С благодарностью к моим друзьям, которые помогали мне в моих работах: Андрею, Евгению, Александру, Володе, Ирине и, конечно же, моей маме. Эта книга всем им.

В любом поражении есть залог грядущей победы. И в любой победе есть залог грядущего поражения. Иногда, чтобы победить, следует признать себя побежденным.

Вместо пролога

– Вы готовы, комэск?

– Так точно, командующий.

– Вы понимаете всю ответственность вашего задания?

– Да.

– Вы понимаете сложность вашей работы?

– Да.

– Прекрасно. Тогда отправляйтесь. Не мне вам говорить, сколько всего зависит от успеха вашей миссии. И… удачи вам, комэск.

– Недавно наши станции дальнего обнаружения зафиксировали активность кораблей хоргов у третьей планеты желтой звезды под номером 367890, ведущий.

– Хм. Интересно, что хорги затеяли на этот раз? Что там за планета?

– Ничего примечательного, ведущий. Обычная планета. Обитаемая. Аборигены хоть и вышли в космос, но еще даже не достигли соседних планет в своей системе. А так ничего интересного. Но на всякий случай мы отправили на планету наших людей. Они должны проследить за всем происходящим там.

– Хорошо. Об этом деле докладывать лично мне. Вряд ли хорги просто так заинтересовались тем сектором галактики.

– Возможно, и не просто так. А возможно, они таким образом отвлекают наше внимание от другого сектора. Думаю, что стоит усилить наблюдение в других секторах.

– Возможно. На всякий случай займемся и этим. А вы будете наблюдать за планетой 367890.

– Слушаюсь, ведущий.

Часть 1
Жизнь после смерти

Глава 1

Тоска и боль навалились как всегда неожиданно и захлестнули сознание. Только сейчас я стоял у ограды и радовался весеннему солнцу, и тут это случилось… Психолог говорил, что это должно пройти… со временем. Время лечит – говорил он. Но легче мне не становилось. Вместе с тоской возвращалась и боль. Врачи говорили, что у меня уже все зажило, но я не верил. Если все зажило, то почему так болит грудь, стоило мне загрустить?

Отчаянный визг тормозов, стук, облако дыма, вырывающееся из-под капота машины… С трудом мне удалось убедить себя, что это все уже прошло. Но помогло плохо. Нет, умом я понимал, что авария была уже давно. Почти полгода назад. Но почему я снова переживал ее и снова слышал крики людей: «Горит! Смотрите, там ребенок!!! Да помогите же кто-нибудь!!!» Помнил чьи-то сильные руки, вырвавшие меня из нутра объятой пламенем машины. Помню взрыв. Больницу. Потом были какие-то люди, задававшие вопросы. Они все пытались узнать, не запомнил ли я номер того «КамАЗа»… Только постепенно стало доходить до меня все случившееся. Я вспомнил обгоняющий нас «КамАЗ» на крутом повороте и его резкое торможение. Вспомнил, как отец отчаянно крутил руль, пытаясь избежать столкновения. Видел бледное лицо мамы. Потом был какой-то хлопок. Этот хлопок присутствовал в каждом видении. Хлопок и дым, застилающий кабину.

– Вот ты где, Кирилл.

Я обернулся. Рядом стоял Виктор Семенович – директор интерната.

– Я так и думал, что ты сюда пойдешь.

– Красиво, – отозвался я, махнув рукой в сторону солнца, освещающего мостовую. – Все оживает.

Виктор Семенович как-то сморщил лицо. Ему не нравилось, когда я начинал говорить такими короткими фразами.

– Красиво, – подтвердил он. – Мне можно посмотреть?

Я подумал.

– Смотрите.

Виктор Семенович встал рядом со мной и некоторое время молчал.

– Опять вспомнилось? – скорее не вопрошающе, а утверждающе сказал он.

Я только кивнул. Что-либо скрывать я не видел смысла. Я еще немного помолчал, а потом спросил:

– Квартиру они забрали?

Я заметил, как вздрогнул Виктор Семенович. Как-то странно посмотрел на меня.

– Кто они? – поинтересовался он, хотя явно хотел спросить о другом… совсем о другом.

– Ну эти… папина родня.

Виктор Семенович на этот раз молчал гораздо дольше.

– Откуда ты знаешь?

Мне вдруг стало его жалко.

– Виктор Семенович, ну не обижайтесь на меня, пожалуйста. То, что я ни на что не реагирую, еще не значит, что я ничего не вижу. – Я немного помолчал. – Папа никогда не брал меня с собой к своим родителям и братьям. А я знал, что дедушка с бабушкой были против того, чтобы папа женился на маме. Мама ведь была из детдома…

Я замолчал и посмотрел на трехэтажное кирпичное здание.

– Как и я… теперь.

– Малыш. – Виктор Семенович вдруг прижал меня к себе. – Ты не переживай. Все будет хорошо. А того подонка обязательно найдут.

Хорошо? Разве можно повернуть время вспять? А с водителем… ну найдет милиция водителя того «КамАЗа» и что? Это воскресит маму и папу? Я действительно не видел смысла в жизни. И все чаще и чаще задавал себе вопрос: зачем я вообще выжил в той аварии? Почему тот человек, что вытащил меня из горящей машины, не оставил меня там? Какое ему было до меня дело? Ну почему он в тот день не прошел мимо? Почему?

В этот момент я ненавидел своего спасителя.

Виктор Семенович потрепал меня по плечу и ушел. Пожалуй, он единственный здесь, в интернате, понимал меня. Единственный, кто не приставал ко мне со своим сочувствием и защищал от разных психологов и психотерапевтов, которые всегда лучше меня знали, что мне в данный момент надо.

Еще некоторое время я постоял у ограды. Окинул взглядом здание интерната, в котором отныне мне предстояло провести долгих четыре года до моего совершеннолетия. Если бы меня еще хоть что-то держало в жизни, то мне было бы тяжело перенести это знание. Но сейчас мне было все равно, где жить. Вряд ли бы я не заметил разницу даже между тюрьмой и роскошной виллой.

– Чокнутый идет!!! – раздались крики, едва я вошел в вестибюль. – Привет, стукнутый!

Я не отозвался. Это тоже было привычно. Виктор Семенович мог спасти меня от психологов, но не мог защитить от этих вот воплей. Для многих, не для всех, конечно, я был псих. Раз мной занимаются психотерапевты, значит, я псих – таков был общий вывод. Я не обижался. Как ни странно, но эти крики мне даже помогали. Они помогали задавить внутри себя глухую тоску. Некоторая моя отстраненность от всего происходящего помогла мне понять, что сам я на месте всех этих детей вел бы себя точно так же. Я же еще вызывал их неприязнь тем, что отличался от них. Я имел родителей, учился в престижной школе, знал два языка. В отличие от них я побывал за границей и видел знаменитую Эйфелеву башню не только на картинке. Более того, все знали, что родители оставили мне довольно много денег, хотя родственникам отца и удалось забрать квартиру. За все это они и отыгрывались. Только изредка я ловил чей-то сочувственный взгляд, но подобный человек тут же отворачивался, стараясь, чтобы его сочувствия никто не заметил.

– Тебя еще не вылечили? – с преувеличенной заботливостью спросил Валерка – заводила и неформальный лидер.

Я молча обогнул его.

– Еще нет, – трагическим шепотом сообщил за моей спиной Валерка. – Лечат.

Я прошел в комнату и лег, не раздеваясь, на кровать, уткнувшись головой в подушку. Ну почему я тогда не погиб, в который раз подумал я. Я бы сейчас не слышал всех этих криков за спиной. Не сжимала бы мне грудь эта тоска, от которой хотелось выть. Не было бы этого чувства одиночества.

Мне опять вспомнилась та авария. Опять визг тормозов в голове и крик матери. Удар. Я зажал голову подушкой и сам едва не закричал. Удержало от крика только знание того, что тогда меня точно запишут в психи. И тогда уж точно прохода не дадут. Я встал и, стараясь выглядеть невозмутимым, оправил одежду. С таким каменным лицом я и покинул комнату, занявшись повседневными делами. Чисто механически выучил уроки – для меня это было нетрудно. То, что изучали здесь, мы уже давно прошли в гимназии. Но уроки все же помогали забыть боль…

Дни шли за днями. Постепенно я начал привыкать к жизни в интернате. Стали привыкать и ко мне. Все реже я слышал крики за спиной. Только Валерка не успокаивался. Он словно поставил перед собой цель вывести меня из себя. Но я не обращал на него внимания, и это злило его еще сильнее.

Однажды я прогуливался по парку, и здесь меня разыскал Виктор Семенович.

– Все еще один ходишь? – неодобрительно заметил он. – Хоть бы друга какого нашел. Все легче тебе было бы.

Я неопределенно пожал плечами.

– Вы считаете, что друга можно найти, как гриб? Под каким-нибудь деревом или кустом?

– При чем тут это? – удивился Виктор Семенович. – Ты ведь прекрасно понял меня.

Я кивнул. Я действительно понял. Но как объяснить, что для дружбы нужно нечто большее, чем просто слова: давай подружимся. Как найти того человека, которому действительно можно безбоязненно выложить свои мысли? Доверить свою самую сокровенную тайну, и который не будет смеяться над твоей глупой выходкой? Раньше таким другом был для меня отец. С ним я всегда мог поговорить. Еще я думал, что таким другом для меня был Коля. Но после аварии он так и не пришел ко мне ни разу. Ни разу не пришел и в интернат. Я не знал, почему он не приходит, да и не хотел узнавать. Для меня имело значение только то, что он не приходил. Даже не звонил ни разу, хотя узнать номер телефона можно было без труда у отцовских родных. Не стали же они его скрывать?

Это предательство жгло меня ничуть не меньше, чем гибель родителей. А дни шли в своем бесконечном однообразии…

…И следующее утро ничем не отличалось от предыдущего. Завтрак, потом игры на воздухе. Я сидел чуть в стороне на дереве и равнодушно наблюдал за играми детей младшей группы. Только здесь я мог избежать докучливого внимания Валерки – его сюда не пускали.

– Ты там? – Я посмотрел вниз и увидел директора. – Кирилл, слезь, пожалуйста, мне надо с тобой поговорить!

Если бы это был не Виктор Семенович, то я наверняка проигнорировал бы просьбу. Но сейчас я нехотя привстал, ухватился рукой за ветку, повис на ней, а потом прыгнул на землю. Отряхнул ладони и встал перед директором.

Виктор Семенович покачал головой.

– Вот что, Кирилл, тебе не кажется, что пора бы уже прекратить этот траур? В конце концов, у тебя же вся жизнь впереди! Или ты собрался теперь страдать весь остаток жизни? Ты думаешь, что твои родители это одобрили бы?

– Их больше нет, – пожал я плечами. – Они теперь уже ничего не смогут мне запретить.

Кажется, я сумел рассердить директора. Он вдруг качнулся вперед и ухватил меня за руку.

– Вот что, хочешь ты этого или нет, но сейчас ты вместе с классом пойдешь на экскурсию в музей… Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Но на этот раз я не приму никаких отговорок.

– Вы не сможете меня заставить.

– Могу! В общем, так: или ты идешь вместе с классом, или не идет никто.

– Это нечестно, – дернулся я и понял, что совершил ошибку. Виктор Семенович, заметив первые мои эмоции после аварии, обрадовался.

– Может, и нечестно, но я так и сделаю, – твердо пообещал он.

Я задумался. Какое мне, собственно, дело до всего этого класса? Ну не сходят в музей один раз. И тут же я понял, что это для меня не сходить в музей ничего не значило. Сколько я их повидал уже? А для всех этих детей выход за пределы территории интерната – праздник. Я не боялся, что меня возненавидят – меня и так не любят. Но все же я считал нечестным лишать их этого праздника. Просто не мог. Не мог, несмотря ни на что.

– Хорошо, – сдался я. – Я пойду.

– Вот и замечательно. В таком случае иди и собирайся. Экскурсия начнется через час.

Виктор Семенович кивнул и зашагал в сторону здания. Я проводил его хмурым взглядом, вздохнул и нехотя поплелся следом. Нарушить свое обещание я не мог. Тем более обещание Виктору Семеновичу.

В комнатах царило оживление. Все жили предвкушением экскурсии. Даже ко мне цеплялись гораздо меньше обычного.

Старая Наседка собрала всех в коридоре.

– Я надеюсь, вы все будете вести себя прилично?

– Конечно, Вера Николаевна, – ангельским голоском пропел Валерка. Лично я бы этому обещанию не поверил, но Старая Наседка приняла все за чистую монету. Валерке почему-то она верила. Он вообще ходил у нее в любимчиках, что совсем не говорило о ее уме, за что я и прозвал Веру Николаевну Старой Наседкой.

– Так, Золотов, ты готов? Или тебе индивидуальное приглашение надо?

Я неопределенно дернул плечом, не понимая, что ей от меня надо.

– Выходим. – Старая Наседка захлопала в ладоши, как будто первоклашек собирала. Вообще эта манера обращения с нами как с несмышленышами больше всего раздражала всех. А уж сколько смеха было, когда она таким же манером на виду почти у всего интерната начала разговаривать со своим сыном. Этот сыночек – тридцатилетний дядя – с трудом вырвался из заботливых рук мамаши и сбежал. А Старая Наседка, похоже, даже не поняла, в какую глупую ситуацию поставила своего сына.

Парами мы вышли из ворот – еще один идиотизм Старой Наседки. Я видел, как многие пытались смущенно спрятать глаза от прохожих, которые с недоумением наблюдали, как четырнадцатилетние подростки парами – как первоклашки – идут по улице. Но попробуй нарушь строй. Старая Наседка мигом отправит провинившегося назад, да еще и в интернате придумает наказание. Так же парами она посадила нас и в трамвай.

Исторический музей мне понравился. Конечно, он не чета тому, что я видел в Москве, но все же. Меня всегда завораживали древние доспехи и мечи, выставленные в витринах. Я мог подолгу стоять около витрины с полуржавым мечом, представляя того человека, который владел им последним. Перед мысленным взором вставала жестокая сеча. И вот боец падает, пронзенный вражеским оружием. Меч выпадает из его ослабевших рук. Но битва продолжается. Меч втаптывают в землю. Проходят века, и однажды на месте той битвы находят этот меч – свидетель древних сражений. Вспомнилось сочиненное отцом:

 
На том поле, у реки далекой
Стрелы жатву собрали свою.
И на месте той битвы жестокой
Затуплялись мечи о броню.
 
 
Там стонала земля под ногами,
Грохотало от лязга мечей.
И надрывно неслись над полками
Крики тысяч и тысяч людей.
Но проходят года и века,
И рубцуются старые раны.
Но останется боль навсегда —
Боль погибших на поле той славы.
 
 
И как будто закат, в кровь окрасив траву,
Поднимает из праха могучую рать,
И вот снова в неравном жестоком бою
Все как прежде готовы стоять.
 
 
Тих, недвижим этот призрачный строй.
В нем встали солдаты прошедших времен.
Солдаты, навечно обретшие покой
На Калке, в Полтаве и под Москвой…
 
 
Но как только везде начинает светать,
Незаметно, бесшумно исчезает та рать.
И несется над полем очень тихо, как стон:
«Если будет беда, позовите, мы ждем. Мы придем…»
 
 
И пока будем помнить о тех, кто в строю
Насмерть стоял в том кровавом аду,
Они будут всегда на том поле стоять
И всегда будут нас охранять, защищать.
 

Это воспоминание опять вызвало привычную боль в груди. Я замер, стараясь поскорее взять себя в руки. Однако на этот раз воспоминания принесли не только боль, но и странную радость. Все было как раньше. Казалось, вот-вот из-за двери выйдут мать с отцом. Они никогда не торопили меня, когда я вот так подолгу замирал перед каким-нибудь экспонатом. Но чуда не произошло. И на этот раз мне не удалось привычно постоять перед витриной. Старая Наседка не любила никаких отвлечений. Для нее важно, чтобы все было по правилам. Раз шла экскурсия, то все должны слушать экскурсовода и никакой самодеятельности. Самодеятельность она вообще не выносила ни в какой форме. Именно из-за этого, несмотря на то что мне музей понравился, я мечтал, чтобы экскурсия закончилась как можно скорее.

Все в мире заканчивается – закончилась и экскурсия…

– Вы все запомнили, дети? – строго спросила Старая Наседка на выходе.

«Дети» угрюмо молчали. Кажется, своими бесконечными одергиваниями она достала всех. Да и строя на этот раз никакого не было, несмотря на все призывы. Ведь в музее уже все были, а значит, назад никого не отправят. А наказание… его и перетерпеть можно. Любое наказание ничто перед унижением. И напрасно Старая Наседка призывала «деток» построиться. Она еще бегала вокруг нас, когда где-то в стороне неожиданно раздался какой-то хлопок. Я вздрогнул – хлопок был похож на тот, что прозвучал в машине. Похож, но все же чем-то он отличался… Я еще размышлял, когда раздался еще один хлопок. Кто-то взвизгнул.

Из-за поворота выскочил мужчина и бросился мимо нас. Следом выскочил милиционер. Он поднял руку, и снова раздался хлопок.

– Стой! – закричал он, но беглец даже не притормозил. Только обернулся и резко вскинул руку. Опять хлопок. Милиционер упал на асфальт и перекатился. Вскочил и снова бросился за беглецом.

Только сейчас все словно очнулись. Заорала Старая Наседка. Визжали девчонки. Мальчишки, хоть и испуганные, с любопытством наблюдали за погоней. Некоторые плюхнулись на землю. Тут меня словно что-то толкнуло под руку. Я отвернулся и заметил, как из подворотни выскочил еще один человек в спортивном костюме. Он мигом оценил обстановку, выхватил пистолет, упал на колено и прицелился в милиционера. Тот его не видел и как раз пробегал мимо нас.

– Берегись!!! – что было сил завопил я.