2

Дым «косяка» сладкий и липкий. От него немножко душно, хотя привычка к такому запаху давно уже въелась в кожу и не всегда раздражает сознание.

– Форточку открой. – Сам Муса никогда «травкой» не баловался, даже в молодости, но своим подчиненным это не запрещал. Они мужчины, и мужчины должны решать все за себя сами. Кроме того, многие курили, чтобы снять напряжение еще тогда, в прошлую войну. Тогда это очень было им нужно – успокаивало и давало ощущение собственной силы. И сейчас избавиться от привычки просто не могут. Но крепкие наркотики в своем окружении Муса не признает. Попадется человек на том, что колется, значит, места ему рядом не будет. Пусть уходит куда глаза глядят. Хоть в линейные бойцы, там «уколотых» много. Там вообще все можно, потому что жизнь там приравнивается к стоимости одного патрона.

Джабраил молча поднялся с табурета и открыл форточку. Он не расстается с Мусой с девяносто четвертого года, когда тот подобрал его семнадцатилетним пацаном-сиротой и стал воспитывать из него солдата. Как из сыновей воспитывал раньше, так и из него. И он всегда готов выполнить любое приказание командира.

Джабраил тоже не курит «травку». Из их группы только Умар прикладывается к «косяку». Подолгу мнет папиросу, стягивает папиросную бумагу вперед и набивает «травку» в освободившееся внутри место. Он приучился к этому поганому делу в зоне, когда еще при советской власти первый срок отбывал. Сейчас Умар сидит на полу, поджав под себя ноги. Взгляд его расслаблен и мысли далеко.

– Так ты уверен, что не ошибаешься?

– Уверен, – отвечает Джабраил. – Я Али хорошо знаю. И он никогда не подведет меня. Мы же в детстве на одной улице росли, тогда еще дружили. Если он сказал, значит, так оно и есть.

– Группа прибыла помимо нас... – размышлял Муса вслух. – И это в то время, когда я очень жду людей и очень в них нуждаюсь. А меня об этом даже не предупредили. И прибыла она в распоряжение Гавроша. А Гавроша передали под мое командование. Значит ли это, что группа должна по инстанции подчиняться мне?

Он вроде бы и не говорит, обращаясь конкретно к кому-то, но ответа все же ждет.

Джабраил сомнений не испытывал:

– Конечно, Муса. Раз вы командир Гавроша, значит, ее группа слушается вас. Хотя им, может быть, и не надо знать о вашем здесь присутствии. Это же простая конспирация. Вы просто приказываете Гаврошу, а она выполняет вместе со своими людьми.

– А ты как думаешь?

Умар поднял невозмутимые глаза:

– Если бы это было так, то Хаттаб тебя самого предупредил бы о прибытии людей. И не она, а ты должен был бы подготовить базу. Должно быть, у группы свое задание. Когда ты сам готовил какую-то операцию, ты разве предупреждал всех своих бойцов об этом? Нет, ты говорил только с теми, кто задействован в деле. Точно так же поступает и Хаттаб.

Муса задумчиво склонил голову, потом потянулся и взял костыль. До окна было всего два шага, и он легко преодолел это расстояние. И долго смотрел на улицу, где собирались низкие тучи, грозя скорым снегопадом. Таким же мокрым и липким, как предыдущие. Но к такому снегу Муса привык дома. На Северном Кавказе всегда такой снег. Здесь, говорят, любят, чтобы был мороз посильнее. Глупые люди, зачем им мерзнуть...

– Джабраил, привези ко мне Гавроша... Когда придет, все выйдите. Я буду говорить с ней один. Мне не нравится, когда мне не доверяют. Пусть даже это будет сам Хаттаб. Я такого не заслужил.

Джабраил поднялся во весь свой почти двухметровый рост. Муса обернулся и залюбовался им. Два его родных сына-близнеца погибли одновременно в девяносто пятом году в бою против русских танков. И сейчас этот парень заменял ему их. Он одного возраста с погибшими. И не имеет родителей. Ему и отойдет трехэтажный дом в Шали – два этажа наверху, один под землей, когда не станет самого Мусы. Так он завещал. А произойдет это скоро. Муса не тешит себя надеждами, он знает, что болезнь скоро возобновится и обретет силу во второй ноге. Понадобится еще одна ампутация. А после нее, как правило, долго не живут.

– Машину оставь на том же месте, что и вчера. Ближе не подъезжай. – При всей своей привязанности к парню, он все же строг с ним, более строг, чем с другими.

– Хорошо, Муса. Я быстро вернусь. – А Джабраил все норовит посмотреть командиру в глаза, как собака, и готов бегом исполнить каждое его приказание. – Главное, чтобы она была дома.

Умар уже успел выпить целый чайник чая, а потом выкурил второй «косяк», когда Муса, так и не отошедший от окна, только взявшийся для устойчивости за подоконник, сказал:

– Едет.

Умар встал и молча вышел в коридор. Муса слышал, как он одевается. Когда раздался двойной звонок, Умар открыл и сказал:

– Проходи. Он ждет тебя.

А сам ушел, закрыв дверь ключом снаружи. Джабраил в квартиру так и не поднялся, видимо, дожидался возвращения Гавроша в машине, чтобы отвезти ее назад.

Муса сделал те же два шага до своей табуретки. Сел и со стуком прислонил к столу костыль.

– Здравствуй, Гаврош. Будешь чай?

– Здравствуй, Муса. Спасибо. Пока не хочу. Ты обещал прислать за мной человека только через два дня. Что-то случилось?

– Да. Или почти случилось...

Она вопросительно подняла тонко очерченные подбритые брови. В таком виде Гаврош мало нравилась Мусе. Он больше привык видеть ее такой, какой она была несколько лет назад, – в камуфлированном мужском костюме, с «винторезом» под правой рукой. Она всегда предпочитала «винторез» автомату из-за бесшумности и дальности стрельбы. И свою группу обычно вооружала «винторезами», хотя это и гораздо дороже. Но если командир не боится тратиться на своих солдат, значит, это хороший командир. Такое Муса уважал. Тогда – да, тогда она была настоящим бойцом, опытным и хитрым, отвагой, а особенно всех удивляющей дерзостью превосходила мужчин. А откровенную женщину, молодую и красивую, как сейчас, трудно держать за равного себе офицера.

– В город прибыла новая группа.

– Ты уверен?

Она словно бы и не слышала о таком.

– Да. Под видом строительной бригады. Работу ищут. Я хочу задействовать этих ребят в своей операции.

– А они прибыли в твое распоряжение?

Это уже был вопрос не подчиненного, а свободного офицера, самостоятельного командира. А ведь Муса только вчера привез ей распоряжение Хаттаба о переподчинении на период проведения операции.

– Я знаю, в чье распоряжение они прибыли. И хочу их, как уже сказал, задействовать. Зачем мне вызывать лишних людей из дома?

– Для этого тебе придется привезти мне еще одно распоряжение Хаттаба.

Она умеет говорить категорично. Так категорично, что возражать ей не хочется. Знает себе цену. Но и Муса себе цену знает. Однако он слишком умен, чтобы откровенно спорить тогда, когда можно привести веские доводы и убедить. Даже женщину, как это ни унизительно.

– Это уже невозможно – слишком долго, а у меня не хватает времени. И если мыслить логично, женщина, то получается, что такое распоряжение не нужно. Хаттаб переподчинил тебя мне. Группа прибыла в твое распоряжение. Следовательно, если я отдам тебе приказ, ты должна будешь выполнить его со своей группой.

Он пожелал слегка унизить ее и просто поставить на место, назвав женщиной. Но унизить этим можно только мужчину. Женщину больше унизишь, если назовешь ее мужиком. Потому восточная тонкость Мусы не сильно задела Гавроша. Более того, напор вызвал у нее, как это часто бывает с людьми сильного характера, желание к сопротивлению.

– Ты неправильно трактуешь ситуацию. Эта группа прибыла со своим конкретным заданием. Я специально запрашивала ее для завершения операции, которую начала уже более полугода назад. Когда они освободятся, я с удовольствием передам бойцов тебе. А до этого не могу ими рисковать. Слишком далекие планы связаны с успехом действий группы.

Муса нахмурился:

– Значит, мне надо вызывать своих людей?

– Я не знаю еще, чем ты занимаешься. Может быть, наши цели сойдутся настолько, что группы можно будет временно слить. Ты можешь сказать мне сейчас, чтобы я подкорректировала свои планы?

– Нет. Завтра соберутся все мои люди и вам будет поставлена задача.

– Хорошо. До завтра.

Гаврош улыбнулась. Она опять улыбалась как равная равному, а не как подчиненный командиру. И это Мусу раздражало. Он чувствовал в этой женщине – вообще не чеченке – скрытую силу и, что уж греха таить, завидовал ей, мечтая подчинить себе, чтобы ощущать себя более значимым. Но никак не получалось добиться этого. А быть более жестким он до поры до времени не хотел тоже. Неизвестно еще, как повернется дело.

– Ты еще что-то хочешь сказать?

– Нет. Это все... Можешь ехать. Джабраил отвезет тебя домой. Скажи ему, я велел...

Она кивнула и вышла. Хлопнула, закрываясь, дверь. А Муса, чтобы не показать перед Умаром, который должен вот-вот вернуться, своего настроения, развернул подробную карту города и стал рассматривать через лупу будущий район активных действий.

Он, как опытный диверсант, не делал на карте никаких отметок. Неизвестно – какие случайности поджидают человека на таком пути, которым идет он. И отметка на карте всегда может выдать что-то случайному взгляду постороннего.

3

Для начала я заехал домой, где тщательно занялся своим туалетом. Душ привел меня в чувство, а пара таблеток аспирина почти сняла головную боль. Осталось только легкое головокружение, слабость и сильная сухость во рту. Скорее всего Проханов прав. В водку был подмешан клофелин. Следовало бы сейчас выпить пару чашек крепчайшего чая, чтобы поднять давление, но чай несовместим с аспирином. Следует подождать хотя бы часик.

По дороге в «Аргус» я решил заскочить в городскую ментовку к Лоскуткову. Дежурный оказался новый, который меня не знал.

– Вы к кому?

– К Лоскуткову.

– Вызывали?

– Нет. Сам сдаюсь.

Дежурный взялся за телефонную трубку и набрал номер. Стал что-то говорить подозрительным шепотом. И внимательно смотрел за человеком, который пришел «сдаваться». Вдруг да передумает и сбежит.

– Фамилия? – догадался спросить в последний момент.

– Толстов.

– Проходите. Он вас уже час ждет.

Лоскуткову не было надобности ждать меня час. Хотя он может и ждать, что я целый месяц потрачу на то, чтобы раздобыть для него явку с повинной подполковника Проханова, специалиста по ударам в район сонной артерии.

– Привет, майор. – Лоскутков, чтобы я по-школярски не подсматривал, захлопнул у меня под носом какую-то папку с бумагами и с фотографиями.

– Здравствуй, майор.

– Нашел?

– Что?

– Не что, а кого. Своего инвалида.

– Лучше бы ты не просил меня об этом.

Надежно и непоколебимо злые рысьи глаза мента обозначили что-то похожее на радость.

– Ну-ну... С чего бы это вдруг такой трагизм?

– А что, по внешнему виду не видно? Тогда попроси Володю чай покрепче заварить. Я вчера как заехал к своему подполковнику, так только утром и выехал. Даже машину на стоянку поставить не смог.

Володя, капитан из отдела, появился из соседней двери, ведущей в смежный кабинет, улыбаясь во все лицо.

– Чай только что заварил. Покрепче сделать?

– Можно вообще одну заварку. Чтобы Лоскуткову не досталось, – сказал я зло. И только после этого сел на привычный стул у стены.

– Рассказывай.

– Нечего мне рассказывать. Сам Леня Проханов в настоящее время не в состоянии нанести интересующий тебя удар. Обещает, что потренируется годик – и сможет наносить его левой рукой. Тогда и жди от него трофеев. И никого в городе, на этот удар способного, он не знает.

Майор помрачнел:

– Не заработал ты чай. И зря, выходит, вчера пьянствовал. Вот какие частные сыщики пошли. Пистолет хоть спьяну не потерял?

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Я серьезно.

Значит, не знает.

Володя принес стакан настоящего чифира.

– Сахар у господина майора. Он нам только под расписку выдает.

– У него допросишься... Я уж лучше без сахара попью.

Такой мне был в самый раз.

– Разреши воспользоваться твоим телефоном?

– Попробуй.

Я воспользовался и набрал номер майора Асафьева.

– Привет. Ты сейчас на месте? Есть у меня интересные новости для тебя. Много новостей. Во-первых, по поводу твоего вчерашнего звонка. Ее зовут Мария.

– Кого? – не понял Асафьев.

– Гавроша.

– Ты ее «достал»?

– Нет. Она, похоже, меня «достала».

– Тогда почему ты еще жив?

– А вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Сам удивляюсь. Я сейчас у Лоскуткова. Он хочет выпить стакан чая и надеется, что ты дашь ему взаймы пачку сахара. Обычно ему хватает одной пачки на стакан. Выручишь?

– Привет ему.

– Я от него выезжаю к тебе. Через пятнадцать минут спустись на улицу.

– Это срочно? А то у меня дел невпроворот...

– Как пожелаешь... Я только хотел отвезти тебя к человеку, с которым можно сделать фоторобот Гавроша. Исключительно по моей просьбе он выделит для тебя необходимое время.

– Спускаюсь сейчас же. Бросай свою болтовню с ментами и гони сюда. Понял? Это же дело общероссийского масштаба...

– На моей тачке не разгонишься. Жди через пятнадцать минут. Все. Пока.

Я положил трубку.

– А почему через пятнадцать минут? – спросил опытный сыщик майор Лоскутков. – Это значит, ты еще десять минут будешь отвлекать меня от работы рассказами о собственном распутном образе жизни?

– Примерно.

– Кстати, есть что-то на Гавроша?

– Да. Она во всероссийском розыске по линии ФСБ. Наследила и по России, и в Чечне.

– Это легче. Пусть они и ищут.

– Судя по раскладу, тебе тоже придется кое-кого поискать. Дел хватит на всех. Но это будет чуть позже. Может быть, завтра, а может, послезавтра. А сейчас ты не можешь оказать мне услугу?

– Без этого ты разве уйдешь?

– Найти кого-нибудь умного в следственном отделе ГИБДД. Тут на днях трамвай на улице Кирова наехал на белый «Лексус». Я хотел бы поговорить по поводу этого происшествия. Жена погибшего водителя очень волнуется по поводу некоторых обстоятельств.

– Каких обстоятельств?

– Тебе это важно?

– Представь себе, да...

Интересно получается. Лоскутков-то каким боком к этому делу приклеился, как соломенный бычок.

– Куда ни сунусь, везде Лоскутков.

– Что тебя там интересует? И что интересует мадам Широкову?

– Ты даже ее фамилию знаешь... Ну, мозговой центр МВД, а не майор городской уголовки. Так вот, вечером накануне аварии Широков устроил жене скандал. Сцену ревности. Ему позвонила какая-то женщина и сообщила, что Виктория Витальевна тискается с ее мужем и надеется вовсе увести его. Он попытался изобразить из себя мавра, но до конца супругу додушивать не стал. Оставил окончание на следующий день, потому что на следующий день этой женщине должен был принести фотографии нежных свиданий влюбленной пары некий частный сыщик Толстов Сергей Иванович.

– Ты такими делами уже занимаешься? – Выпяченная губа мента чуть не легла на стол. Так он старался изобразить максимально возможное ко мне презрение.

– К несчастью, такими делами я не занимаюсь, хотя предложения подобного рода поступают довольно часто. И если бы я их принимал, то давно уже сменил бы свою «птицу-тройку» на «Лексус».

– Объясни.

– А что тут объяснять. Сказали ему, что я нанят на это дело и должен принести фотографии.

– А ты?

– А я об этом ни сном ни духом.

– А она?

– А она пришла выяснить ситуацию.

– Ничего не понял... – поморщился мент.

– Я не удивляюсь. Если уж сам я тоже ничего до сих пор не понял. И решил разобраться в ситуации. Кто и где меня нанимал и с какой целью. Если нанимали, то пусть заплатят.

Лоскутков долго и сосредоточенно молчал, уставившись прямо перед собой рассеянным взглядом.

– Ты удостоверение «Аргуса» никогда не терял?

– Нет, не терял.

– А паспорт?

– И паспорт не терял. И ничего я не терял.

– Тогда и не знаю, что предположить.

Очень он меня этим удивил. А то я надеялся...