Пролог

Осень 2012 года

– Почта, герр Огервайзер. – Секретарша Эльза положила на стол целую пачку конвертов, газет, счетов и всего прочего, что приходит по почте и что приносят на просмотр генеральному менеджеру научного отдела фармакологической компании «Пфайфер Лоок» два раза в неделю. Она же взяла со стола маленький серебряный поднос с сахарницей и двумя сложенными квадратиком салфетками, на которых лежала маленькая кофейная ложка.

Профессор поставил на поднос пустую чашку из-под кофе и кивнул секретарше, показывая, что она свободна. Эльза направилась к двери, энергично размахивая тяжелым задом. Профессор предпочитал на это не смотреть, потому что в его вкусе были женщины худощавые и даже слегка жилистые, внешне и по характеру жесткие и слегка злые.

– Ну-ну, посмотрим, что нам пишут, – сам себе сказал он и вытащил из верхнего ящика стола очки в мягком замшевом футляре. Разговаривать сам с собой профессор начал четыре года назад, когда трагически овдовел и когда стало некому сказать даже слово. Пришлось это слово говорить себе. При людях герр Огервайзер старался вести себя без таких вольностей. Но постепенно привычка устоялась и прорывалась порой в любом месте и в любое время, даже во время пешей прогулки по городу, и его манеру разговаривать с самим собой сотрудники считали лишь стариковским чудачеством.

Нацепив очки на нос, профессор взял в руки и распаковал первый счет на оплату.

Вообще-то на людях Огервайзер не носил очки, пользуясь контактными линзами. Но в линзах у него уставали глаза, особенно если приходилось читать при ярком освещении или на улице, освещенной солнцем, поэтому в рабочем кабинете и дома профессор предпочитал пользоваться очками. Причем держал абсолютно одинаковые очки в одинаковых оправах и однотипных очешниках и дома, и на работе. Он был по натуре своей консервативен и привычки менять не любил. А в очках профессор чувствовал себя комфортнее, хотя терпеть не мог это слово – комфорт, считая, что человек создан не для того, чтобы искать себе комфорт, а скорее для того, чтобы по возможности избегать его, если хочет чего-то в жизни добиться.

Расписав для начала финансовые счета по отделениям своего отдела, где их должны были завизировать перед передачей в финансовый отдел, Огервайзер занес в свой персональный компьютер все суммы, подлежащие оплате, чтобы знать, как расходуется бюджет отдела. С финансированием новых работ постоянно возникали проблемы, кризис бил по рукам даже сотрудников научного отдела. Часть счетов, в целесообразности оплаты которых сомневался, он отложил до выяснения вопроса с конкретными сотрудниками и стал распечатывать конверты с письмами. Конвертов, как обычно, было много. Он всегда поступал так – сначала распечатывал все конверты и только потом принимался за чтение. Работу с газетами как самую порой интеллектуальную и лично для него приятную, профессор оставлял, как сам говорил, на «почтовый десерт». Их присылали со статьями, касающимися деятельности всей фармакологической компании, а не только научного отдела. В совете директоров компании Огервайзер отвечал за имидж и потому своей подписью визировал оплату имиджевых статей. Следовало же знать, за что компания платит…

Письма в большинстве своем носили одинаковый характер. Чаще всего писали пользователи, как в компании называли людей, употребляющих в процессе лечения лекарства производства «Пфайфер Лоок». Как правило, это были жалобы на то, что лекарства, несмотря на заоблачную стоимость, не помогают, но это уже вопрос не к компании, а к врачам. Не помогают одни, требовалось прописать другие. Но люди винят именно производителей лекарств. В последнее время это стало модным. Приходило несколько писем с просьбами предоставить какому-то неимущему человеку лекарство бесплатно. Такие профессор обычно сразу, не читая, отправлял менеджеру по благотворительности. В этот раз попалось три таких письма, Огервайзер отложил их на край стола и взялся за последний из уже разрезанных конвертов, самый толстый…

Тонкие холеные пальцы профессора вытащили не обычный для письма лист с от руки написанным или напечатанным на принтере текстом, а какие-то вырезки из газет. Причем газеты эти были не немецкими. В каждой вырезке определенный кусок текста был выделен маркером, а в верхнем углу степлером приколот листок бумаги с переводом. Последняя бумажка представляла собой просто визитную карточку с именем и фамилией, видимо, автора письма, и от руки надписанным номером телефона. Доктор Алоис Матиссе Гросс. Имя, ничего не говорящее Огервайзеру. Имя и фамилия вроде бы немецкие, но с испанской привязкой. Матиссе – явно что-то испанское.

Такое письмо, естественно, не могло не заинтересовать. Профессор еще раз посмотрел на конверт и только сейчас обнаружил, что оно адресовано не просто компании «Пфайфер Лоок», а лично ему. Это было тем более интересно. Не на домашний адрес, а на служебный, но конкретно профессору Отто Огервайзеру. Всего вырезок из газет было шесть. Причем четыре из них – об одних и тех же событиях, произошедших в Японии полгода назад. Историю эту профессор хорошо знал. В течение месяца после поступления в продажу нового препарата-антидепрессанта, производимого компанией «Пфайфер Лоок», примерно в один и тот же период времени, через неделю после начала приема препарата, шесть пациентов сошли с ума, и помешательство их было буйным. Эти шесть японцев не просто потеряли разум, они убивали других. В общем итоге шестерыми больными были убиты четырнадцать человек. Причем убиты самым зверским, садистским образом. Следствие объединило все шесть случаев потому, что все шестеро принимали один и тот же препарат. Японцы проводили обширное исследование, была создана целая комиссия, в которую включили и профессора Огервайзера, и его коллег из Франции и США. Но исследование ни к чему не привело. Ничего такого, что могло бы подействовать на психику больных, в препарате найдено не было. Тем более что препарат активно продавался в других странах, в Европе вообще пользовался большой популярностью, и никаких подобных эксцессов зарегистрировано не было. Но в самой Японии во время расследования произошло еще два подобных случая, опять больные применяли тот же антидепрессант. Ученые-фармакологи не знали, что и думать. Вполне возможно, что лекарство так действовало, но действовало почему-то выборочно, только на японцев. И компания «Пфайфер Лоок» на всякий случай написала на упаковке, что препарат не рекомендован к применению на территории Японии.

Что хотел сказать своим посланием неизвестный человек? Об этом можно было спросить только у него самого.

Следующая вырезка была из какой-то американской газеты. Причем ни названия газеты разобрать было нельзя, ни определить какую-то географическую привязку. Кроме страны, где она выходила. Профессор, прекрасно владеющий английским языком, прочитал несколько строк в не выделенном маркером материале и понял, что это американская газета. Так вульгарно пользоваться английским могут только американцы. Чтобы не терять время, сам выделенный материал Огервайзер читать не стал. Зачем себя утруждать, когда можно прочитать перевод. Там говорилось о том же препарате. И опять принимали его два японца, живущих в США. Причем между собой они знакомы не были, но оба после недели приема антидепрессанта устроили резню. Один – в своей семье, до этого считавшейся катастрофически благополучной, второй – в ресторане. И опять с многочисленными жертвами.

Этот факт был неизвестен профессору и весьма его заинтересовал. Поэтому он схватился за последнюю вырезку, уже заранее предполагая, что речь пойдет об антидепрессантах и японцах. Все так и было. Опять два японца через неделю после начала приема лекарства сошли с ума. Теперь это были торговый агент и дипломат в Мехико. И опять повторилась кровавая драма…

Отложив материалы в сторону, Огервайзер задумался. Сноска на упаковке антидепрессанта была поставлена по той простой причине, что кто-то из членов научной комиссии высказал предположение, что лекарство, возможно, активно взаимодействует с каким-то характерным и популярным продуктом японской традиционной кухни, что и приводит к подобному результату. Японская кухня вообще особая. Например, нигде, кроме Японии, не едят жутко ядовитую рыбу фугу, из которой на Гаити, кстати, добывают яд тетродотоксин – основу для ритуального зомбирования людей в религии вуду. Японцы же из этой рыбы делают свои знаменитые фугусаши. Фугусаши – это картина на тарелке, выложенная из сырых кусочков фугу. В момент употребления рыбы фугу у человека наступает временный паралич. Сначала отказывают ноги, потом руки, потом и все тело, и человек в состоянии только водить глазами. Через некоторое время паралич полностью проходит, не оставляя следа в здоровье, но оставляя след в психике. В традиционной японской философии уход из жизни считается апофеозом красоты. А рыба фугу дает возможность прикоснуться к этому моменту и вернуться обратно. Есть и еще много продуктов традиционной японской кухни, которые не встречаются больше нигде в мире. Предположение было принято, и «Пфайфер Лоок» согласилась добавить на упаковке надпись…

* * *

Если профессору Огервайзеру прислали все эти вырезки из газет разных стран, то, скорее всего, этот человек не намеревается проводить публичный анализ, но хочет кое-что сообщить по данному поводу. И профессор, решительно сняв трубку, набрал номер. Но тут же положил трубку обратно. Он знал, что все служебные телефоны компании прослушиваются во избежание случаев промышленного шпионажа. На фармакологическом рынке конкуренция большая, и каждая компания имеет свой собственный штат промышленных шпионов, как и свою собственную службу безопасности. Еще не зная точно, о чем пойдет разговор, Огервайзер решил позвонить со своего личного сотового телефона и набрал номер уже с трубки.

На сей раз ему ответили сразу, и даже, на удивление, поприветствовали, словно знали, кто звонит, что его неприятно удивило, значит, кто-то и его личной жизнью интересуется.

– Я рад, профессор, что вы позвонили мне.

– Мне нужен господин Алоис Матиссе Гросс.

– Это я и есть…

Голос собеседника был гибкий и эластичный, но какой-то ледяной, бесчувственный, что ли, хотя сам герр Гросс пытался показать свою приветливость.

– Что вы от меня хотите? С какой целью, герр Гросс, вы прислали мне эти газетные вырезки.

– Это не телефонный разговор. Если вы выделите мне какое-то время для разговора, я приеду, и мы поговорим.

– Возможно, я соглашусь, но только при одном условии: если ваш разговор не сводится к попытке шантажа компании.

– Нет, не сводится. Я хочу сделать вам деловое предложение.

– Хорошо. Лабораторные работы у меня начинаются… – Профессор посмотрел на часы и добавил: – Начинаются через два часа тридцать пять минут. Если за это время вы успеете приехать, я распоряжусь, чтобы снизу вас проводили ко мне.

– Я буду у вас через двадцать пять минут.

– Договорились. Я прикажу сварить кофе. Моя секретарша варит удивительный кофе. Внизу сразу подходите к дежурному охраннику. Он будет в курсе и вызовет коллегу, который проводит вас ко мне. Я жду…

Поиск по Интернету показал только одного Алоиса Матиссе Гросса, доктора права, но чем этот доктор права занимается – сказано не было. Однако было указано место службы – министерство обороны. Фотография отсутствовала. И никаких данных. Даже даты рождения не было. Тот ли это человек или другой, носящий такое редкое для Германии сочетание имени и фамилии, определить пока не удалось, но ждать оставалось недолго. Когда охранник привел в кабинет Огервайзера высокого сухощавого человека с холодным и каким-то коварным взглядом водянистых, мало что выражающих глаз, профессор про себя подумал, что отнес бы этого человека скорее не к министерству обороны, а к БНД^[1]. Хотя это, в принципе, значения не имело, потому что разговор должен был идти, несомненно, о профессиональной деятельности профессора Огервайзера, а не о чем-то другом.

Эльза принесла поднос с двумя порциями кофе. Профессор жестом усадил гостя в кресло, вышел из-за стола и сел в кресло напротив. Так разговаривать было удобнее, лучше видно глаза человека. А сам он сел спиной к окну, чтобы свет мешал рассмотреть его лицо.

– Вы искали встречи со мной. Я готов вас выслушать. Времени у меня немного, поэтому не будем затягивать разговор.

– Во-первых, я представлюсь. Имя, указанное на визитной карточке, вы уже прочитали. Это мое имя. Я – полковник одного из управлений министерства обороны и к вам пришел не по личным, а по служебным делам. Вы ознакомились с материалами, которые я вам прислал?

– Да, я прочитал, – вяло признался профессор. – Нового вы мне ничего не открыли. Я входил в состав комиссии, изучающей японские случаи…

– Я в курсе. Даже в курсе выводов той самой комиссии, которые вам подсунул американский коллега, чтобы увести вас в сторону от действительного положения вещей.

Доктор Гросс попробовал кофе и зачмокал губами, одобряя способности Эльзы.

– Увести в сторону? В какую сторону? Зачем? С какой целью?

– Чтобы ваши работы не перехлестнулись с его работами.

– То есть? – не понял Огервайзер.

– Хорошо. Давайте подумаем вместе. Шесть случаев в Японии списали на взаимодействие с традиционной японской кухней. Но ни в США, ни в Мексике другие японцы традиционной кухней не злоупотребляли. Я допускаю мысль, что они время от времени имели возможность съесть что-то японское у себя дома, но в целом они питались так, как питаются американцы и мексиканцы. Это проверенные данные от нашей разведывательной службы.

– К этому делу даже разведка подключена. Я польщен. Тем не менее не вижу причины…

– Ваш американский коллега профессор Стоцки… Кажется, его зовут Джордж…

– Да, Джордж Стоцки, профессор из университета в Южной Каролине. Так чем мистер Стоцки вам не угодил?

– Правительство США выделило только в этом году сто двадцать миллионов долларов на его исследования…

– Хорошая сумма. Мне бы такое финансирование.

Профессор увидел, что в глазах Гросса мелькнули искорки интереса, и подумал, что ему в самом деле предложат финансирование какого-то проекта. Блеск в холодных равнодушных глазах – верный признак большой заинтересованности.

Но он ошибся.

– Наше федеральное правительство готово выделить средства большего масштаба, если вы согласитесь возглавить лабораторию, которую мы создадим специально для вас. Тем более вы уже имеете результат, которым пока воспользовался только ваш заокеанский коллега.

– Ничего не понимаю. Чем воспользовался профессор Стоцки? Какой результат я имею?

– Профессор Стоцки, – торжественно произнес Гросс, – обещал американскому правительству создать в две тысячи четырнадцатом году генетическое оружие^[2]. А вы уже сделали его нечаянно, и Стоцки воспользовался кое-чем из вашей методики.

– Я никогда не занимался созданием оружия.

– И тем не менее создали то, что в состоянии уничтожить японскую нацию. Работы над таким видом оружия ведутся уже не первый год во всех интеллектуально развитых странах мира, и мы просто не имеем права отступать. Я не знаю, Стоцки или кто-то другой испытывал на китайцах птичий грипп, но мы точно знаем, что это дело рук американских специалистов. По нашим данным, уже готовы испытательные образцы у русских. Ведутся работы и в самом Китае, и в Великобритании, и во Франции, и даже Болгария в настоящий момент способна уничтожить всю турецкую нацию, всех носителей турецкого гена. Израиль, согласно нашим прогнозам, в течение ближайших пяти лет создаст штамм бактерии, которая уничтожит арабов, но не евреев. Даже в том случае, если они будут жить рядом. Даже в случае, когда, к примеру, муж-еврей имеет жену-арабку. Неизвестно, правда, что будет с их детьми, но это дело израильтян. У них же, кажется, национальность передается по матери… В настоящее время науке известны генетические коды около пяти десятков этносов, различимых на генетическом уровне. Это открытый материал, но есть еще и закрытые. Если, скажем, американцы вплотную будут заниматься изучением генетических структур китайцев и открывать эти данные, Китай заявит, что США готовит против него генетическое оружие, и будет готовить контрмеры. Поэтому многие исследования носят закрытый характер. И над многими из этих кодов работают талантливые специалисты, ищут возможность внести в них катастрофические изменения. Так вот… Может ли Германия в такой обстановке остаться единичным исключением из числа крупнейших и развитых государств мира?

– И вы мне предлагаете…

– Я не предлагаю вам возглавить только еще создаваемую лабораторию, самостоятельно подобрать для нее опытные и перспективные кадры, а просто предлагаю стать автором системы немецкого генетического оружия.

– А моральная сторона вопроса вас не волнует?

– Об этом я хотел бы сказать несколько слов особо. Как раз о моральной стороне вопроса. Когда вы стоите на железной дороге, а на вас едет поезд, что вы сделаете?

– Уйду с рельсов, и все.

– Резонно. Железная дорога это позволяет. Теперь второй вариант. Вы не спеша едете в своей машине и видите, что на вас сзади на огромной скорости несется тяжелый грузовик. Что вы сделаете?

– Скорее всего, если нет возможности свернуть…

– Нет у вас такой возможности. Нет ни одного поворота, нет ни одного съезда с дороги. Вы вообще на высокой эстакаде.

– Тогда я могу только резко добавить скорости, чтобы оторваться от грузовика.

– Но для этого что вы должны уметь?

– Управлять автомобилем.

– Вот именно! А чтобы уметь им управлять, необходимо его иметь, необходимо изучать его возможности. То же самое с генным оружием. Если кто-то создаст такое оружие, которое будет истреблять выборочно только представителей немецкого народа, чем мы сможем ответить?

Профессор промолчал.

– Не имея опыта работы с таким оружием, мы будем обречены на вымирание. Весь наш народ. Именно потому нам необходимо сначала сделать оружие, а потом уже противооружие, ведь не имея оружия, создать его невозможно. Мы обязаны знать хотя бы технологии его создания.

– Возможно, это аргумент, – согласился профессор. – Но я пока говорю – возможно…