«О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок…»

М. А. Булгаков «Собачье сердце»

Иллюстратор Поль Гюстав Доре

© Сергей Петросян, 2022

© Поль Гюстав Доре, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-4474-0335-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Холод в Ленинграде особенный. Он чем-то похож на холод южных приморских городов дождливой зимой. Показания градусников за окнами не имеют никакого значения – южная зима не бывает морозной, но ощущение постоянного озноба не покидает тебя неделями. «Приморский» на подсознательном уровне означает «летний, курортный», и весь жизненный уклад определяют лето и жара. На стенах комнат вместо теплых на ощупь обоев – холодная штукатурка. Печек и радиаторов нет – их заменяют бесполезные зимой козырьки от солнца и вентиляторы. Место каминов – на балконах и во дворах. Влажный пронизывающий ветер, дующий с моря, загоняет тебя в помещение, но ледяные стены и сырость выталкивают обратно на улицу, где, если повезет, можно найти безветренный уголок и подставить уставшее бороться с холодом тело редкому зимнему солнцу.

Такая «южная зима» начинается в Ленинграде в конце сентября. Холодные ночи и дожди быстро охлаждают город, согретый недолгим северным летом, а время «отопительного сезона», по мнению коммунальных работников, все не наступает. Возвращаясь в холодную квартиру, ленинградец первым делом трогает чугунную батарею в прихожей: «Не включили?» Но равнодушный чугун еще долго остается ледяным. Главные темы разговоров при встрече – хвастливое «а у нас уже топят!» или озабоченное «когда дадут?»

Когда же приходит настоящая зима, квартиры в старых домах пышут жаром. Метровой толщины стены и заклеенные бумажными лентами оконные рамы держат тепло и заставляют трещать от недостатка влаги дореволюционный паркет и многолетние слои обоев на стенах. Полярная ночь опускается на крыши и совсем не хочется выходить на улицу в сырость и темноту. Город считается приморским, и, хотя моря здесь не видно, его присутствие чувствуется во всем – огромные чугунные якоря на постаментах, Нептуны и наяды на фасадах, серьезные люди в морской форме, куда-то спешащие по утрам, и ветер, холодный сырой ветер. Даже небольшой мороз здесь пронизывает до костей. Ледяной влажный воздух проникает в рукава и за шиворот, заставляет ежиться и подпрыгивать людей в очередях и на остановках, загоняет погреться в булочные и вестибюли метро.

Пятерка на двоих – достаточная сумма, чтобы скоротать зимний вечер в то спокойное время, когда зимняя сессия миновала, а до летних экзаменов еще так далеко, что даже не верится, что они когда-нибудь будут. Если озаботиться заранее, и взять билеты на вечер в кино, то еще останутся средства на пару рюмок коньяку в буфете перед сеансом. Со сцены в фойе толстая тетка в вечернем платье объявит голосом учительницы младших классов: «Композитор – Пол Маккартни… (пауза) … „Вчера“». И будет играть оркестр, и душу будет греть не только коньяк, но и сознание того, что на Невском – стужа и слякоть, а толпа неудачников штурмует кассу в надежде купить билетик «с брони».

Разумеется, ни Серый, ни Димон ни о каких билетах заранее не побеспокоились. Поеживаясь от мороза, они совершают ритуальный обход кинотеатров в центре. Начинают всегда с главного треугольника – «Колизей», «Художественный» и «Октябрь». Здесь крутят самые кассовые (в основном, иностранные) ленты. К тому же, в «Художественном» и «Колизее» по два зала, и шансы на успех повышаются. Этим вечером на всех кассах красуются таблички «На сегодня все билеты проданы», а в грязных лужах фойе топчутся желающие купить лишний билет. Переходят Фонтанку. Здесь находится второй треугольник – «Аврора», «Родина» и «Молодежный». В их репертуаре преобладают отечественные фильмы и старая проверенная классика – «Вестсайдская история», «Смешная девчонка» или «Фантомас». Первым делом проверяют «Аврору». Проходят через сияющую бегущими дорожками из лампочек подворотню, которую в народе прозвали таинственным и красивым словом «бурлеск», но внутрь не заходят. Через стеклянные двери видна все та же безнадега – закрытые кассы и маленькие группы людей с немым вопросом в глазах: «Как убить время?» Пятничный вечер и мороз не оставляют шансов приобщиться к «важнейшему из искусств».

Дальше по «треугольнику» не идут – бесполезно. Забегают погреться в Елисеевский. «Гляди, – Димон толкает Серого локтем в бок, – три квадратика горят. Убрали бы этот иконостас от голодных глаз». Огромное световое табло с названиями колбас и мясных деликатесов занимает почти всю стену справа от входа. Сегодня в продаже «докторская» по 2.20, «ветчинно-рубленная» по 2.90 и «яичная» по 2.60. Остальные квадратики с надписями «брауншвейгская», «телячья», «языковая», «сервелат», «карбонат» уже давно не горят, но прекрасно читаются на матовом стекле и звучат для студенческого уха словно названия экзотических стран. Серый любит переиначивать слова из учебника по русскому языку и, встав в «позу вождя», декламировать на весь магазин: «Становятся историзмами и уходят в далекое прошлое такие слова, как „бекон“, „ветчина“, „буженина“…» В этот раз настроения шутить уже нет. Димон с надеждой осматривает витрину винно-водочного отдела. Ярким пятном выделяются пестрые бутылки «Мурфатлар» и «Котнари» – сладкие десертные вина из братской Румынии. В такой холод и на пустой желудок они вызывают лишь грусть и напоминают о том, что до лета и солнца еще так далеко… Коньяки (армянский, дагестанский и молдавский) расставлены не по винодельческим регионам, а по звездности. Это напоминает армейскую субординацию, где генералы – марочные, важно стоят в верхних рядах, а всякая трехзвездочная шушера скромно отирается на нижних полках. Самый дешевый армянский стоит 8.12 и в бюджет не вписывается. «Советское шампанское» за 3.50 в сегодняшнем контексте взгляд не останавливает и совсем не настраивает на алкогольно-философский лад. Хочется тепла и задушевности.

Можно было, конечно, дойти до «Сайгона» на углу Невского и Владимирского, и, взяв по двойному кофе за 28 копеек, засесть на широченном подоконнике, глазея на круговерть бородатых личностей с холщовыми сумками через плечо. Потягивать остывающий напиток, кивать знакомым и «перетирать» последние новости.

«Вы были на последнем сейшене в Крупе?»

«Процитирую вам Авторханова…»

«Ленечка, выручаете двенадцатью копейками?»

«Лысый, пойми, времена бульдозерных выставок прошли…»

Но идти в «Сайгон» сегодня глупо – туда идут, когда денег нет даже на метро, а пятерка выводит друзей на более солидный уровень, «карасс», как любит говорить Серый, цитируя Воннегута.

– Ну что – в «библиотеку»? – спрашивает Димон.

– Похоже, у интеллигентных людей сегодня нет альтернативы. – грустно отзывается Серый.

«Библиотекой» они называют подоконник за кассой винного магазина возле «кирхи». «Кирхой» прозвали плавательный бассейн на Невском. Когда-то в этом неоготическом здании располагалась лютеранская церковь Петра и Павла, а теперь туда приводят заниматься плаванием школьников. Вестибюль тесный, и родители коротают время в ожидании своих чад как могут. Женщины успевают сбегать в универмаг «ДЛТ» через проходной двор, а у папаш выбор побольше – кафе «Лягушатник» и винный магазин, расположенные в соседних домах. Причем винный, в отличие от пафосного «Елисеевского», славится своей демократичностью. Дорогих коньяков и деликатесов здесь не бывает, зато почти всегда можно разжиться «вином» (дешевым крепленым напитком) или «маленькой» (водкой, разлитой в бутылки по 0.25 л).

В главный зал «Лягушатника», прозванного так за зеленые бархатные диваны, попасть непросто – по вечерам тут стоит очередь из желающих поесть мороженого с сиропом из алюминиевых вазочек и выпить бокал шампанского. Можно также заказать «сифон» – большую стеклянную бутыль в металлической оплетке с краном-рычагом, в которую под давлением накачивают газированную воду. При нажатии на рычаг из носика «сифона» с шипением вырывается струя пенного напитка, обливая всех вокруг и вызывая взрывы хохота. Посреди заведения красуется музыкальный автомат, один из последних работающих экземпляров. После визита Хрущева в США они появились во многих кафе и ресторанах, но теперь только здесь можно, опустив пятикопеечную монету в щель, ткнуть кнопку с номером пластинки и через некоторое время услышать сквозь шипение винила: «Червону руту нэ шукай вечорамi…» Есть в «Лягушатнике» и зал попроще – без гардероба и бархатных диванов. Зато здесь продают потрясающие пирожки с яйцом и луком. Папаши, сплотившиеся за время ожидания своих отпрысков, забивают пару столиков и отправляют «гонца» в магазин в соседнем доме за водкой – «Кубанской» (со вкусом лимонных корочек) или «Андроповкой» (без выкрутасов, но дешевле на рубль).

«Библиотекой» подоконник за кассой Серый и Димон прозвали за то, что иногда коротают здесь такие зимние вечера за бутылкой «сухаго» или водки, пересказывая друг другу новости самиздата. Запрещенные книжки, отпечатанные на машинке или фотоспособом, обычно даются на одну ночь, и тот, кому повезло в этот раз, делится прочитанным. Это – нормальный студенческий способ обмена информацией, отработанный во время сессий, когда выясняется, что список обязательной литературы в своем физическом воплощении напоминает пару кубометров дров. Тогда студенты самоорганизуются и разбирают «дрова» на «поленья». Каждый читает с пристрастием свою порцию и готовит доклад с цитатами на «литературном семинаре» накануне экзамена.

Высокая пластиковая стена кассы загораживает подоконник от стоящих в очереди, а батарея приятно греет замерзшие ляжки, обтянутые индийскими джинсами Miltons. Если вести себя тихо, то можно сидеть в тепле до девяти часов, пока магазин не закроется и сердитая уборщица не начнет выгребать пропитанные водой стружки, которыми каждый день посыпают кафельный пол. Пустые бутылки по традиции оставляют ей. Стеклотара стоит в приемном пункте от 12 копеек за пивную бутылку до 17 за «бомбу» – большую винную.

Троллейбуса не ждут – припускают бегом вдоль освещенных витрин. И холодно, и время поджимает – алкогольные напитки крепостью выше 30° продают только до 19:00. Димон бежит впереди, далеко выбрасывая ноги в суконных ботах на молнии, трет руками замерзшие уши. Серый отстал. Уши у него не мерзнут – на голове красуется модная шапка-петушок машинной вязки, зато ноги скользят в польских сапогах на скошенном каблуке. Разбрызгивая слякоть, несутся по «трубе» – подземному переходу под Садовой. Буксуют на подъеме – скользко. Серый, размахивая руками, едет по наледи назад, но успевает вцепиться в железную трубу перил. Возле «Севера» замерзшая на ветру очередь и народ с работы идет – не протолкнуться. Приходится бежать по мостовой. На углу Бродского силы кончаются – идут шагом. У «Садко» мерзнет стайка фарцовщиков, одетых одинаково, как воспитанники элитного детдома. Все в коротких пуховках, на головах – черные кроличьи шапки. Джинсы-бананы, широкие в ляжках, узкие внизу, придают модную кривоногость. У каждого из под пуховки свисает длинный конец ремешка из белого брезента, на ногах – зимние кроссовки на искусственном меху, предмет зависти окружающих. Вечером они здесь – «бомбят» туриста на предмет шмоток и валюты. Днем – на «галёре» – галерее Гостиного двора, торгуют добытым добром. Среди «детдомовцев» есть пара знакомых лиц – бывшие однокурсники, отчисленные за хронические прогулы. Можно остановиться поболтать, но холод гонит друзей дальше.

У «микроклимата» Серый не выдерживает: «Зайдем, погреемся?» В углублении выхода станции метро «Канал Грибоедова» укрытие от непогоды – из непрерывно распахивающихся стеклянных дверей дует теплый ветер, пахнущий железнодорожными шпалами. Здесь всегда людно – тепло, самый центр, метро рядом, удобно назначать встречи. На «микроклимате» кучкуется, в основном, неформальная молодежь. Сказывается близость «казани» – колоннады Казанского собора, где с дореволюционных времен собирались студенты. Царское правительство даже вынуждено было разбить сквер с фонтаном на территории, которую полукругом охватывает колоннада, дабы не оставить смутьянам места для митингов. Хорошо, что архитектор Воронихин не видит, как поступили с его попыткой создать подобие площади Святого Петра в Ватикане. Сейчас на «казани» обитают доморощенные хиппи, панки, пацифисты и прочие, не желающие быть похожими на других, индивидуумы. После итальянского фильма «Площадь Сан Бабила, 20 часов», где молодые неофашисты встречались на каменных ступенях церкви в Милане, «казань» прозвали «санбабилой». Но сейчас холодно, и вся «система» переползла в теплую нишу «микроклимата». Гремит музыка из маленького кассетного магнитофона, дымятся папиросы, на гранитном пандусе не протолкнуться. Серый с Димоном с трудом продираются в теплую зону, то и дело отвечая на приветственные похлопывания по плечу – здесь все друг друга знают.

На Невском три таких удобных для встреч места: «микроклимат», «птички» и «маяк». «Птичками» прозвали балкон над эскалаторами станции «Гостиный двор», соединяющий Садовую и Невскую линии универмага. Много лет подряд здесь размещалась выставка птиц, которые веселым чириканьем встречали и провожали проплывающих под ними пассажиров. Выставки давно уже нет, а название осталось. Здесь назначает встречи публика посолиднее – семьи с детьми, командированные и влюбленные в стадии ухаживания. «Маяк» – вестибюль станции «Маяковская». Для романтического свидания это место плохо подходит – постоянный сквозняк между двумя выходами на улицу, мокрый пол и плотный поток людей. Встречаются здесь, в основном, по делу. Ждут друг друга у правой стены, возле автоматов для продажи газет (еще один след визита Хрущева в США).

Димон перестает тереть замерзшие уши, подставляет лицо под поток теплого воздуха с запахом креозота. Стоять в проходе долго не получается – час пик еще не кончился, и идущие с работы люди нещадно толкают его плечами и кошелками. С пустыми руками почти никто не идет. По дороге домой надо пройти через несколько магазинов и, если повезет, купить продуктов на пару дней вперед: десяток яиц в бумажном мешочке, пельмени в картонной пачке, кефир в стеклянной бутылке с широким горлышком и крышечкой из фольги, плавленый сырок «Дружба». Большие холодильники – редкость, так что процесс охоты за едой не прекращается ни на день. Развитое чувство добытчика безошибочно подсказывает спешащим людям место на улице, где скоро будут «давать» цыплят по 1.75 или тушенку в обмазанных солидолом жестяных банках. По неуловимым признакам: двум поставленным на попа деревянным ящикам или сломанному железному стулу, стоящему у витрины, опытный охотник сразу понимает, что минут через двадцать хмурый грузчик привезет сюда тележку с товаром и большие железные весы. Значит, надо занимать очередь и охранять ее от желающих образовать такую же с другой стороны. У каждого с собой «авоська» – сплетенная из прочных нитей сумка. В сложенном виде помещается в карман или в дамскую сумочку, зато при необходимости может выдержать большой груз. Зимой авоська служит холодильником – если удается купить пару килограммов мяса, то можно вывесить продукты из форточки на улицу. Полиэтиленовые пакеты – редкость. Красивые импортные с надписью «Marlboro» или «Montana» покупают у фарцовщиков по 3 рубля за штуку и продукты в них не таскают, а используют как сумку или портфель. Их берегут и периодически бережно моют и сушат.

Получив несколько тычков от выходящих из метро людей, Димон отходит в сторону. Проплывающий мимо людской поток разительно отличается от тусующейся на «микроклимате» молодежи. У идущих с работы лица угрюмые, но целеустремленные. Тяжелые зимние пальто сплошной серо-черной стеной рассекают пеструю толпу галдящих, хохочущих и никуда не спешащих ребят в пестрых шарфах, вязаных шапках, с круглыми значками-пацификами на куртках. Это напоминает место впадения бурной реки в теплое море – мутный поток холодной воды далеко отходит от берега, не желая перемешиваться с новой комфортной средой. «Надо быть морем, – вспоминает Серый, – чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым…»

Однако надо поторапливаться. Согревшись и переведя дух, друзья снова бегут в сторону «кирхи». На мосту через канал Грибоедова стоит тележка с мороженым. В тетке-продавщице сразу можно определить профессионала: огромный тулуп под белым халатом, пуховый платок под меховой шапкой, валенки исполинского размера и квадратный деревянный щит под ногами – без него ледяной асфальт за несколько часов промораживает любую обувь. За ее спиной в конце канала на фоне ночного неба проступает контур много лет одетого в леса Спаса-на-Крови. Есть что-то зловещее в этой огромной бабе с мертвым собором за спиной. Мороженое покупают, в основном, домой, на ужин. Берут брикеты в картонных коробках по 48 копеек или «Ленинградское», похожее на большой кусок хозяйственного мыла, за 22.

Который час? Доставать руку из кармана на морозе не хочется и Серый на бегу оборачивается к бывшей пожарной каланче над Думой. Светящийся в темноте циферблат показывает без двадцати семь. Можно успеть. На углу Софьи Перовской и Невского с разгону чуть не влетают под колеса новенького Москвича. Водитель, солидный мужик в очках и ондатровой шапке, отчаянно тормозит, но машина, не снижая скорости, продолжает скользить по снегу на заблокированных колесах, пока не утыкается в поребрик. Пока хозяин вылезет из-за руля не ждут – бегут дальше. Москвич не три копейки стоит, мало ли, что он там себе поцарапал.

Вот и «библиотека». Димон первым влетает в пахнущее прокисшим вином и свежими стружками тепло подвала, крикнув Серому через плечо: «В кассу займи!» Сам бежит в отдел на разведку. Очередь в кассу небольшая – человек двадцать. Серый становится в конец, а за ним почти сразу выстраивается еще несколько таких же запыхавшихся парней. Все смотрят на часы и приводят себя в порядок. Кто-то отряхивает снег с колен (видимо, упал, торопясь), другие поправляют съехавшие на бегу набок шапки и шарфы. Трое пожилых мужиков в углу лихорадочно выгребают мелочь из карманов. Наконец появляется Димон.

– Ну, что там? – спрашивает Серый.

– Гавана в лоб. Нам хватит.