Из неиссякаемого источника одно за другим полились сочинения, и что достаточно странно, казалось, будто это совершенно новый Рахманинов, который, как феникс, поднялся из пепла темных лет депрессии. Куда делись «влияния», эти препятствия, тормозившие авторские усилия? Где та славянская склонность к подражанию, которая до сих пор руководила его работой? Все исчезло, все было отброшено, как ненужная одежда, из которой Рахманинов вырос. Так годы перерыва завершились тем, что трудно было ожидать от периода лихорадочной активности: Рахманинов обрел себя, свой стиль, свой язык, который отныне всегда можно будет узнать и который нельзя спутать ни с каким другим.