Цитаты из книги «Феноменология психических репрезентаций»

самостоятельно, а вербальный – интериоризирует из объективной психической реальности. При этом вербальная интерпретация объекта оказывает сильное влияние даже на формирование его чувственного образа восприятия.

Объективная психическая реальность – это созданная человечеством преимущественно вербальная репрезентация реальности и человека в ней, в том числе репрезентация непосредственно человеку недоступного, доступного лишь частично и косвенно или доступного лишь в абстрактном развернутом во времени континууме, а не в настоящий момент окружающего мира. Это репрезентация реальности микромира и Вселенной, реальности физических полей и их взаимодействий, реальности межчеловеческих контактов и общественных отношений, человеческой психики, человеческих законов и традиций. Объективная психическая реальность существует только в виде психического содержания, как бы передаваемого от одного человека к другому, в том числе с помощью материальных объектов: слов, книг и других потенциальных носителей информации. Объективная психическая реальность создана людьми, то есть представляет собой искусственную нематериальную реальность (до тех пор, пока принято считать психику нематериальной). Она существует в форме изменяющегося психического содержания окружающих нас людей, выражающегося в их устной и письменной речи, а также в виде того стабильного психического содержания, которое потенциально содержится в первую очередь в языковых конструкциях научного знания, социальных законов и правил, литературных письменных и устных произведений и т. д., сохраняющихся на материальных носителях. С детства психические объекты объективной психической реальности окружают ребенка так же неотвратимо, как его собственные чувственные модели материальной реальности. Окружающая реальность складывается для него поэтому из созданных лично им преимущественно чувственных моделей и из усвоенных им в готовом виде вербальных психических конструкций, созданных людьми на протяжении всей истории человечества. Причем эти вербальные конструкции столь же достоверны для него, как и собственные чувственные модели, и воспринимаются им как сама собой разумеющаяся, бесспорная и существовавшая всегда окружающая физическая реальность. Существенное влияние на восприятие человеком любого объекта или явления реальности оказывает соответствующая вербальная психическая модель этого объекта или явления, присутствующая в объективной психической реальности. Именно она формирует для нас вместе с нашим чувственным образом комплексную, чувственно-вербальную психическую репрезентацию объекта, «делает» из куска старой кости зуб динозавра, а из блестящего камешка – алмаз. Можно поэтому говорить о двух сторонах

Итак, «глубинная структура» – это не врожденные абстрактные идеи, не врожденная система правил, не врожденная схема обработки информации и формирования абстрактных структур языка. Универсальная глубинная структура языков, о которой пишет Н. Хомский, есть не что иное, как сенсорные модели мира, возникающие у всех младенцев и зависящие больше от их индивидуальных биологических различий, чем от национальной и культурной принадлежности. Поэтому культурными влияниями на данном этапе их развития можно пренебречь. Что касается генетической предрасположенности к усвоению языка, то она, бесспорно, существует, так же, как, например, генетическая предрасположенность к формированию специфических человеческих сенсорных моделей реальности. Именно поэтому дети, как пишут Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг [2001, с. 439], берут на себя труд изобрести свой собственный язык, если им почему-либо недоступна обычная речь. Данное обстоятельство лишний раз свидетельствует о том, что в основе языка лежат многообразные формы сенсорного моделирования реальности, доступные в том числе и детям, не способным вследствие тех или иных биологических дефектов усвоить нормальный язык. Способности ребенка к языку органично вытекают из прочих психических способностей, в частности способности к формированию образа, в том числе символического, взаимозаменяемости невербальных и вербальных образов в мышлении, способности к метафорическому упрощающему иллюстрированию абстрактных вербальных конструкций и т. д. Способности к языку являются результатом основных психических способностей человека и не являются чем-то специальным, отличным от прочих когнитивных способностей.

По мере усвоения языка ребенок естественным образом и тоже чувственно усваивает существующие в языке синтаксические языковые конструкции – словоформы и фразы и принципы их формирования. Это дает ему возможность даже создавать новые слова. Причем его собственные неологизмы часто приходят в противоречие с отдельными, принятыми в языке словоформами и фразами – так называемые «исключения из правил языка», которые ребенок пытается исправить. Р. О. Якобсон (1978), цитируя многих авторов, пишет: Метаязыковая компетенция с двух лет превращает ребенка в критика и корректора речи окружающих (Швачкин) и даже внушает ему не одно только «неосознанное», но и «нарочитое противоборство» против «взрослой» речи: «Мама, давай договоримся – ты будешь по-своему говорить “полозья”, а я буду по-своему: “повозья”, ведь они не лозят, а возят» (Чуковский) и т. д. [с. 163].

Освоение языка ребенком идет по стопам чувственного моделирования реальности на базе уже построенных чувственно-образных ее моделей, что резко облегчает и упрощает усвоение языка. Для того чтобы построить фразу, ребенку надо просто запомнить образы соответствующих слов и адекватно заменить ими собственные чувственные предпонятия. Естественно, ему для этого не надо усваивать никаких правил грамматики. Надо лишь приобретать психомоторные навыки, поначалу копируя действия окружающих, в том числе вокальные. Сенсорные семантические конструкции, лежащие в основе языка и превращающиеся впоследствии в значения языковых конструкций, ребенок имеет еще до усвоения им самого языка. Чувственные модели определенных аспектов реальности и описывающие их же языковые вербальные конструкции – это лишь разные формы моделирования одних и тех же окружающих ребенка сущностей. Ж. Пиаже (1998) говорит:

Данное обстоятельство представляется мне вполне естественным и закономерным, так как не может существовать никакой универсальной для всех языков семантики, если мы имеем в виду вербальные значения предложений, сформулированные в понятиях, присущих разным языкам. Универсальные закономерности усвоения людьми разных языков свидетельствуют о том, что язык является частью когнитивного аппарата человека и использует общие когнитивные способности, а вербальные модели надстраиваются над чувственными как их естественное дополнение и продолжение, ибо «корни языка» «вырастают» из чувственных невербальных репрезентаций мира. Если мы поймем данный факт, то становятся ясными и многие другие неясные пока вопросы. Например, такой потрясающий, по мнению Н. Хомского [2004, с. 103], аспект языковой компетенции, как способность человека производить новые предложения, которые мгновенно понимаются другими людьми, хотя они не имеют сходства со знакомыми предложениями. В этом факте нет ничего удивительного, потому что значения языковых конструкций чаще всего являются адекватными моделями разных аспектов окружающего мира и легко встраиваются в глобальную сенсорную модель-репрезентацию мира, существующую и в сознании говорящего, и в сознании слушателя. Причем вербальные элементы этой модели представляют собой своего рода многочисленный, но все же ограниченный «набор деталей» сложного языкового «конструктора». И если новые языковые конструкции адекватно «дублируют» чувственные модели реальности, то их понимание людьми не вызывает особых трудностей. Если же они неадекватны чувственным моделям, то даже правильно грамматически выстроенная языковая конструкция становится бессмысленной: «Шутливое солнце тяжело обдувало грустное облако».

том случае, если значением нескольких поверхностных вербальных структур (читай – предложений), сформированных в разных языках и описывающих окружающую реальность, будет сенсорная модель этой же реальности, которая и будет выступать в качестве «глубинной структуры», можно говорить, что последняя универсальна для всех этих поверхностных структур, так как индивидуальными различиями сенсорных моделей в силу биологической общности людей можно условно пренебречь. Однако такая «глубинная структура» – это уже совсем не «глубинная структура» в понимании Н. Хомского, так как он обсуждает лишь то, что является вербальным значением предложения. Вероятно, именно поэтому сам Н. Хомский [2004, с. 104] с сожалением замечает, что «универсальная семантика находится в чрезвычайно неудовлетворительном состоянии» и что:

Другими словами, автор полагает, что «глубинная структура», представляя собой форму мысли, не зависит от конкретного языка и является общей для разных языков, но тогда, раз она универсальна для всех языков, следовательно, она существует в невербальной форме, так как мысленные формы – образы слов каждого языка существуют лишь в специфических для данного языка вербальных вариантах (образах слов этого языка). Однако автор нигде не говорит о том, что глубинная структура невербальна. Напротив, он (2005) пишет о том, что она «есть базисная абстрактная структура» [с. 73], о том, что она «состоит из абстрактных предложений» [с. 75]. Тогда возникает вопрос: если глубинная структура представляет собой вербальные конструкции, которые, по сути своей, всегда специфичны, так как выражены в словах конкретного языка, то как она может быть «общей для всех языков», как считает Н. Хомский [2005, с. 78]? В этом случае она должна была бы быть создана из понятий некоего нового универсального языка, но такого нет. Остается предположить, что она либо не универсальна, либо универсальна, но невербальна, то есть состоит из невербальных психических форм, универсальных для всех людей Земли. Мы знаем, что такие невербальные и универсальные для всех людей формы есть. Это чувственные модели-репрезентации окружающей каждого человека сходной реальности. Следовательно, если отказаться от предположения Н. Хомского, что универсальные глубинные структуры по своей форме – некие «абстрактные предложения», и принять, что они представляют собой общие для людей чувственные модели окружающего мира, то «кубик Рубика складывается», задача решается и мы можем объяснить, что за универсальная «глубинная структура» «трансформируется в поверхностные структуры, типичные для каждого языка». Причем «делает это по правилам, присущим каждому языку».

Удивительные достижения детей объясняются тем, что они усваивают понятия и слова языка не на «пустом месте», а на основе уже существующих у них сложнейших сенсорных моделей реальности. И понятия становятся составной частью этих уже работающих у ребенка моделей, а не чем-то самостоятельным и независимым от прочего когнитивного развития – «отдельным лингвистическим модулем», как полагает доминирующая в психологии и лингвистике теория языка. В процессе усвоения ребенком навыков речи понятия и конструкции из понятий сначала просто как бы дублируют чувственные модели окружающего ребенка мира. Ребенок способен выучить любой язык, потому что важной частью любого языка является совокупность знаков, которые лишь замещают существующие уже в его сознании сенсорные модели окружающего мира. Ребенок просто меняет одни свои психические модели – прямые – чувственные, на другие – символические – вербальные. Сам Н. Хомский (2005) говорит: Глубинная структура, выражающая значение, является общей для всех языков, поэтому она считается простым отражением формы мысли. Трансформационные же правила, по которым глубинная структура превращается в поверхностную, могут разниться от языка к языку. Поверхностная структура, образующаяся в результате этих трансформаций, разумеется, не выражает непосредственно значимых связей между словами, за исключением простейших случаев. Семантическое содержание предложения передается именно глубинной структурой, лежащей в основе реально произнесенного высказывания

Взрослые, кстати, тоже не владеют никакими правилами построения речевых высказываний, если специально не изучали их в школе. Впрочем, даже если и изучали, то правила касались письменного, а не устного языка. И взрослые, и дети имеют лишь навыки правильной речи, что не эквивалентно грамматическим правилам построения высказываний. Взрослый человек, кстати, не владеет не только правилами устной речи, но и правилами ходьбы, бега, езды на велосипеде или катания на коньках, да и не знает, как он совершает большинство своих сложнейших действий, но при этом отлично их делает. Я думаю, что для того, «чтобы образовать из глубинной системы элементарных предложений реальное предложение», говоря понятнее, вербализовать существующую в сознании, например, чувственную модель реальности, мы не используем никаких правил языка. У нас – носителей разных языков исходно нет в сознании к моменту усвоения родного языка знания каких-либо правил построения собственной речи. Нет их и даже уже тогда, когда мы владеем устной речью в совершенстве, например, при поступлении в начальную школу. Так же, как нет знания правил любых других своих движений и действий. Мы просто учимся данным действиям и так же учимся вербализовывать имеющиеся в нашем сознании чувственные конструкции в соответствии с усвоенными ранее в процессе общения с окружающими навыками речи по аналогии с речью окружающих нас людей. Правила выдумывают потом лингвисты, изучающие наши языковые конструкции. Ч. У. Моррис (1998) пишет о том же: Обычно правила использования знаковых средств не формулируются теми, кто употребляет язык… они существуют скорее как навыки поведения… [с. 56].