяца мне говорили, что утром расстреляют... Чтобы я ночь не спал, чтобы думал и страдал, представляя свою смерть... Я думал... Я представлял... Но я не страдал... Я смерти ждал как избавления... Но им этого было не понять... Они сломать характер хотели, а это не получалось... Такого, как я, нельзя сломать... Меня только убить можно... Убивайте, если можете... Не можете – тогда я убью... При первой возможности...

Я озлоблен был... На всех...

Все наши через это прошли... Но не все так озлобились, некоторые просто пугались... А я не пугался... И чечен этим озлобливал...

* * *

Я даже тогда озлобливаюсь, когда вспоминать это начинаю... Как сейчас...

Озлобливаюсь? А кто это знает, кроме меня самого? Кто знает, что я озлобливаюсь?.. В самые нервные моменты... Вот... Я озлоблен... Зеркало, однако, показывало мне спокойное, чуть насмешливое лицо, которое трудно смутить пистолетным стволом. Даже стволом пистолета с глушителем... И желтые волчьи глаза не мигали перед страшным черным отверстием, в котором живет быстрая огненная смерть. Женщинам мои глаза нравятся... Женщины любят жестокость, хотя часто называют ее простой жесткостью и мужественностью... Настоящий, дескать, мужчина, раритет в нашей повседневности, когда кругом всякая «голубизна» оскорбляет женские желания... И я, склонности к скромности никогда не испытывая, согласен с ними... И даже значение этому придаю... Пожалуй, даже соглашусь, если мне скажут, что женщины – это моя слабость. Не любовь, а просто слабость. И я люблю, когда любят меня, но не больше... Большего – обязательств, обещаний, замаскированной надежды, всего этого я стараюсь избегать и никогда им ничего не обещаю. Хотят любить, пусть любят. Я согласен. И это максимум того, что я им разрешаю. Но я всегда хочу выглядеть перед женщинами красиво, даже при прощании... С женщинами мне бывает хорошо, я с ними расслабляюсь... Но даже и они никогда не видят моей озлобленности, хотя считают себя более чуткими, чем мужчины, существами.

Там, в горах, чеченам, что издевались надо мной и над другими несколько месяцев, озлобленность показывать было можно и нужно, потому что они мечтали меня этой озлобленности лишить, и, может быть, поэтому не убивали, как убили тех двух контрактников... Сейчас, когда уже чуть больше двенадцати лет прошло, я озлобленность глубоко прячу, я в любой обстановке привык быть обаятельным и привлекательным, умело управляя своим лицом... И особенно тогда, когда меня разозлят, потому что я этого не прощаю... Злобы моей уже много лет никто не видел...

Ее люди только чувствовали, когда я ее проявлял...

Владеть собой – это главное, что должен уметь делать мужчина! Все остальное приложится. И успех в жизни ждет только того, кто собой умеет владеть в любой ситуации... Кто зол и безжалостен... Кто силен... Время такое, волчье...

* * *